Очередная встреча музейного клуба «Мои 90-е» в Ельцин Центре 8 февраля была посвящена университетской науке.
Перестройка и гласность, исчезновение партийного и идеологического контроля, свобода передвижения и слова, конверсия и рыночные отношения, открывшиеся возможности для обучения и стажировок за рубежом, но при этом продолжающаяся финансовая нестабильность — все это меняло жизнь российских университетов в 90-е годы прошлого столетия.
Постоянные члены клуба и специально приглашённые эксперты поделились личными историями о том, как менялись университеты, как по-новому писали и издавали книги, журналы и монографии, какой была повседневная реальность преподавателей и студентов.
Заседание посвятили столетию Уральского федерального университета — УрФУ имени Бориса Ельцина. А также тридцатилетию Гуманитарного университета — одного из первых частных вузов страны.
Первая выступающая, Людмила Старостова, руководитель отдела развития музея, окончила философский факультет в 1993 году с красным дипломом. Она раздала участникам клуба листы с копиями страниц из ее зачетной книжки с вопросом: «Посмотрите внимательно, не находите ли вы в них ничего странного?». Оказывается, ее курс был последним, кто изучал предмет «История КПСС». Людмила рассказала, что сохранила все свои конспекты. Более того, она хотела бы передать их в дар музею. По ним, считает она, можно увидеть, как советская марксистская философия теряла свою актуальность. Происходила демократизация в университетской системе обучения. Например, можно было самому выбрать второй язык для изучения и заменить посещение одного предмета другим. Более того — получать дополнительное образование на другом факультете. Всё это происходило в начале 90-х. «Для меня обучение в университете в то время — это яркий пример того, как проявлялась свобода в организации учебного процесса и формировании учебного плана, — подчеркнула Людмила Старостова. — Любопытно, что руководство факультета отслеживало, сколько студентов воспользовалось этими изменениями и как это повлияло на их образование. Я этому процессу благодарна, хотя, вероятно, мой рассказ больше не про науку, а про историю».
Еще одной характерной чертой 90-х Людмила назвала «разлив культурологии». Столько часов не читали ни до, ни после. И все были этим очень увлечены, был большой интерес — и он был реализован в учебном плане — к теории и истории культуры.
Среди приглашённых присутствовали преподаватели именно философского факультета. Татьяна Круглова — доктор философских наук, доцент, профессор кафедры этики, эстетики, теории и истории культуры УрФУ начинала преподавать в 1988 году.
Она мечтала стать советским доцентом, потому что те получали зарплату 320 рублей. По советским меркам очень приличная сумма. Но как раз к тому времени, когда Татьяна пришла на факультет, история с высокими окладами закончилась. Она рассказала, что в начале 90-х сложилась уникальная ситуация, когда не преподаватели учили студентов, а наоборот, студенты учили преподавателей. Главным языком на философском факультете был немецкий, уточнила профессор Круглова, но те, кто со школьной скамьи изучал английский и свободно владел им в начале 90-х, начали открывать для себя ранее неизвестных философов — таких как Деррида, Делёз. Они ходили в Библиотеку иностранной литературы и читали совсем не то, что им велели преподаватели. По мнению Татьяны, это было не бунтом, а скорее самостоятельной инициативой. В 1991 году вдруг прошёл слух, что Жак Деррида приезжает в Москву. Студенты, даже не старшекурсники, сами организовались, поехали в Москву и прослушали его курс, законспектировали лекции. По приезде перевели и сдали в библиотеку. «После этого, — припомнила Татьяна, — мы все как-то встрепенулись и позвали одного из этих студентов к нам на кафедру, чтобы он прочитал нам лекцию. Я помню, как на лекции сидели маститые профессора и доценты и слушали лекцию третьекурсника, который очень внятно и интересно пересказывал нам Дерриду и других интересных французов. Потом эти ребята не стали дожидаться изданий и сами создали маленькую философскую переводную библиотеку. Это стало расползаться по факультету. Был произведен мирный философский переворот. Пошла мода на совершенно другие тексты, и оказалось, что в тот момент они знали эти тексты лучше преподавателей. Они собирали дискуссионные клубы. Мы приходили их послушать. Потом они стали издавать журнал. И мне жаль, что с тех пор этот опыт не повторялся».
Алексей Килин, выпускник исторического факультета, кандидат исторических наук, доцент, рассказал, как в начале 90-х происходил обмен преподавателями, студентами и аспирантами между российскими и зарубежными вузами. Как иностранцы чувствовали себя в нашей стране. Приходилось их опекать в недавно открывшемся для посещения иностранцев городе, иногда селить у себя дома, обеспечивать культурно-досуговую программу. С некоторыми из них Алексей до сих пор поддерживает отношения. У Джеймса Ричарда Харриса был идеальный русский. Ему преподавали язык в университете Торонто русские иммигранты второй волны. Иногда ему приходилось показывать паспорт при знакомстве с девушками, чтобы доказать, что он иностранец. Алексей посоветовал Джеймсу, чтобы не привлекать внимания к себе, называться Женей Харитоновым из Пензы. Пермь была ближе, но это название он просто не выговаривал. Прошло много лет. Джеймс преподаёт в Лидском университете Великобритании. Но если сейчас задать ему вопрос на русском языке «кто ты?», он ответит: «Женя Харитонов из Пензы».
«В 90-е было голодно, холодно, — подытожил Килин, — но ощущение свободы было таким мощным, таким авантюрным, что переходило границы дозволенного». У студентов университета с будущим были связаны большие ожидания, казалось, что им открывается весь мир. Однако жить было трудно. Многие выпускники уходили в бизнес — там нужны были люди, способные структурировать, создавать систему. Те, кто остался в университете, расширяли ниши, придумывали проекты не для того, чтобы двигать науку, а для того, чтобы хоть как-то обеспечивать себе безбедное существование. «Мне и самому, — пошутил Алексей, — хотелось бы послушать про университетскую науку 90-х! Я могу лишь сказать, что, с одной стороны, вузы были брошены и выживали, как могли. С другой, им была предоставлена неограниченная свобода, и студенты могли реально влиять на учебный процесс».
Светлана Быкова, кандидат исторических наук, доцент, согласилась с Алексеем — в 90-е было потрясающее ощущение свободы. Была открытая возможность работать в архивах с документами, считавшимися секретными и хранящимися в папках под грифом «Хранить вечно». Она помнит, насколько волнительно было брать в руки дела, на которых не было ни одной подписи исследователей: «Я шла, как пионер, как следопыт — по совершенно неизведанным ранее тропам». Сейчас многие документы недоступны современным исследователям. Светлана отметила, что в 90-е была ещё одна замечательная возможность — читать переводы зарубежных историков, изучать новые методологии. Открылось огромное количество новых имён. Ещё один феномен того времени — живое общение в рамках проекта «Университет конвертируемого образования». Он был создан благодаря усилиям московских учёных-гуманитариев, но распространялась его деятельность на всё пространство бывшего Советского Союза. «Я всегда буду помнить лекции Марка фон Хагена, Стивена Смита, которые подарили нам новый взгляд на работу с историческими источниками, — рассказала Светлана Быкова. — Среди тех, кто участвовал вместе с нами в методологических университетах, много тех, кто сегодня возглавляет кафедры, защищает докторские диссертации, инициирует новые направления в исторических исследованиях».
Участники клуба рассказывали о том, как возникали в 90-е новые дисциплины. Например, социальная педагогика. Советские методологии уходили в прошлое. Академическая профессура пребывала в растерянности — как читать лекции на старом материале? Эти годы участники клуба назвали временем чистого эксперимента. Говорили, что творчество проявлялось во всём, без длительных согласований применялись новейшие технологии в образовании.
Лев Закс, доктор философских наук, профессор, ректор и учредитель Гуманитарного университета рассказал, как появился первый частный Университет в регионе. Это тоже было веянием нового времени. Качество преподавания было высоким уже потому, что там работали многие университетские кадры.
Гуманитарный университет появился в 1990 году. У истоков его стояли Лев Закс, Геннадий Балдыгин и Светлана Балмаева.
Геннадий Балдыгин окончил философский факультет МГУ. «Когда мы учились, наши преподаватели ездили в зарубежные командировки и рассказывали, как организован учебный процесс там, — рассказал Геннадий Васильевич. — Мы всё это слушали и понимали, чего именно нам не хватает. В 1989 году я разработал учебный план, который мог давать такое образование, которое я хотел бы, чтобы получали наши студенты. Сам я такого образования не получил, но это стало моей мечтой. К этому времени я уже десять лет преподавал в УрГУ. С наступлением перестройки мы разрабатывали программы для гуманитарного факультета, но на базе университета это реализовать не удалось. Тогда появился Гуманитарный университет. 27 декабря 1990 года он прошёл регистрацию — ещё существовал Советский Союз и был колоссальный запрос на образование, — а 1 февраля 1991 года уже началось обучение на четырёх факультетах».
Светлана Балмаева, кандидат философских наук, доцент, рассказала о создании факультета теле- и радиожурналистики на базе Гуманитарного университета, который подарил городу и стране уникальных специалистов.
Сегодня Гуманитарному университету исполнилось 30 лет. Он прошел проверку временем и до сих пор удерживает высокую планку. Многие частные вузы исчезли за это время. Появились платные факультеты в государственных вузах и новые интересные специальности.
За тридцать лет многое изменилось в университетской науке. Слились Уральский политехнический институт и Уральский государственный университет, став одним из главных федеральных университетов страны — УрФУ, которому присвоили имя его выпускника, первого президента России Бориса Ельцина.
Валерия Бармина, кандидат исторических наук, руководитель детского образовательного направления в Ельцин Центре, рассказала, как новые, в основном зарубежные знания вливались в университетскую науку. И как преподаватели буквально «подталкивали» студентов заниматься новыми темами и направлениями. Кроме того, это было благодатное время возвращённой и новой, переводной литературы. Студенты 90-х читали «взахлёб».
Вспомнили книги и авторов, которые привели к настоящему прорыву в понимании отдельных дисциплин не только студентами, но и преподавателями. Среди них — книги о постмодернизме Вячеслава Курицына и Марка Липовецкого, статьи по философии Мераба Мамардашвили, труды по эстетике Теодора Адорно. Увидели свет книги из спецхранов уже в репринтных изданиях. Студенты просили преподавателей провести семинары по Соловьеву, Бердяеву, Шпенглеру, которые предлагали новый взгляд на историю.
Для всех присутствующих, подвели итог участники клуба, 90-е стали временем свободы и обновления. Открылись новые интересные перспективы. Работники высшей школы поверили, что образование может быть другим. Всем хотелось делать что-то новое. Людей вдохновлял сам факт того, что это возможно. Нормой стали публичные дискуссии о том, каким должно быть образование. В них активно принимало участие студенчество.
Лучшим рассказчиком клуба признали Геннадия Балдыгина. Ему подарили фирменный блокнот со знаменитыми словами академика Лихачева на обложке: «Творчества не может быть без свободы».
Традиционно сделали общую фотографию на память на фоне московского троллейбуса, в котором обычно и проходят все собрания клуба «Мои 90-е».
