Почему научная фантастика не всегда научна? Кто на самом деле стоит у её истоков? И при чём здесь утопии, приключения и философия? Об этом рассказала в Ельцин Центре в Екатеринбурге Елена Козьмина — доктор филологических наук, профессор кафедры издательского дела УрФУ. С лекции 23 марта стартовал её авторский цикл «Фантастика как эксперимент: литература о будущем, прошлом и настоящем», который будет состоять из шести встреч и продлится до июля 2025 года.
В первой лекции эксперт сосредоточилась на фантастике ХХ века и её разновидностях: научной, авантюрной и авантюрно-философской, и рассмотрела жанр прежде всего как литературное явление.
«Фантастика — падчерица эпохи»
Научную фантастику филологи долго не воспринимали всерьёз и считали чем-то вторичным — «гетто», «падчерицей», «Золушкой» литературы. В СССР ею почти никто не занимался профессионально, — отметила Елена Козьмина.
Считалось, что «опускаться» до изучения фантастики для литературоведа — неприлично. Но в 1960–70-х годах появились первые смелые исследователи: Татьяна Чернышова (Иркутск), Евгений Ниолов (Петрозаводск), Евгений Тамарченко (Донецк). Их научные работы по фантастике стали основополагающими.
«В литературоведении был такой снобизм по отношению к фантастике, к детективу и вообще к приключенческой литературе. Считалось, что это настолько несерьёзное и непристойное занятие, что и говорить об этом стыдно», — вспоминает Елена Козьмина.
Козьмина предлагает рассматривать фантастику XX века не как единый жанр, а как три разных направления, каждое со своей природой: научную фантастику, авантюрную фантастику и авантюрно-философскую фантастику.
Сциентемы: научная фантастика в узком смысле
Первая ветвь жанра — научная фантастика в узком смысле. Это не братья Стругацкие или Станислав Лем, а тексты, в которых 75% — инженерные изобретения и технические идеи, и лишь 25% — литература. Яркий пример — Хьюго Гернсбек, автор журнала Amazing Stories и романа «Ральф 124С 41+», где сюжет провисает, но каждое событие — повод описать новую технологию.
«Я предложила бы назвать такого рода произведения не романами, а сциентемами — по аналогии с философемой Михаила Бахтина. Это гибрид науки и литературы», — объясняет Козьмина.
К этому же типу относятся научно-фантастические очерки из советских журналов с сюжетами вроде: «Учёный прилетел на Памир, задал инженеру вопросы, улетел обратно». Вроде бы и литература — но на самом деле иллюстрированный техпросвет.
Сциентемы в форме утопий
Профессор рассказала, что в СССР в 1920-е годы была особенно популярна фантастика в форме утопий — и часто это были именно сциентемы, где публицистическая идея перевешивала художественное содержание. Главным образом это были не романы, а короткие тексты, наполненные проектным мышлением о будущем.
Александра Коллонтай в 1920 году опубликовала в детском журнале «Юный пролетарий Урала» утопическую сцену под названием «Скоро». Это взгляд на 1970 год:
«Молодёжь 10-й коммуны отличалась здоровьем и крепостью юного, гибкого и прекрасного тела… потому что в коммуне строго соблюдали правила, чтобы у каждого было время и на отдых, и на уход за собою».
Андрей Кручина (псевдоним писателя Александра Огурцова) в 1927 году написал утопию «186 и 18», опубликованную с продолжениями в газете «На смену». Главный герой — комсомольский деятель — впадает в летаргический сон от того, что только 18 человек из 186 подписались на газету. Очнувшись через 18 лет, он попадает в мир, где каждый комсомолец читает «На смену», а железнодорожная станция «Разгильдяй» переименована в «Тимофеевку» в его честь.
Авантюрная фантастика и «красный пинкертон»
Вторая ветвь жанра — авантюрная фантастика, или фантастика действия и скорости. Её родоначальник — Эдгар Райс Берроуз, автор «Тарзана» и цикла о Джоне Картере. Это литература, где герой сражается с монстрами, летает на Марс, женится на марсианской принцессе, и всё это — за две главы.
В Советской России этот жанр получил форму «красного пинкертона» — приключений идеологически правильных героев. Например, в романе Бориса Липатова и Иосифа Келлера «Вулкан в кармане» советский полпред-шпион Фокин, его подруга-белоэмигрантка, сыщики Штрук и Шерлок Пинкертон, иностранные банкиры и опереточные африканские дикари заняты поисками небывалой взрывчатки.
Герои путешествуют от Свердловска до Африки, спасают мир, попутно предоставляя авторам возможность вдоволь развлечься. «Сюжет таков: не успеваешь оглянуться, а герои уже сражаются в Африке, хотя пять страниц назад были на Урале», — смеётся Елена Козьмина.
Авантюрно-философская фантастика: что значит быть человеком?
Наконец, третья ветвь — авантюрно-философская фантастика. По мнению профессора, это самая глубокая разновидность жанра. Здесь фантастика — не ради изобретений, а ради вопроса «что значит быть человеком?»
Её основал Герберт Уэллс. В романе «Первые люди на Луне» учёный Кейвор попадает в мир жителей Луны — селенитов, и оказывается абсолютно беспомощным. А уцелеть и вернуться удаётся только журналисту Бетфорду, потому что он в критический момент встаёт во весь рост и говорит: «Я человек!»
«Оказывается, спасает не наука. Спасает чувство человеческого достоинства. И это переворачивает жанр», — подчёркивает лектор.
Ещё одна важная идея авантюрно-философской фантастики: человеческое знание не гарантирует человечности. Научный прогресс без этики — это не путь вперёд, а тупик.
Двоемирие как основа жанра
Авантюрно-философская фантастика строится на древней модели двоемирия — но не в религиозном, а в философско-антропологическом ключе. Это человеческий мир против нечеловеческого, будь то селениты, машины, инопланетяне или искусственный интеллект.
«Чтобы понять, что такое человек, нужно поставить его рядом с тем, что не является человеком, — и посмотреть, как он себя поведёт», — подчёркивает Елена Козьмина.
Такой мир — это экспериментальная лаборатория, где герой испытывается на выбор, на человечность, на способность остаться собой в условиях, выходящих за пределы привычного.
Неоднозначность выбора: где добро, где зло?
По словам Елены Козьминой, фантастика разрушает привычную моральную шкалу. Правильного ответа часто нет — есть только выбор. Это ключевое отличие от реалистической литературы, где добро и зло легко различимы.
Например, в романе братьев Стругацких «Трудно быть богом» Дон Румата нарушает инструкцию наблюдателя, берёт в руки меч и устраивает резню — из-за гибели любимой женщины. А в «Жуке в муравейнике» читатель остаётся один на один с вопросом: следует ли застрелить Льва Обалкина — потенциальную угрозу, но и человека с правом на жизнь?
Философия без физики: фантастика как антропологический эксперимент
Станислав Лем, один из главных фантастов XX века, не стремился к научной достоверности. В «Солярисе» или «Возвращении со звёзд» почти нет конкретных технологий. «Я в своих произведениях провожу антропологический эксперимент», — говорил сам Лем.
По мнению Елены Козьминой, типичный герой авантюрно-философской фантастики — не индивидуальность, а маска, через которую говорит всё человечество. «Это не персонаж-характер и не персонаж-личность. Это персонаж-качество, — говорит Елена Козьмина. — Он выбирает от нашего имени. Он — мы».
Такой герой — как Рэдрик Шухарт из «Пикника на обочине». В финале он приходит за личным счастьем, но не может его сформулировать и говорит:
«Счастье для всех. Даром. И пусть никто не уйдёт обиженным».
По словам Елены Козьминой, в центре авантюрно-философской фантастики — эксперимент. Что произойдёт, если человека поставить в нечеловеческие условия? Что в нём проснётся?
Профессор привела пример — повесть Фредерика Брауна «Арена». В ней воин Карсон должен победить инопланетного монстра. Он смертельно ранен, и его спасает милосердие: он жалеет ящерку и тем самым находит способ спастись. «Браун показывает: человечность — это милосердие. И именно оно даёт шанс выиграть бой, спасти вид, остаться человеком», — рассказала Елена Козьмина.
Где наука? Фантастика как литература для всех и про всех
Ни в «Трудно быть богом», ни в «Солярисе», ни в «Пикнике на обочине» братьев Стругацких научного объяснения технологий нет. Есть только философия. «В научной фантастике мы можем обойтись без точной науки. Но без философской идеи фантастика невозможна», — делает вывод Козьмина.
Научная точность в этом жанре — миф. Поэтому научные ошибки писателей, вроде неверной константы Больцмана у Станислава Лема, не имеют значения. В центре внимания — не техника, а человек. Задача фантастики — показать, как ведёт себя человек, когда исчезают привычные рамки.
«Фантастика по-настоящему глобальна. Она не про русских, французов или американцев. Она про то, как ведёт себя человек в нечеловеческих условиях. Какой выбор он делает. И что остаётся в нём настоящего. Герой фантастики — это «весь человеческий род». И читатель вынужден решать, что правильно, а что — нет. Потому что ответа там нет. Есть только выбор», — отметила Елена Козьмина.
Послушать первую лекцию цикла «Фантастика ХХ века» на Youtube-канале
Послушать лекцию в VK
