В День России 12 июня киноклуб Ельцин Центра принимал у себя актёра театра и кино, телеведущего Евгения Сидихина. Встреча была посвящена 20-летию российско-германского фильма «Барак», съемки которого происходили на Южном Урале.
Евгений Сидихин, Нина Усатова, Наталья Егорова и Леонид Ярмольник несколько месяцев жили в городе Сатка. На встрече с участниками киноклуба актер рассказал, как проходили съёмки, как создавали и погружались в атмосферу тяжелого, переломного для истории страны 1953 года – года смерти Сталина. Барак, в котором жили герои фильма: русский, еврей, немец и татарин – не был декорацией. Это был реальный барак, чудом сохранившийся до 1999 года, в котором продолжали жить люди. Фильм о наших родителях, бабушках и дедушках, подчеркнул ведущий киноклуба, киновед Вячеслав Шмыров, молодых, красивых и веселых, какими они были более шестидесяти лет назад.
Фильм не остался незамеченным, он удостоен многочисленных отечественных и международных профессиональных наград: Государственной премии Российской Федерации, премией «Серебряный леопард», отмечен экуменическим жюри МКФ в Локарно, Гран-при ФРК «Окно в Европу» в Выборге, отдельным призом жюри кинематографистов МКФ «Листопад» в Минске и призами киноакадемии «Ника» за лучшие актерские работы Нины Усатовой и Леонида Ярмольника.
Нина Усатова была гостьей киноклуба в 2018 году. На встрече с ней демонстрировался отрывок из фильма «Барак», актриса с большой теплотой вспоминала о съемках на Урале.
Евгений Сидихин – петербуржец. С детства занимался вольной борьбой, пять раз становился чемпионом города. За его плечами более 120 киноработ. С первого курса был призван в армию, принимал участие в боевых действиях в Афганистане. Об армейской жизни знает не понаслышке, поэтому столь убедительно играет людей в военной форме.
Встреча началась с демонстрации отрывка нашумевшего в свое время фильма Ивана Дыховичного «Прорва» 1991 года, роль Георгия в котором принесла актеру первый большой успех.
В 90-е актер активно снимался: на эти годы пришлось более двадцати картин – иногда по две–три в год. И главные роли в лучших фильмах отечественного кинематографа «Дети чугунных богов», «Русский транзит», «Мания Жизели», «Волчья кровь», «Ретро втроём», «Мама, не горюй», «Барак».
Встреча с Евгением Сидихиным в Ельцин Центре
Видео: Президентский центр Б.Н. Ельцина
В день встречи Евгений Сидихин с друзьями посетил Музей Бориса Ельцина. После встречи в интервью Евгений поделился впечатлениями о музее и рассказал о том, какими были его 90-е.
– Месяц назад в Ельцин Центре с творческим вечером была Анна Михалкова. Она восхищенно отзывалась об учениках Льва Додина. Вы ведь тоже его ученик, как складывались ваши отношения?
– Я был счастлив, чувствовал себя избранным. Помню, когда выходил после репетиций со Львом Абрамовичем в 2–3 часа ночи, было непонятно, как добираться до дома. Транспорт уже не ходил. Приходилось идти пешком, чтобы пару часов поспать и снова ехать в институт. Но я счастлив, что в моей жизни была такая школа. Голова трещала от тех перестроек сознания, которые устраивал нам мастер. Он мог по восемь часов быть на высоком нерве, в монологе, открывая перед нами необыкновенные вещи. Он был настоящий учитель.
– Что было главным в его отношении к вам?
– К нему пришло большое мускулистое чудо, которое надо было научить стать личностью, поправить пропорции. Он ставил задачу не воспитать артиста, а воспитать художника, личность, думающего человека. Именно это самый большой дефицит в профессии. Чтобы прикидываться кем-то, можно изловчиться или натренироваться, а вот попробовать, как он говорил, с утра проснуться и примерить жизнь своего героя на себя, это большой труд и мало кому это удается.
– Вы отказались от приглашения в театр Додина после окончания института. А в жизни часто пересекались?
– Иногда пересекались случайно. Как-то встретились в загородном ресторане под Питером и очень хотели поговорить. Я прислал ему бутылку вина, он прислал в ответ. Потом подошел. Я был с женой и своим командиром полка – Героем Советского Союза и его супругой. И чего проще, надо было пригласить его к нам. Пообщаться. Ему наверняка было бы интересно задать какие-то вопросы генерал-лейтенанту в отставке. Но случилась какая-то словесная истерика: он наговорил мне много хорошего, я – ему. И мы, ничего не поняв, разошлись. Я даже не встал, когда он ушел. Мой товарищ тихо спросил: «Это был Додин?». Я ответил: «Да, это был Лев Абрамович». Произошла какая-то ерунда, не получилось беседы.
– У вас сегодня состоялось беглое знакомство с музеем?
– Беглое оно стало после экспозиции 1991 года, когда атрибутика у меня начала вызывать отторжение, это было настолько знакомо, как будто твои личные вещи положили в музей. Было интересно посмотреть и узнать что-то новое о Борисе Николаевиче – он был мне симпатичен. Лично я его не встречал, но по всему, что я видел, он не вызывал у меня отрицательных эмоций. В 1991 году я был у Белого дома. Встретил жену в аэропорту, ехали обратно и нам перегородил дорогу танк. Я вышел из машины и вежливо попросил убрать направленное на нас орудие. Это подействовало, парень нас пропустил. Из любопытства мы пошли посмотреть, что за люди там собрались. Через десять минут мы ушли. Страшно разболелась голова. Было гнетущее ощущение неправильности происходящего. Накануне мы снимались с Верой Глаголевой в картине «Исполнитель приговора», и уже было ощущение ненужности того, что мы делаем. А картина и тема нравились, хотелось об этом говорить. Произошел какой-то сбой во вселенской матрице, который вывел столько разных людей к Белому дому. И разрушил такую большую страну.
– Многие сегодня испытывают ностальгию по Советскому Союзу.
– Потому что это мое детство, юность, служба в армии. Со мной в палатке жили молдаване, украинцы, русские, мы были одним отрядом, братьями. И то, что сейчас мы это потеряли – плохо.
– В 1989 году вы окончили ЛГИТМиК, работали в Театре Ленсовета, БДТ имени Товстоногова. Какими были ваши 90-е, чему они вас научили?
– Ничему они меня не научили. Я все время работал, начиная со своей первой картины. Случались перерывы, появлялась возможность заниматься семьей, увлечениями – на это всегда не хватает времени. Человек живет заряженный своими идеями, а в такие моменты они корректируются. Пробовал бизнесом заниматься, у меня был ларек у метро, но оказалось, это совсем не мое. Продал его парню, который работал в этом павильоне. Он долгое время возил фрукты моим дочкам – грузинская, широкая натура. Пострадал в Абхазии, потерял дом, вывез всю семью и пытался здесь как-то устроиться.
– Вы остаетесь верны своему городу?
– Я никогда не жил в Москве. И сейчас там не живу. Могу приехать по работе, побыть некоторое время. Но Петербург – это город, в котором я родился, люблю, и который до сих пор пытаюсь понять. Для меня там столько загадок. Кто-то мне сказал, что в Гамбурге на несколько минут может показаться, будто ты в Питере. Ну, разве что на несколько минут. Ни с какой миграцией ничего не получится – у нас самая лучшая страна и люди, просто нам со временем сильно не повезло.
– Прошлой весной Ксения Собчак представляла фильм о своем отце, мы видели, как в 90-е в Питере бурлила общественно-политическая жизнь. Вы это замечали?
– Я тогда мало обращал внимание на политику, меня это совсем не интересовало. Мне казалось это ничтожным по сравнению с тем, что делаем мы: ставим спектакль, снимаем фильм, репетируем. Искренне думал, что все это останется в стороне, а мы так и будем делать спектакли и снимать кино. Помню, зашёл в подъезд, а там подростки 14–15 лет и, прямо с пеной у рта, обсуждают: «Я тебе говорю, это бандит!».
– Это вероятно после «Бандитского Петербурга»?
– Я понимаю, что для них авторитет – это парень в дорогой машине, лакированных ботиночках и модном костюмчике. Ребята потеряли ориентиры. Целое поколение потеряло ориентиры. Вот что я понял. Времена пролетают, когда ты действительно чем-то увлечен. Ставишь спектакль, и кажется, что следующий день труднее предыдущего. А оказывается, сам факт, что ты живешь этим, уже счастье.
– Вы сохранили искреннее, увлеченное отношение к делу? А как же выгорание, профессиональная усталость, они вас не коснулись?
– Я бы не занимался тогда этим. Отношение должно быть абсолютно искренним. Не знаю до сих пор, что такое «выгорание». Хотя прошлой осенью был тяжелейший график. Но, как ни странно, получалось даже лучше, чем если б я ходил отдохнувший, сытый и довольный. Когда начинаешь работать в кадре, возникает контакт с коллегами, чувствуешь, что получается что-то новое, интересное, чего ты еще не делал. Я и дальше хочу жить этим. Разве я не прав?
