Политическая культура в СССР не исчезала до конца даже в разгар эпохи застоя. Она предлагала суррогатные формы для реализации личных амбиций, училась быть многофигурной. Если бы этого не было в 1970-х, в Перестройку бы некому было принять рычаги управления на себя, — считает писатель, публицист Александр Архангельский.
В кинозале Ельцин Центра 20 июля состоялась заключительная лекция его авторского цикла «1970-е. Застой в политике: движение в культуре». Эксперт рассказал о том, как на первый взгляд не политические действия получали новое наполнение, и как «властители дум» из сферы культуры, науки или спорта возносились в условиях слабеющей власти на вершину государственного Олимпа.
Расследователи, учёные, шахматисты
Где спала публичная политика? Везде. Ей подстелили соломки, она прикорнула и уснула, и проснулись люди в самую последнюю секунду, — уверен Александр Архангельский. — Суррогатом политики в закрытой политической системе оказывается буквально всё.
Накануне Перестройки на политическую авансцену восходят люди, которые никак себя в политике не проявили и проявить не могли — за отсутствием публичной политики как таковой.
Например, в начале 1980-х огромную популярность в обществе получают следователи Тельман Гдлян и Николай Иванов — возглавляемая ими группа расследовала коррупцию в высшем эшелоне власти Узбекистана («хлопковое дело») и начала собирать доказательства получения взяток высшими руководителями СССР. Оба впоследствии стали депутатами Верховного совета.
Существенный вклад в формирование нового политического класса внесла учёная среда.
— Знал ли кто-нибудь академика Андрея Сахарова как политика до начала Перестройки? Нет. Одними он воспринимался как отщепенец и враг системы, другими как герой, — отметил Александр Архангельский. — Михаил Горбачёв вернул его в 1986 году из горьковской ссылки. В 1989 году учёный был избран народным депутатом СССР от Академии наук. И на Первом съезде народных депутатов СССР предложил принять «декрет о власти», полностью изменяющий конституционное устройство.
В тот же период из научно-преподавательской среды в политику были рекрутированы Анатолий Собчак, на тот момент профессор юридического факультета Ленинградского госуниверситета, и Юрий Афанасьев — ректор Московского государственного историко-архивного института.
— В чем отличие политической риторики от любой другой? Мы должны вовлечь в свой разговор огромное количество людей, очень разных, несовместимых, но подчинённых нашей идее. В университете учат этому, и если лектор хороший, он умеет формулировать мысль и вести слушателей за собой, — объясняет этот феномен Александр Архангельский.
Формой политического действия был даже такой спорт, как шахматы. Матч между обласканным системой чемпионом мира Анатолием Карповым и молодым победителем соревнования претендентов проходил в Москве с 9 сентября 1984 года по 15 февраля 1985 года. Противостояние стало не только рекордным по количеству партий, но и вызвало огромную волну обсуждения.
Национальные движения, литература, кинематограф
Первый руководитель демократической Грузии Звиад Гамсахурдия — сын писателя, переводчик. Его враг, абхазский лидер Владислав Ардзинба — переводчик, сын переводчика, писатель. Леннарт Мэри, первый президент Эстонии — переводчик, сын переводчика, писатель. Подобных примеров множество. В 1980-х литераторы по всей стране становились лидерами общественного мнения, и на это есть как минимум две причины, — отметил Александр Архангельский.
Во-первых, на окраинах СССР — и особенно в таких республиках, как Эстония или Грузия, — идеологический пресс был слабее, чем в центральных регионах. Во-вторых, сама суть писательства предполагает независимое суждение, которое в условиях слабеющего режима начинает звучать громче.
— Разве писатели являются политиками по своему главному призванию? Нет. А почему же вдруг они оказываются в центре политического процесса? Потому что они не связаны с той системой, которая уходит в прошлое. Писатели накопили свою легитимность, и обменивают её на движение в ту сторону, которую они предполагают правильным, — комментирует эксперт.
Почему съезды союзов писателей оказались такими важными союзами? Особенно на окраинах советской империи? Потому что там формировалась протопартийная система. У литераторов возникают правые и левые, «почвенники» и западники. Между ними возникают споры, с точки зрения политики бессмысленные, но они позволяют оттачивать доводы и выстраивать систему кланов, объединять людей общими представлениями о том, кто мы такие, куда мы движемся, каковы наши идеи и кто наши враги.
По словам Архангельского, яркий пример влияния литературы на массы советских людей — толпы на стадионе «Лужники» во время поэтических чтений в 1970-е.
— Когда толпы людей идут на поэзию, что-то происходит странное. Поэзия не дело толп, не дело стадионов. Но если так происходит, значит, что-то за этим стоит. И, конечно, это политическое объединение. Так люди чувствуют свою близость, объединяются там, где нашли возможность объединения. Если политика исчезает, то политикой становится всё, — комментирует он.
Политический капитал к наступлению Перестройки накопили и кинематографисты. В отличие от литераторов, они имеют дело не только со вдохновением, но и с практикой: расчёты, бюджеты, отчёты по финансированию и так далее. Деятели культуры, которые во время застоя вроде как были освобождены от политических обязательств, в годы Перестройки получают шанс обменять скрытую легитимность на реальную власть, пусть даже и ненадолго.
Педагоги-новаторы и философы
Когда начинаются сдвиги в культуре, они неминуемо отражаются на педагогике, — говорит Александр Архангельский. — Несмотря на то, что советская школа находилась под идеологическим контролем, в ней появился «анклав» для новых идей — движение прогрессивных учителей-новаторов.
В октябре 1986 года писатель и педагог Симон Соловейчик собрал учителей-новаторов в подмосковном Переделкине. Они говорили о том, как изменить школу, отношение к ней и отношения внутри неё. В результате этой встречи родился уникальный для того времени манифест «Педагогики сотрудничества».
Идей было очень много, вот только некоторые из них. «Обычно учителя гордятся своими лучшими учениками, мы же гордимся слабыми, которых сделали сильными». «Нет слабых детей, есть слабые учителя». «Обычно учителя идут к детям с предметом в руках, мы же идём вместе с детьми к предмету». Это абсолютно разные педагогики с традиционной советской, — говорит Александр Архангельский. — И это было политическим действием: заявить о необходимости перемен.
Ещё одним важным резервуаром для будущих политиков были институты философии — из этой среды вышел Геннадий Бурбулис, первый и единственный Государственный секретарь России, создатели советской социологии Юрий Левада и Борис Грушин и многие другие — им Александр Архангельский посвятил отдельную лекцию цикла.
Экономисты и комсомольцы
Немногочисленные учёные-экономисты в последние годы застоя начали готовиться к тому, что система переменится, и нужно будет предъявлять какие-то политические идеи. Под Ленинградом собирается семинар так называемой Московско-Питерской школы, где обсуждаются перспективы будущего реформирования советской экономики.
— Это не диссиденты и не враги системы, и это очень важно. Это молодые люди, которые не хотят рассуждать в категориях политэкономии, и начинают думать в новых категориях. Изучают опыт социалистических реформ в Югославии, и понимая, что неработоспособен, двигаются дальше, и изучают опыт перехода социалистических практик в рыночные. А затем изучают собственно рыночные, — комментирует Александр Архангельский. — И когда в СССР происходит революция, эти люди предъявляют свои наработки. Собственно, слово «ваучер» придумал в 1981 году Виталий Найшуль на одном из таких семинаров.
Наработки учёных, сознательно или нет, применили на практике комсомольцы: из рядов ВЛКСМ вышли Борис Березовский, Владимир Гусинский, Пётр Авен и другие бизнесмены 1990-х. Именно они участвовали в пересоздании экономической модели страны, в акционировании предприятий и целых отраслей. И как выясняется, это было предсказано философами.
— Когда после войны открыли философский факультет МГУ, там учился Георгий Щедровицкий. У них был разговор с Александром Зиновьевым, будущим разоблачителем Перестройки, о том, что нужно заново создавать интеллигенцию. Интеллигенция выбита, распылена, откуда её взять? И Щедровицкий произнёс гениальную формулу: «Мы будем её создавать из комсомольцев». Собственно говоря, это и произошло, — говорит Александр Архангельский.
Могло ли это произойти безболезненно и без издержек? По определению нет. Если вы берете суррогат, он содержит в себе и трудноперевариваемые элементы. Издержки были заложены в самом процессе. Открытой политике лучше не «засыпать», она должна быть, потому что ей становится всё. Вы её выкидываете в дверь, она возвращается к вам через окно. Она все равно будет, — подытожил эксперт.
Другие лекции цикла:
