В книжном магазине «Пиотровский» в Ельцин Центре в Екатеринбурге 10 февраля говорили, можно сказать, на «французском русском». С лекцией «Литературный перевод как наркотик» выступил эпатажный французский писатель и известный переводчик Тьерри Мариньяк.
Тьерри Мариньяк переводил стихи Бориса Рыжего и Сергея Чудакова, тексты Владимира Козлова и Эдуарда Лимонова, с которым дружит много лет. Кажется, более всего истинный парижанин и эстет Мариньяк ценит в творчестве стиль и нестандартный взгляд на вещи. При этом у него, кажется, нет абсолютных авторитетов в литературе, и, если его вкус не совпадает с пристрастиями большинства, Мариньяк свое мнение в угоду публике не изменит. При этом Мариньяк – настоящий переводчик по натуре: однажды он не переводил четыре года и испытал в это время, по его признанию, своего рода «ломку».
– Большинство из нас получает удовольствие от искажения реальности, – рассказал Тьерри Мариньяк. – Я по натуре трудоголик, однако я заметил, что вдохновение непостоянно. Когда ты занимаешься переводом, то как будто живешь в другом языке – происходит своего рода модификация сознания. Русский язык – трудный. Для его освоения нужны книги и газеты, а еще мне помогали заблудившиеся русские туристы. Вообще профессиональный перевод – это зачастую гонка, у настоящего профи обычно бывает несколько контрактов одновременно. Причем переводить шедевры приходится далеко не всегда. Стоит учесть, что буквальный перевод обычно не срабатывает. Гораздо больше доносит передача стиля автора, а этому как раз не учат. Мое преимущество заключалось в том, что я сначала стал автором книг и уже потом переводчиком. Поэтому я понимал, насколько важно чувство стиля, в то же время, перевод мне многое дал как писателю.
После остроумной, но лаконичной лекции Тьерри Мариньяк ответил на вопросы присутствующих, которых, как и следовало ожидать, интересовала история дружбы Тьерри Мариньяка и Эдуарда Лимонова.
– Когда мы познакомились 36 лет назад, Лимонов не был политическим деятелем, – поделился воспоминаниями Мариньяк. – Он был просто богемным писателем. Я не хочу судить о его политических взглядах, потому что я не русский, а когда тебя приглашают в гости, то ты не будешь оценивать отношения в пригласившей семье. В моей памяти остались те дни, которые мы провели с Лимоновым в Париже, ностальгия по этому городу у него, как я знаю, есть до сих пор. Так что теперь, когда я приезжаю в Москву и по какой-либо причине не могу приехать к нему в гости, то он не разговаривает со мной примерно год.
– Что для вас самое главное в переводе?
– Для меня важно передать стиль писателя. Безусловно, на перевод накладывается опыт, рефлексии и так далее. Но опыт есть не всегда. Например, однажды я перевел учебник по игре в шахматы, пока я его переводил, понял, о чем идет речь. Я работаю в проектной конторе, где взялся за перевод системы безопасности нефтяных колодцев, в которой я тоже разобрался в процессе перевода.
– Как вам удается не повторяться в стилистике при переводе книг разных авторов?
– Когда вы работаете над переводами постоянно, то адаптируетесь под каждого автора и его индивидуальный стиль. Например, женщины-писатели отличаются от мужчин, при этом у них тоже разные голоса. Когда я берусь за новую книгу, то первые 20 или даже 40 страниц не понимаю, где я. А потом начинаю ощущать тон, ритм и голос автора. Что до переводов моих книг на русский, я бы предпочел, чтобы это осуществил писатель, а не переводчик, потому что писатель тоньше чувствует стиль. Вообще я не могу переводить произведения, которые не люблю.
– Многие российские писатели очень ценили французскую культуру и впитали в себя французский язык. Можно вспомнить наших классиков – Александра Пушкина или Ивана Тургенева. А чем привлекает французов русская литература, как ее воспринимают во Франции?
– Те авторы, о которых вы сказали, занимают значительное место в культуре. Однако есть проблема: она в том, что перевод российских авторов на французский язык не всегда точен. Так, Федор Достоевский, на мой взгляд, несколько «механический» писатель: так, у него на одной странице может 15 раз встретиться слово «вдруг», а это, можно сказать, моветон. При переводе на французский язык это слово заменяли синонимами, что влияло и на стиль Достоевского. Так что дискуссии о месте русской литературы и о том, как ее переводить, во Франции продолжаются. К слову, мне довелось переводить главу «У Тихона» (из романа «Бесы») Достоевского, и я решил для себя выбрать средний путь, сделав перевод не грубым, а красивым. Поэзию же я начал переводить как развлечение. И начал с переводов стихов Сергея Есенина, а потом перешел на переводы более сложных текстов. И вот однажды вдова Генриха Сапгира предложила мне почитать поэзию Бориса Рыжего. Она поразила меня своей мощью. Для себя я понял: проза для меня – это профессия, а поэзия – образно говоря, мой секретный сад.
– Российские читатели знают лучше всего, пожалуй, двух современных французских писателей – Мишеля Уэльбека и Фредерика Бегбедера. Конечно, в переводе. Как вы, будучи носителем французского языка, оцениваете их творчество?
– Для меня оно не является творчеством. Они оба – люди тусовки. Бегбедер – профессиональный рекламщик, выходец из одной из богатейших семей Франции. Уэльбек вообще сделал себе рекламу на том, что он плохо пишет.
– Иногда в России сравнивают Виктора Пелевина с Бегбедером. Пелевин тоже описал мир PR. Вы видите сходство в их творчестве?
– Думаю, Пелевин пишет намного лучше.
– Вероятно, вы так думаете потому, что читали в переводе Пелевина, как мы читали в переводе Бегбедера…
– Пелевин все равно намного лучше. А знаете, кто такой культовый писатель? Один из моих друзей сказал мне: «Ты культовый писатель. Это значит, что твои книги не продаются, но ты очень престижный».
