В Президентском центре Б.Н. Ельцина в Екатеринбурге на площадке книжного магазина «Пиотровский» 11 ноября прошла лекция-встреча с Кириллом Соловьевым – доктором исторических наук, профессором Высшей школы экономики, автором книги «Хозяин земли русской? Самодержавие и бюрократия в эпоху модерна».
Тема лекции – «Российская имперская бюрократия в эпоху модерна». Кирилл Соловьев попытался разобраться в хитроумной бюрократической паутине Российской империи.
– В XIX столетии мы видим, как сильно меняется Россия, – отметил Кирилл Соловьев. – Меняются социальные отношения и растет численность населения. В начале столетия численность населения составляла 37 млн человек, к концу – 127 млн человек. В 1914 году можно говорить о 170 млн человек. Российское общество конца XIX века – детище великих реформ, новых институтов, новых отраслей экономики. Меняется и само государство, хотя проблемы в начале и в конце XIX века были одними и теми же. При этом мы наблюдаем численный рост бюрократии, появляются формы воспроизводства профессионального чиновничества, строится система высшего образования для формирования бюрократических кадров, увеличивается бумагооборот. По расчетам историка Блинова, российский губернатор обычно подписывал 100 тысяч бумаг в год. Император подписывал их, конечно, существенно меньше.
В истории российской имперской бюрократии случались и забавные бюрократические курьезы. Так, рассказал Кирилл Соловьев, в 1892 году император Александр III решил направиться на Родину своей супруги, в Данию, для чего должен был получить благословение Святейшего Синода (протокольное). Синод благословил императора, но в ответ тот, по легенде, поставил на бумаге резолюцию «Не нуждаюсь». Члены Синода пришли в ужас, попросили писаря переделать документ и вновь направили его Александру III, который повторно поставил резолюцию «Не нуждаюсь». Когда в инциденте начали разбираться, выяснилось, что в бумаге вместо архипастырского благословения было по ошибке дано благословение… архитектурное. А в нем царь, действительно, не нуждался.
Министры и прочие имперские бюрократы изощрялись в искусстве «добывания» воли государя, поскольку прекрасно понимали, что документ, на котором стоит столь высокая подпись, вполне может стать уже законом. Соловьев также раскрыл механизмы того, как в Российской империи документы получали силу закона.
– Процесс принятия решений не предполагал того, что сегодня мы назвали бы «политическим пространством», – отметил Кирилл Соловьев. – Мы имеем дело с политикой без политиков, точнее, политик мог быть только один – император. Все остальные могли только обсуждать что-либо или дискутировать. Вообще в своей книге я не пытаюсь обрисовать систему управления в России за весь XIX век. Речь идет об ограниченном периоде с 1881 по 1905 год. В 1881 году встал вопрос о возможности политической реформы, об эпохе доверия обществу, была поднята тема «диктатуры сердца». В 1904–1905 годах Российская империя попыталась вернуться к проекту все той же политической реформы без изменения основ самодержавия, правда, безуспешно. К 1905 году очень немногие представители бюрократии были солидарны со сложившимся режимом. Среди представителей высшей бюрократии оказалось немало сторонников утверждения в России конституции. Когда в историографии идут споры о том, кто же является движущей силой революции: крестьянство, пролетарии, представители интеллигенции, то не стоит забывать, что одна из них – бюрократия.
Лекция Кирилла Соловьева
Видео: Александр Поляков
После завершения лекции слушатели задали Кириллу Соловьеву вопросы.
– После распада Советского Союза ностальгия по неизученному периоду монархии была вполне объяснима. В чем причина сегодняшней романтизации Романовых, яркая иллюстрация которой – конфликт вокруг фильма «Матильда», и романовской бюрократии? В историческом невежестве или некоей внутренней психологической потребности?
– Проблема в том, что в России была нехватка бюрократии, – парадоксально ответил Кирилл Соловьев. – Обществу казалось, что чиновников в России больше, чем нужно. Но это относилось только к Петербургу и отдельным крупным губернским городам, огромное же пространство Российской империи оставалось почти без администрации. В некоторых столичных ведомствах качество чиновничества было высочайшим, но в отношении губернской бюрократии панегирики не всегда уместны. Россия была страной, где был дефицит управленческих кадров. Высшая бюрократия не всегда представляла страну, которой управляла, и социальный материал, с которым имела дело. Поэтому задумывалось одно, а результат был противоположенным. Сегодня романтизируется не реальная Россия начала XX века, а ее образ. Он схематичен и отсылает нас к мифологизированному представлению о том, что было до 1917 года. К слову, о 1917 годе все хотят что-то сказать, но при этом о нем мало кому есть что сказать. 1917 год важен для нас не как реальный год, а как рубеж, который отделяет актуальную историю, волнующую значительную часть общества, от неактуальной, антикварной истории. Те, кто романтизируют антикварную историю, как бы говорят этим, что актуальная история их по тем или иным причинам не устраивает, и что они хотят вернуться в «Золотой век». Им не важно, какой история была на самом деле. Там будет жить царь, совершенно не похожий на реально жившего человека, социальная элита, не напоминающая реальную бюрократию. Там не будет кризисов, проблем и столкновений. Будут и те, кто, наоборот, станут все нагнетать, говорить, что царская Россия была средоточием зла, что это тюрьма народов – и это тоже мифологическое восприятие, только со знаком «минус». Главное, что реальная историческая Россия не интересна ни тем, ни другим.
