Актриса театра и кино Юлия Ауг – новый гость онлайн-цикла «Скоро в кино». Она рассказала, что за время карантина артистам пришлось стать блогерами и научиться ставить свет. При этом Ауг считает, что большинство карантинных произведений – скорее публицистика и свидетельство времени, а не искусство. Как выпускать спектакль перед пустым залом? Будет ли театр обыгрывать эту ситуацию? Как влияют закрытые границы на кинопроизводство?
– Пандемия на какой-то момент не просто нарушила, а разрушила формы взаимодействия в театре и в кино. Как и надлежит человеку, как существу необыкновенно быстро приспособляющемуся, мы стали очень быстро придумывать, как возместить потерю жизненного пространства, которое для нас было очень важно. Имею в виду театральное и кинопространства. Быстро были найдены возможности взаимодействия, которых раньше не было. Они были позаимствованы и у блогеров, зумеров, у людей, которые большую часть жизни проводят в сети. Кино оклемалось быстрее чем театр. И очень быстро стали снимать screenlife-проекты, когда действие всего фильма происходит на экране компьютера: ты можешь принимать участие в съемках и снимать себя сам. Для этого надо уметь пользоваться техникой, научиться выставлять свет; есть в продаже разные осветительные приборы, и у тебя на лице хороший мягкий свет без теней. И ты, все это подключив, можешь очень неплохо выглядеть на экране. Входя в систему Zoom, ты можешь принимать участие в съемках, а потом путем монтажа создаются эти screenlife-проекты.
Конечно, чтобы они были увлекательными, нужны специальные сценарии. Они не только рассказывают о пандемии и о том, что люди заперты и не могут выходить (такие проекты были быстро сняты). Невозможно только об этом говорить, это быстро наскучило. Нужны специальные сценарии, которые рассказывают о людях, которые волею обстоятельств оказываются в едином пространстве Сети. И я знаю, что сейчас, несмотря на то, что карантин на съемочный процесс не распространяется; и процесс сейчас уже вошел в то русло, которое было до пандемии, разрабатываются новый сценарные именно под screenlife-съемки.
С театром чуть сложнее, потому что театр, на мой взгляд, так до конца нигде в мире не оправился и не пришел в себя. Если говорить о кинотеатрах и о прокате – этого не произошло и с кино. Потому что сам процесс, съемки вернулись, а проката – нет. Несмотря на то, что кинотеатры открыты (в Москве точно), только процентов 20 от ожидаемой наполняемости зала сейчас есть. То есть люди поняли, что удобнее и комфортнее купить домашний кинотеатр и смотреть дома. А те, кто не может себе этого позволить, смотрят кино на компьютере. Для этого не нужно никуда выходить, оформляешь подписку на ресурс и смотришь. И это на мой взгляд довольно серьезная потеря. Сейчас надо будет разрабатывать механизмы для возвращения зрителя в кинотеатр. Как это будет происходить? Время покажет.
– Театральная жизнь восстанавливается трудно?
– Театр до сих пор не вернулся к своему необходимому способу существования. У меня в Санкт-Петербурге была театральная (закрытая) премьера 21–22 августа. И это было очень тяжело, потому что в Санкт-Петербурге театры до сих пор еще закрыты (до 20 сентября), и на нашей премьере присутствовало совсем небольшое количество зрителей. Мы должны были ее сыграть по условиям договора с Министерством культуры: деньги были выделены, и мы должны были отчитаться. На премьере было столько человек, сколько обычно бывает на сдаче спектакля. И это невероятно для меня травматичный и тяжелый опыт.
Премьера – это как рождение ребенка. Извините за пафос, за такое высокое сравнение. Кстати, когда раньше при мне режиссеры и педагоги использовали такое сравнение, оно мне казалось чрезмерным, а сейчас мне так не кажется. Создание спектакля и фильма – это непрерывный процесс (неважно, сколько он длится – несколько месяцев или годы), внутри которого создатели идут к цели. И вот ты приходишь к этой цели, а результата нет. То есть, он есть, но косвенный. Любая премьера фильма в сети, на большой площадке или на фестивале, событие, где получаешь фидбэк от зрителей, а еще лучше – награду. Но здесь ты выходишь к зрителю на премьере, а не на сдаче (там ты всегда знаешь, что выходишь к своему зрителю, его немного, и ты проверяешь что-то на своем зрителе). А премьера – это все-таки люди, которые хотят увидеть спектакль, купили билеты, и у них есть некая коллективная энергия. Во время премьеры зал заполнен априори. Мне повезло, я уже давно не играю спектакли на залы, в которых есть свободные места. А на премьере ты всегда знаешь, что будет аншлаг, будет огромный поток коллективной энергии, который очень ждет твоего спектакля. И ты будешь чувствовать, ты будешь отдавать энергию этим людям из зала; а они тебе в ответ на то, что ты делаешь – будут отдавать свою энергию.
Рождение спектакля вне зрителя не происходит. Сдать спектакль вне зрителя можно, а чтобы произошло рождения спектакля без зрителя – не случилось. И при том, что мы очень радовались, что несмотря на условия, в которых сейчас живет театр, премьера состоялась. То небольшое количество зрителей, которые были у нас на спектакле – были совершенно счастливые в конце, и нам аплодировали стоя. Но все равно подсознание нельзя переубедить: ты выходишь на сцену и видишь зрительный зал, заполненный меньше, чем на треть. Люди рассажены по всему залу и между ними пустое пространство, и ты сколько угодно можешь себе говорить: «Это не провал, это не потому, что спектакль плохой, это из-за обстоятельств и пандемии» – не работает. Подсознание упрямо говорит: «Провал. Они не пришли, и это плохо». И ты находишься внутри такого раскола.
Поэтому думаю: до тех пор, пока не будут сняты все ограничения на посещения театров – театр будет страдать. И страдать будут и актеры, и зрители. Совершенно не понимаю, почему так происходит. В последнее время я много езжу и летаю: самолеты и поезда заполнены полностью. Ни в поездах, ни в самолетах нет никакой социальной дистанции и ограничительных мер. «Сапсан» забит под завязку, даже вагоны бизнес-класса; в Казань я недавно летела – полный салон, и, хотя это был Суперджет – он был полон. При этом, театры либо не открываются (как в Питере до 20-го) или после открытия обязаны соблюдать социальную дистанцию, а это даже не шахматный порядок: если пришел в компании десяти человек, то вас посадят вместе, но между этой компанией и другим человеком обязательно будет пространство. И этот один человек будет сидеть в одиночестве и бояться всего. У зрителей есть такой психологический момент: когда их в зале мало они начинают бояться, не смеются и не испытывают ту яркость эмоций, которую испытывают, когда их много. Это тоже психологический феномен театра. Поэтому я не понимаю, почему театр наказан. У меня есть, конечно, теория, но я о ней молчу, потому что она больше похожа на теорию заговора.
– Будет ли театр обыгрывать ограничения?
– Можно как угодно обыгрывать. Например, актеры спектакля, в котором я была режиссером, они как раз в отличии от меня получили крутой опыт возвращения. Потому что спектакль «Перемирие», который я поставила для театра на Литейном, был сыгран под открытом небом в крепости Ивангород, и там зрителей было человек сто. Это открытая площадка и зрители так соскучились по театру, а актеры были рады аудитории, что и те и другие получили кайф. То есть, да, можно выйти в открытое пространство, можно обыграть и посадить манекенов в зрительный зал, такое уже есть.
Обыгрывать, конечно, можно, но все равно не произойдет то, ради чего существует театр. Конечно, во время пандемии были репетиции в Zoomе, даже читки, и я принимала участие в одной. Мы с Оскарасом Коршуновасом делали спектакль «Обморок» по пьесе Марюса Ивашкявичюса, и в этом онлайн-спектакле принимали участие актрисы и актеры не просто из разных городов, но из разных стран мира. Это дает колоссальную свободу: с одной стороны, я могла сколько угодно мечтать поработать с Оскарасом Коршуновасом, но когда бы это произошло. А интернет-пространство дает эту возможность. Поработать с фантастическими партнерами из Израиля, Латвии, Литвы, Грузии, Украины – это та опция, которую невозможно получить в офлайн-пространстве. И все равно: это как факт рождения спектакля и как документ времени очень круто, но как отдельный продукт, который можно пересматривать – это скорее имеет больше отношение к публицистике, нежели к театру.
И опять-таки если вспомнить вообще историю театра, то театр родился из некого священнодействия. Если мы говорим об античном – это Дионисийские игры, а если о христианском – то театр родился из литургии и из рождественских пещерных игр. Поэтому в нем есть элемент обряда, инициации, священнодействия. Когда человек, создающий обряд, дает зрителям возможность пройти через него, то это должно быть единое пространство, которое объединяет и создателя ритуала, и его зрителя. К сожалению, интернет-пространство этой эмоции и энергии не дает, поэтому надо побыстрее открывать театры, тем более что в ограничении по заполняемости залов нет никакой логики.
– Вернутся ли зрители в залы?
– Абсолютно уверена, что театр своего зрителя не потеряет. Потому что это необходимое эмоциональное живое общение, оно так же необходимо как актерам, так и зрителям. Я, например, абсолютно точно знаю, что на нашу закрытую премьеру были листы ожидания в интернете: можно было записаться и ждать продажи. На оба премьерных показа в листе было на полтора раза больше человек, чем вмещает зал. Театр не потеряет зрителя, наоборот, когда все откроется, будет определенный зрительский всплеск, потому что те, кто ходил в театр, уже не могут от этого отказаться. И правильно говорила Марина Давыдова, на самом деле очень здорово, что театры открыли архивы и выложили записи в Сеть, у зрителей появилась возможность посмотреть спектакли, которые они никогда не видели, спектакли двадцати-тридцатилетней давности в Сети. Но это все опять-таки история и архив. Это интересно не с точки зрения живого общения, а с точки зрения истории, публицистического факта.
Вот с кинопоказами все будет сложнее. Прокатчикам придется приглашать артистов, чтобы они разговаривали со зрителем после фильма, чтобы привлекать людей в залы; возможно еще какие-то механизмы появятся, потому что все-таки кино ты можешь посмотреть дома. Чтобы получить эмоцию тебе нужен большой экран, но не то что бы необходим. Я, например, помню, что последние серии последнего сезона «Игры престолов» я досматривала на телефоне, потому что у меня не было другой возможности – ни компьютера, ни приставки, подключенной к телевизору, а только телефон. И я досматривала эти серии на маленьком экране и точно так же рыдала, выкидывала телефон и не хотела на него смотреть в моменты особо важных происшествий, которые происходили на экране. Потом я вернулась в Москву и пересмотрела на большом экране, и все равно получила эмоции даже с экрана телефона. Поэтому мне кажется, что зрителей в кинотеатр надо будет возвращать. Мне бы, конечно, хотелось, чтобы на меня смотрели только на большом экране, ведь это опять-таки совсем другая эмоция: ты видишь даже роговицу глаза актера, каждую морщинку. Да, мне бы так хотелось. Но я прекрасно понимаю, что и на экране телефона зритель получит тут информацию и ту эмоцию, которые я вкладываю в момент, когда живу в пространстве фильма.
– Актеры стали блогерами за время карантина?
– Актёры осваивали и многие освоили очень успешно новую сферу деятельности: они стали блогерами, вели прямые эфиры, принимали участие в читках, сами стали придумывать проекты, читать сказки на ночь и циклы стихов. Я тоже хотела делать трансляции, читать «Циников» Мариенгофа, потому что в самом начале пандемии мне казалось, что вот произведение, которое очень соответствует той атмосфере, и я очень люблю эту книгу. Но у меня не получилось. Было много работы, связанной с постоянным выходом в эфир. Иногда были такие дни: казалось, сидишь дома и не уезжаешь на смену, нет 12-часового рабочего дня, ты дома у экрана компьютера. Но у меня было так много эфиров – репетиции питерского спектакля в Zoomе в течение трех недель, потом мы конечно прекратили, потому что подошли к черте, когда надо было встать и идти на сцену. Потом репетиции онлайн проекта с Оскарасом Коршуновасом, потом съемки в screenlife-проектах, у меня было огромное количество благотворительных эфиров, которые были связаны с поддержкой врачей и фондов; чтение литературы для детей и подростков, которое устраивал фонд «Живая классика». Иногда у меня дни были расписаны так, что я вставала в 9, а в 10 уже был первый эфир. За день успевала поесть и бежала дальше. И в какой-то момент поняла, что все время находясь в интернет-пространстве, я энергетически так сильно устаю, что меня уже не хватает на мои личные эфиры, и я эту идею с чтением «Циников» забросила. Но сейчас подумываю к ней вернуться, потому что прямой эфир привлекает много аудитории, ты сразу получаешь отклик и комментарии. И мне история с «Циниками» нравится, и я думаю, что, когда у меня будет больше времени я сделаю этот проект и сделаю его осознанно. Придумаю как разделить роман, ведь больше получаса читать в прямом эфире сложно, аудитория начинает отсеиваться и распадаться.
У нас 9 мая в Инстаграме был очень сильный и мощный проект, считаю его одним из самых важных за все время пандемии. Это придумал Максим Виторган и пригласил 20 актрис, которые в течение дня читали главы из книги Светланы Алексиевич «У войны – не женское лицо». И мы друг за другом по полчаса выходили в эфир по графику, который за неделю был объявлен. Участвовали Аня Чиповская, Чулпан Хаматова, Вика Исакова и другие. Это страшная и сильная книга о войне, наверное, одна из самых страшных. И у нас было такое количество просмотров в Инстаграме, оно исчислялось десятками тысяч. Вот подобные истории, которые появились в процессе пандемии, они очень важны и оказали влияние не только на актеров, которые участвовали, но и на зрительскую и слушательскую аудиторию Инстраграма, потому что все-таки Инстаграм – это немного другой контент. Это уже была не публицистика, а рождение нового жанра.
– Есть ли ощущение, что нас ждет кинематографический бум?
– Сейчас запустилось огромное количество проектов, которые должны были запуститься до пандемии. И это технический момент: их пытаются доснять до наступления холодов. Весна, лето и начало осени – время, когда снимается большинство проектов, потому что на улице круто, хорошая натура. Конечно, есть сценарии и проекты, рассчитанные на осень и зиму, но их в процентном соотношении меньше. А из-за того, что в марте все закрылось, например, те, кто собирался снимать в апреле или мае, заморозили проекты и вышли в съемочный период только в июле. И сейчас у меня такое ощущение, что в Москве нет ни одного района, где не снимали бы кино.
Думаю, что в следующем году будет какой-то взрыв. Многие фестивали не открылись или прошли только в интернете, а очень многие режиссеры и продюсеры не хотят отдавать свои фильмы такому формату. Многие фильмы, которые должны были в этом году оказаться на фестивалях, показаны не будут. Например, я точно знаю про режиссерский дебют Романа Васьянова «Общага» по роману Иванова, он не показывается сейчас на фестивалях. И таких фильмов довольно много. А ведь будут сняты новые фильмы, соответственно через год мы на фестивалях получим взрыв, придется расширять программу. Это я фантазирую конечно, но фильмов будет много.
Давно в истории кинематографа не было такой ситуации, когда люди на всей планете не могли бы ходить в кино. Сегодня ситуация парадоксальная – фильмы не выходят в широкий прокат, кинопроизводство встало, но желание и возможность людей массово смотреть кино выросли. О том, что сейчас переживает индустрия и что ждёт нас, зрителей, обсуждаем с гостями нашего онлайн-цикла «Скоро в кино».
Интервью записано 21 августа 2020 года.
Фото: Вячеслав Прокофьев/ТАСС
