Ирена Лесневская: «Цензурой была я»

В Ельцин Центре в Екатеринбурге 1 февраля, в день рождения первого президента России, в рамках работы Киноклуба Ельцин Центра были показаны два публицистических фильма – «Один день в семье Президента» (1993 г.) и «Мужской разговор 2» (1996 г.). О том, как снимались фильмы, зрителям рассказала их продюсер, основатель телекомпании REN-TV Ирена Лесневская.

Фильмы «Один день в семье Президента» и «Мужской разговор 2» – фильмы-интервью, фильмы-портреты, своего рода фильмы-исповеди на заданную тему. Уникальность их в том, что автором интервью стал выдающийся режиссер Эльдар Рязанов, а героями – Борис Николаевич Ельцин, члены его семьи – и россияне, которых язык не повернется назвать «обычными». Потому что это люди, безгранично и искренне поверившие Ельцину и его правде. Продюсер фильма – тоже человек необычный. Ирена Лесневская – известный журналист, обладательница престижной награды «ТЭФИ» – «За личный вклад в развитие телевидения», академик Российской академии кинематографических искусств «Ника» и Академии Российского телевидения, основатель легендарной телекомпании REN-TV.

– Я безоговорочно им верила и видела, что это настоящие, хорошие, порядочные люди, – во время встречи со зрителями Ирена Лесневская поделилась своими впечатлениями о семье Бориса Ельцина. – Для меня семья Ельцина осталась эталоном семьи и большой любви…. Единственный человек, которому Борис Николаевич мог дать интервью для фильмов, – это Эльдар Рязанов, безумно живой, естественный, правдивый человек.

Ирена Лесневская рассказала, что некоторые интересные детали сохранились в ее архивах, но остались за кадром, например, рассказ Ельцина в том, что он любит и умеет готовить фаршированную рыбу.

Ирена Лесневская осмотрела Музей Б.Н. Ельцина (специальную экскурсию для гостьи провела директор Музея Б.Н. Ельцина Дина Сорокина), а потом состоялся откровенный разговор – о Борисе Ельцине, об эпохе, о телевидении 90-х, которое, вместе со страной, переживало перемены.

Август 1991-го. «Танки идут. На нас напали?»

– Очень рада, что вновь приехала в Ельцин Центр, на открытии которого я была, – рассказала в интервью для сайта Президентского центра Б.Н. Ельцина Ирена Лесневская. – Абсолютно потрясена. Это фантастика: столько креатива, ума, видно, что все делалось не с «холодным носом», экспозиция музея очень подробна. В зале, посвященном 19 августа 1991-го, на меня нахлынули воспоминания о том, что тогда происходило. О Борисе Николаевиче Ельцине, Мстиславе Ростроповиче, моем сыне Дмитрии, которые были участниками тех событий. Тогда все было по-настоящему. А еще в Музее Ельцина мне подарили экземпляр Конституции.

– Каким был ваш август 1991-го года?

– В этот день мы должны были регистрировать REN-TV. Нам назначили встречу в юридической конторе. Регистрация была назначена на 10 утра. Накануне я монтировала всю ночь – это был мой последний день работы на ВГТРК, я доделывала «Кинопанораму», которая вышла в эфир 27 августа, в День кино. И вот в 7.30 утра в лифте я встречаю председателя ВГТРК Леонида Кравченко. У него было совершенно бледное лицо, трясущиеся губы. Я шутливо спросила: «Вы тоже после ночного монтажа?» А он ответил: «Нет, меня вызвали по совсем другому делу. Я вам завидую: вы монтировали, а я «сидел на телефоне». Уточнила: «Что-нибудь случилось?» Он сказал: «Выйдете на улицу – и все поймете». Когда я вышла из Останкино, то поймала такси. По дороге нам встречались танки. Сотовых телефонов тогда не было, и я спросила у водителя, что происходит. Он сказал, что тоже ничего не понимает, связался с кем-то по рации: «Танки идут. На нас напали?». Ему ответили: «Переворот». Я была поражена: «Кто, с кем?». Таким вот было 19 августа.

– А как же регистрация?

– Мой сын позвонил в ту фирму, которая должна была осуществлять регистрацию, и ему сказали: «Ничего не работает, и мы все не понимаем, на каком мы свете. Какая частная телекомпания, вы что?» Я уже не думала о проекте – понимала, что все возвращается назад, причем в жуткой форме. По телевидению показывали «Лебединое озеро», трясущихся людей, Геннадия Янаева, который слова произнести не мог, Валентина Павлова, который нес чушь. Мы понимали, что с Михаилом Горбачевым что-то случилось, возможно, его арестовали. Помню, позвонила депутату Николаю Травкину. Он спросил: «Ирена, у вас есть камера?». Я ответила, что нет, мы еще не зарегистрированы. Он сказал: «Жаль. Сейчас нужно снимать и показывать. Вы можете помочь в распространении листовок?» Я ответила: «Листовок – да». Мы обзвонили всех Митиных друзей, приехали мой брат и племянники, и мы распространяли листовки в метро.

– Каким было их содержание?

– Приглашали всех на митинг, который проводил Борис Ельцин. Потом Митя (сын Ирены Лесневской Дмитрий – ред.) ушел и три дня находился в гуще событий. Я туда не пошла: не могла оставить пожилую маму одну, да и физически вряд ли смогла бы быть полезной в той ситуации. С Ельциным были не просто связаны надежды – это была наша единственная надежда. И вера в него была необыкновенной. Он нам нравился, в нем столько было мужика русского, сильного, за которым хочется идти и делать что-то. И энергетика. Он был живой человек.

«ТВ советское». О сказках и были

– Во времена Брежнева, Лапина, Кравченко существовал отдел пропаганды. Это был честный отдел, где рассказывали про невиданный урожай, про полные продуктов магазины. На самом деле мы работали, приходили в магазины к концу дня и могли застать пустые полки, а колбасу, сыр, сосиски там просто иногда «выкидывали». Но при этом на телевидении делали прекрасные передачи: литдраму, детские и молодежные программы, огромное количество спектаклей, фильмов, музыкальных и поэтических передач. Были Ираклий Андроников, лекции Юрия Лотмана. Это было телевидение, которое развивало, давало успокоение души, информировало, развлекало и обучало. А параллельно работала партийная пропаганда, к которой мало кто прислушивался. Я работала в Детской редакции, делала детские программы, которые мне очень нравились, поэтические программы, программы о фронтовиках, собирала лучших поэтов. Это был мой мир, который был мне безумно интересен. На мне стоял запрет, меня никуда не продвигали, потому что мой муж был диссидентом. Но мне разрешали придумывать, платили как автору. И телевидение в принципе было разнообразным. Когда пришел Михаил Горбачев, начались перемены, появились темы, которые раньше и в голову не приходило поднимать. Заговорили об ошибках системы, партии. Телевидение стало раскрываться, дышать свободно, ушла цензура «сверху». Поэтому стало легче. Но самоцензура сохранялась: мы привыкли столько лет об одном говорить тихо, о другом не говорить совсем... При этом не было рекламы, и многие не получали зарплату. На телевидении месяцами не платили, или платили, но копейки. Это был тяжелый период – до 1990 года. А когда разрешили кооперативы, журналисты начали постепенно делать программы самостоятельно.

О REN-TV «с нуля»

– Для себя я решила, что буду делать телекомпанию сама, и что получится, то получится. Мы с сыном Дмитрием, которому был 21 год, зарегистрировали компанию. В бумагах я ничего не понимала. Когда мы назначили первое собрание, я задалась вопросом: «А где его проводить?». Решили сделать это в квартире. В маленькой комнате собирались около 30 человек, из них 12 из них ушли со мной с телевидения, других мы привели потом…

Мы доходили до всего эмпирическим путем. Из дома приносили стулья, ручки, бумагу. Все делалось «с нуля» и «на коленке». Мы начали работать в декабре 1991 года, а в 1992-м выпускали уже 17 проектов. Мы арендовали здание, нанимали людей. А так как у телевидения не было денег, то с нами расплачивались рекламным временем. Говорили: «Ваша программа с Молчановым «стоит» пять минут, а с Рязановым – две, потому что тема интеллигентная. Придумайте что-нибудь, чтобы был рейтинг».

– А рекламный рынок уже появился?

– Его не было, рекламодателей телеканалы должны были искать сами, но они этого делать не умели. Я создала рекламный отдел, которым ведал мой сын, они креативили, что-то придумывали. В результате кто-то расплачивался с нами деньгами, а кто-то продукцией. В коридорах у нас стояли французские духи, холодильники, «толчки», которых почему-то было очень много.

– И что вы сделали с этими «толчками»?

– Отвезли в военную часть, продали за полцены. В общем, все изгалялись, как могли. Помимо этого, нужно было делать классные программы и их монтировать.

– Зато цензуры не было.

– Нет, не было. Цензурой была я.

– Этической цензурой?

– Стилистической. Или когда журналист хотел одного, а выруливал в другую сторону и не знал, что с этим делать. По словам составляла, к примеру, конец программы: кусок отсюда, кусок отсюда… Это потрясающая работа.

– По каким критериям была набрана ваша команда?

– Они все должны были быть умнее, профессиональнее и живее меня. Я это чувствую «на раз». Энергетически я так заряжала людей, что они бежали вприпрыжку и начинали работать. Многие приходили просто посмотреть на нас, а потом просили остаться и делать проекты.

– Какова была концепция REN-TV? Что вы хотели выразить в этом канале?

– Мне казалось, что можно делать настоящее хорошее телевидение, с интересными собеседниками, интересными политическими, музыкальными, историческими, поэтическими программами. Что мы будем раскрывать тайны, то, что от нас скрывали. И рассказывать нашей стране про самих себя. То, чего не делали, ни до, ни после.

– В чем, как вам кажется, причина трагического ухода из жизни журналиста Владислава Листьева?

– Если б я знала – никто не знает этого, версий, к сожалению, много. Для нас это событие стало шоком, я в полночь вышла в эфире НТВ, обратилась к стране. Что мы все вместе должны поддержать открытие нового канала, из-за которого его убили…

Про телевидение «нулевых». Профессия, которая «сгнила»

– Нет, я не смотрю никакое телевидение. Потому что произошло ужасное. Все забыли Закон о печати, человеческие нравственные реперные точки, которые стерлись и будто спущены в те самые «толчки». Зато эти люди богато живут.

– Есть у вас ощущение, что ушла профессия?

– Нет, она не ушла. Она сгнила, для многих. Эти люди позволяют себе всё, они распущены, в телеэфире могут с задранными ногами сидеть за столом, ковыряться в зубах, драться, перебивать друг друга, ругаться. Кроме дикого гвалта и повышенного давления, включая телевизор, я ничего не ощущаю. Поэтому телевидение не смотрю, даже кабель вынула. REN-TV я первое время смотрела, потом оно стало РЕН ТВ, и это было как ... Потому что REN – начало жизни, почка, весна, открытие. Мы же не просто так канал REN назвали, в честь меня, – Митя очень старался, просмотрел все справочники, в китайском нашел одно значение, в испанском другое… Получилось «начало жизни», «весна». Самое ужасное, что телевидение стало мракобесным, лживым, желтым.

– Причина в неуклюжем подражании западному телевидению – или это наша внутренняя гниль, погоня за длинным рублем?

– За рубежом есть специальные программы, где ругаются, выясняют отношения, но такого беспредела, как у нас, там нет.

– Насколько предвзято и ангажировано «ТЭФИ»?

– Я числюсь среди академиков, но давно в этом процессе не участвую. Это сделано несколькими людьми, голосуют 10–12 человек, в основном за своих. И это стыдно, просто стыдно.