В Музее Б.Н. Ельцина 29 июня прошла встреча сотрудников музея с участником XIX Всесоюзной партконференции, членом Межрегиональной депутатской группы, народным депутатом СССР, ныне председателем исполкома межрегиональной ассоциации «Большой Урал» Владимиром Волковым.
Спикер начал рассказ с предыстории: знаменитой XIX Всесоюзной партконференции предшествовала череда печальных событий: из жизни друг за другом уходили генеральные секретари ЦК КПСС. В 1982 году умер Леонид Брежнев, в 1984 году – Юрий Андропов, в 1985 – Константин Черненко.
– Приход к власти весной 1985 года Михаила Горбачева показал, что нужны преобразования в партии, государстве, экономике, – рассказал Владимир Волков. – Структура власти, выработанная десятилетиями и укрепленная при Иосифе Сталине мощным авторитаризмом, нуждалась в изменении. Горбачев и Ельцин попали в сложное время, когда нужно было менять психологию народа, в стране не было людей, которые бы знали, что такое частный бизнес. При этом Горбачев был менее решительным, чем Ельцин.
Как известно, в 1985 году Ельцин был приглашен из Свердловска на работу в Москву, сначала завотделом строительства ЦК КПСС, потом первым секретарем Московского горкома. По словам Владимира Волкова, в те годы секретаря парткома завода им. Калинина на правах райкома, XIX Всесоюзная партконференция 1988 года была задумана как крупное партийное мероприятие, а для них обычно подбирали кадровый состав, с определенным количеством рабочих, руководителей, представителей интеллигенции. Состав делегации был пропорционален количеству членов компартии в области. В делегацию также могли входить и высокопоставленные чиновники из Москвы. При этом каждый делегат должен был посетить несколько парторганизаций, где ему давались наказы. Волков, по его словам, посетил десять подобных структур.
– Фактически везде мне говорили: «Ты должен поддержать Ельцина», – поделился воспоминаниями Владимир Волков. – Но, выступая на партконференции, я этого не сказал. Только сослался на делегацию Свердловской области, что она мою позицию поддержит, но она-то как раз не поддержала. Нужно было сказать, что я был в партийных организациях, и везде говорили о солидарности с Борисом Николаевичем.
Делегаты, по воспоминаниям Волкова, улетели в Москву на самолете Ил-86, в котором занимали половину салона. В Москве всех поселили в гостинице «Россия», где Владимир Волков оказался в одном номере с Михаилом Матвеевым, тогда первым секретарем Свердловского обкома комсомола, сегодня – замглавы Администрации Екатеринбурга по вопросам социальной политики.
– Кульминационный момент пришелся на первое июля, – рассказал Владимир Волков. – А перед этим я впервые побывал в Большом театре, на балете «Спартак». Билеты мне достались в первый ярус, но оттуда ничего не было видно. Я пошел к администратору Большого театра и сказал, что, насколько я вижу, правительственные ложи свободны, и я прошу разрешения там сесть. Мне, конечно, отказали, хотя, к слову, никто из руководителей не пришел.
Наконец, наступило то самое 1 июля, последний день работы партконференции, когда должны были приниматься документы. Делегаты обсуждали в кулуарах, поднимется ли на трибуну Ельцин, избранный депутатом от Карельской парторганизации, делегаты которой расположились на балконе, как поведет себя Горбачев и т.п.
– Я в Свердловской области с Ельциным не общался, хотя многое о нем слышал, – сообщил Владимир Волков. – У него был имидж человека резкого, система тогда была такая, что первое лицо должны были бояться. В середине дня мы увидели, что Ельцин идет по проходу прямо к трибуне. Все замерли. Он сел в первом ряду, попросил слово, подходил к Горбачеву. Тот сказал, что слово даст. Все ждали, что скажет Ельцин. Он говорил правильные вещи, связанные с партийной реформой, с реформой политической системы, и эти слова были понятны простым людям. Важно, что та партконференция была первым крупным политическим событием, которое транслировалось по телевидению. Миллионы людей видели, что происходило в зале, и это имело огромное значение для всего общества с точки зрения пробуждения сознания людей.
После выступления Бориса Ельцина объявили перерыв. Делегаты вышли из Дворца съездов.
– На меня произвело сильное эмоциональное впечатление: стоит Ельцин, иностранные журналисты задают ему вопросы – и вокруг пустое пространство на расстоянии метров пятнадцати, люди боятся подойти. Потому что Ельцин как бы меченый. Помню, подошел к нему офтальмолог Федоров, пожал ему руку. Я тоже подошел и сказал что-то вроде приветствия от коммунистов завода им. Калинина. Но было ощущение, что Ельцин был как волк, в оцеплении и изоляции. Потом выступил Егор Лигачев (в 1965–1983 гг. – первый секретарь Томского обкома КПСС), который заявил, что Томская область обеспечена продуктами питания, а Ельцин якобы за девять лет перевел Свердловскую область на карточную систему. И это было несправедливо, потому что карточки были везде.
После этого повестка дня была исчерпана, и депутат Волков подал записку о выступлении, попросил дать слово. Он тогда нервничал, поскольку понимал, что это выступление может выйти ему боком. Наконец, Горбачев слово предоставил.
– Я сказал, что Ельцин многое сделал. Партия теряла авторитет, люди не могли купить ни нормальной еды, ни одежды, все превратилось в дефицит. Москву по степени снабжения нельзя было сравнить ни с каким другим городом страны. В Москве в тех же овощных магазинах были маринованная свекла, капуста, редька, помидоры, огурцы. У нас же огурцы появлялись в парниковых хозяйствах только к 8 марта, а помидоры и того позже. Принесешь домой огурцы, помидоры, коробку конфет «Птичье молоко», сырокопченую колбасу – все, ты уважаемый человек. Но народ тогда был послушный, поскольку привыкли, что за шаг влево или шаг вправо серьезно наказывали.
Выступление Владимира Волкова вызвало град упреков. Во Дворце Съездов на него буквально набросились члены делегации, выражая возмущение, какое право имеет он выступать от ее имени.
– Второй секретарь Свердловского обкома КПСС Виктор Манюхин (1985–1990 гг.) передал записку первому секретарю Свердловского обкома КПСС Леониду Бобыкину (1988–1990 гг.), – поделился воспоминаниями Владимир Волков. – Суть записки была в том, что свердловская делегация не уполномочивала меня выступать. Я подумал: «Как вы будете с людьми разговаривать, когда в Свердловск приедете». Заседание закончилось далеко за полночь. Помню, я шел через Никольские ворота, и ко мне никто не подходил. Первый секретарь Свердловского горкома КПСС Владимир Кадочников (1983–1990 гг.) произнес: «Молодец, правильно сказал». Правда, Кадочников никогда это при людях не повторял.
Делегация вернулась из Москвы в Свердловск, где ждали «разбор полетов», а затем новые «испытания на прочность».
– Встретил меня в Свердловске тележурналист ВГТРК Сергей Матюхин, талантливый человек, он задал нам вопросы на камеру, мы ответили, и это вопреки цензуре вошло в его сюжет, – рассказал Владимир Волков. – В результате его выгнали с работы с волчьим билетом, и он пострадал из-за нас тогда. А в понедельник меня вызвали в Свердловский обком КПСС, стали ломать, чтобы я выступил с заявлением, что я был не прав. Но уже нельзя было так просто зачеркнуть человека. Потом был митинг, на который меня пригласили, а затем вызвали в обком и сказали, чтобы я уехал, дали путевку в Ессентуки на 24 дня.
Владимир Волков не стал искушать судьбу и уехал. А когда вернулся, страна, по его словам, бурлила, обсуждали возможные реформы и выборы народных депутатов СССР по новой схеме, предложенной Михаилом Горбачевым.
– Партийная организация завода им. Калинина собрала в ДК Лаврова полный зал, и меня выдвинули кандидатом в депутаты, – сообщил Владимир Волков. – Осенью 1988 года я побывал не меньше чем в двадцати парторганизациях, это была фактически предвыборная кампания. Моим соперником был директор Уралмашзавода Игорь Строганов, очень достойный человек, но он не мог бы у меня выиграть. Партия в то время показала, что не может произвести изменения, которые нужны стране. По итогам выборов я получил 83 процента голосов, а потом мы близко сошлись с Геннадием Бурбулисом, который тоже победил. В начале мая мы поехали в Москву, и я впервые встретился с Ельциным. Он был первым заместителем председателя Госстроя СССР в ранге министра. Помню, мы поговорили, затем втроем поехали на встречу с академиками. Дальше был съезд и т.д.
XIX Всесоюзная партконференция, по мнению Владимира Волкова, сыграла огромную роль для дальнейших преобразований и повлияла на события в стране. А после распада СССР Волков дал себе слово, что политикой больше заниматься не будет.
– Когда СССР не стало, и в здание ЦК на Старой площади пришли демократы, я беседовал с помощником одного из новых руководителей, и он сказал: «Мы собрали обслуживающий персонал, и нас спросили, что бы мы хотели – транспорт, обслуживание и т.п. Мы составили список, а они сказали, что и члены Политбюро такого не имели. Представляешь, они нас сравнили с членами Политбюро?» И мне стало больно – за что мы боролись? Пришла власть, которая по уровню своих притязаний не только не отличается, но даже хуже той, которая была в советское время.
Отойдя от политики после распада СССР, Владимир Волков взялся за межрегиональную Ассоциацию «Большой Урал».
– Главной нашей задачей было собрать людей, которые в разных субъектах занимаются одним делом, – пояснил Владимир Волков. –Президентом нашей ассоциации был Россель. Настоящий вожак. Ельцин также поддержал создание ассоциации. Вообще в горизонтальных связях – большой резерв роста экономики страны.
После завершения встречи и ответов на вопросы Владимир Волков дал интервью для сайта Президентского центра Б.Н. Ельцина.
– Когда во время XIX партконференции 1988 года Борис Ельцин и вы вслед за ним заняли принципиальную позицию, возникло ли у вас ощущение, что в эти минуты рискуете очень многим? Вы тогда были один, кто поддержал Ельцина на том съезде.
– Я понимал, что выступление может привести к серьезным негативным последствиям для меня, понимал, что могу лишиться работы, – ответил Владимир Волков. – Однако, зная настроения людей, я также отдавал себе отчет в том, что это необходимый этап преобразований, которые нужно осуществить. Может ли человек сам себя уважать или не может – самое важное для человека. Или он будет жить с ощущением того, что он смог сделать то, что должен, – или что не смог.
– Что вами все же тогда двигало? Личная симпатия к Ельцину, которого вы хотели защитить, или же вы понимали, что стране нужны реформы, а партия не может их осуществить?
– После выступления Ельцин был в полной изоляции. В Свердловской области он пользовался высоким авторитетом, многое для нее сделал. Я не рассматривал свое выступление как нечто глобальное: просто сказал правду, и поправил Лигачева, который говорил неправду. Также я говорил, что плохо то, что результаты Октябрьского пленума не были доведены до конца. О преобразованиях в партии речь не шла. Кстати, в Уставе КПСС был записан ряд демократических принципов, но их никогда нельзя было реализовать. Я реализовал именно эти принципы, но это не было революцией. Неготовность говорить и слушать правду, критиковать кого-либо было трагедией для партии и страны. В той ситуации я не смотрел далеко вперед: просто хотел защитить человека, понимая, что он в этом нуждается.
– Какая поддержка была у Ельцина на Урале?
– И трудовые коллективы, и интеллигенция в то время его искренне поддерживали. Вообще у нас поддерживают любого, кого угнетают. К тому же, большинство не знало, за что его сняли на Октябрьском Пленуме ЦК КПСС, что он такого совершил. А раз не знали, то значит все неправда, и Ельцина нужно поддержать. Логика простая – защитить гонимого.
– Как вас встретили потом на машиностроительном заводе им. М.И. Калинина? Ваши бывшие коллеги на предприятии вспоминают, как смотрели ваше выступление по телевидению в день конференции и говорят, что коллектив бурлил.
– Очень хорошо встретили. Одни смотрели партконференцию, другие передали то, что увидели, несмотревшим. Недавно я встречался с одним партийным работником, который сказал, что, увидев конференцию по телевизору, решил на следующий день позвонить мне, но не стал, потому что стало страшно. Потом захотел зайти, но снова сделалось страшно, что узнают, что он меня поддерживает. Но потом меня выдвинули кандидатом в народные депутаты СССР. Это коллектив сделал, и это о многом говорит.
– Демократы были в Санкт-Петербурге, были в Москве, но Ельцина стране дал Урал. С Урала вы и Геннадий Бурбулис. Какими были уральские демократы?
– В Москве мы работали в Межрегиональной депутатской группе и не выделяли специально уральскую группу демократов. Ну а потом началось разъединение группы, особенно после распада Советского Союза. Все, кого я знаю, воспринимали это как трагедию, в том числе я. Думаю, что сохранить его было бы трудно.
– Причина – в амбициозных и сильных национальных элитах в республиках, которые были своего рода центробежными силами?
– Да, они хотели самостоятельности, хотели сами «рулить». Нужны были огромные деньги, чтобы попытаться сохранить Советский Союз, но денег не было, нефть стоила до восьми долларов за баррель, это было тяжелейшее время.
– Насколько конструктивной сегодня вам представляется идея Уральской республики, которая интерпретировалась как сепаратистская, за что и был снят с должности тогдашний глава Свердловской области Эдуард Россель? По словам же авторов идеи Уральской республики, в это вкладывалась попытка борьбы дотационного региона, каковым была Свердловская область, за экономическое равенство с национальными республиками?
– Думаю, это не перспективная идея, этого нельзя было допускать, даже при объяснении желанием быть равными с точки зрения финансового обеспечения. Москва бы никогда на это не пошла, при любом руководстве.
– К чему стремились депутаты Межрегиональной депутатской группы?
– Прежде всего – создать демократическое государство и исключить однопартийность.
– Вы были народным депутатом в 1989–1991 годах, в 1992-м всерьез занялись межрегиональной Ассоциацией «Большой Урал». Какими запомнились вам 90-е? Это было время, когда Россия искала себя, или период потрясений и нестабильности? Эти годы ассоциируются у вас в большей степени с политическим и экономическим творчеством – или с достаточно сложными экспериментами над экономикой?
– И то, и другое. Те же Гайдаровские реформы были построены концептуально не верно, был создан институт олигархов, а этого нельзя было допускать. Возникла идеология, что нужно все отдать людям, которые могут, и они все вопросы решат. Но такие люди всегда будут решать только свои вопросы, а не государственные. Это была крупнейшая ошибка. Да, было много творчества, но надо было и выживать. И много было потерь. Люди теряли работу и смысл жизни, не могли найти себя в новых условиях, не всем хватало моральных и психологических сил, чтобы преодолеть трудности. Кто-то спивался, кто-то находился в яме, откуда нельзя было выбраться. А сколько молодых людей погибли от наркотиков или в преступных группировках. Мы по многим направлениям потеряли специалистов, потому что институты начали готовить тех, кто готов был платить. Все стали бухгалтерами и экономистами, хотя экономики никакой не было.
– Каково ваше видение Ельцин Центра?
– Прекрасное здание, прекрасная архитектура, большие возможности для того, чтобы использовать его для общения людей, проводить мероприятия, которые помогают находить решения сложных вопросов.
