Куратор выставок современного искусства, главный редактор «Художественного журнала» Виктор Мизиано в онлайн-цикле бесед Ельцин Центра «Мир после пандемии» описывает различные формы поддержки людей творческих профессий в странах мира и выдвигает собственные предложения, размышляет о глубине влияния пандемии на творчество и советует пережить опыт «профанного сознания».
Интервью записано 18 апреля 2020 года.
Каюсь, в последнее время я не очень следил за онлайн-деятельностью наших институций, и это не из-за высокомерия человека, привязанного к материальному бытованию искусства, а скорее из-за того, что, признаться, не так много интересного, привлекательного и соблазнительного видел в тех анонсах, которые я получал. В них была одна, как мне кажется, стратегическая ошибка. В них звучало нечто компенсаторное – раз уж мы не можем показать вам настоящее искусство, то давайте, посмотрим что-то онлайн. И это мне кажется неверно, потому что онлайн-подача искусства – это отдельная сфера, имеющая свой язык, своё бытование, которое уже очень давно вошла в наш повседневный эстетический опыт. Это в очень большой степени уже состоялось.
Более того, смотрите, мы знаем знаменитую книгу Андре Мальро La Musée imaginaire, и недавно Ирина Александровна Антонова (сейчас президент Пушкинского музея), сделала кураторский экзерсис, осенив свою выставку авторитетом Андре Мальро, показала очень разные произведения искусства. Но, как и все, когда апеллируют к этому воображаемому музею Андре Мальро, забыла, что он не имел в виду подлинники современного искусства, он имел в виду репродукции. Мальро, ставший министром культуры первого президентского срока Шарля де Голля, инициировал появления скульптур Майоля в парке Тюильри и многое другое. Основная его идея состояла в том, что сегодня в очень большой степени наш опыт постижения искусства идет через печатную, фотографическую и прочую технологию. И именно поэтому он стал создавать огромные музеи репродукций, копий. До него о произведениях искусства в эпоху технического производства говорил еще один выдающийся мыслитель минувшего века Вальтер Беньямин, об этом же говорил Кракау… Короче говоря, репродуцируемое изображение, а не материально осязаемое в ипостаси подлинника произведение – это то, что мы получили в наследство от минувшего столетия, то есть не только это восприятие пришло к нам с техниками дигитализации.
Но отсюда отнюдь не следует, что интерес к подлиннику, к материально осязаемому произведению искусства себя исчерпал. Отнюдь нет. И с этой точки зрения я как раз очень скептически отношусь к тем прогнозам, что вот с концом пандемии, в момент, когда мы все выйдем из карантина, нам уже не понадобятся музеи, нам уже не понадобятся живые лекции, семинары, что все мы теперь будем жить в онлайн. На самом деле, я думаю, что, наоборот, истомившись в карантине, мы все с радостью бросимся к прямому человеческому общению.
Кстати говоря, какие профессиональные среды активней всего проводят научные семинары, брейншторминги, финктайминги, летние школы, зимние школы, осенние школы? Это в первую очередь айтишники, и, что тоже закономерно, проводят онлайн. Чем более онлайн интенсифицируется, тем больше затребован онлайн.
Конечно, опыт этих недель, а то и месяцев, добавит к нашему опыту долгое пребывание в онлайне. Он станет нам привычнее, мы профессионально и антропологически в нем обживемся. Безусловно. И если раньше у нас было больше сопротивления к идее читать лекцию через Zoom, через Skype, то сейчас это станет более привычным. И все-таки я абсолютно уверен, что заменить диалог, живой диалог, глаза в глаза, между человеком и человеком, между профессором и учеником, и (извините за апологетику собственной профессии) между куратором и художником, с моей точки зрения невозможно. Не могу представить, что приглашаю художника по интернету, что никогда не видел его произведений, никогда не видел его самого, – это очень сложно. В моей эстетической, профессиональной практике такой опыт если и случался, то очень редко. Я уже могу через произведение представить себе его как человека, а если я не представляю себе его как человека, то с трудом решусь включить его произведение в состав моей выставки.
По большому счету, думаю, мир останется таким, каким он был. Что-то изменится, но мир и так постоянно меняется. Да, мир развивается не линейно, а скачками, но все-таки эти скачки всегда опираются на некий ресурс, на некие предпосылки, которые уже предварительно были накоплены и просто ждали своего момента, чтобы даже не столько реализоваться, а как бы развернуться.
Будущее культурных институций
Многое зависит, думаю, как всегда бывает, от лидера этих институций. Вполне могу представить, что лидер серьезной стационарной институции, музея, например, может очень эффективно и легко сдвинуть институцию в каком-то новом направлении, в сторону очень интересных обновительных стратегий. Более того, ему это может оказаться даже проще, потому что у большой институции большие ресурсы. Да, у нее шлейф традиции, больше косности, но у нее и больше ресурсов. Поэтому, мы можем ждать обновления, но скорее от больших институций. Да, маленькая институция мобильнее, она открыта динамике времени, но, повторяю: большая корпорация тяжелее, но имеет большие ресурсы. Маленькая корпорация, маленькая фирма, маленький бизнес – мобильнее.
Посмотрите на опыт последних полутора десятилетий. Действительно, обновление, которое произошло в художественных музеях, европейских художественных музеях, в первую очередь было осуществлено музеями не маленькими, но средними. Барселонский музей современного искусства, Люблянский музей современного искусства, МУХА в Антверпене. Эти несколько музеев среднего размера, по большей части нестоличных, совершили методологическую революцию в мире музеев последней эпохи. Но достаточно было директору Барселонского музея прийти на работу в Museo Nacional Centro de Arte Reina Sofía, а это огромная институция в столице, в Мадриде, как пожалуйста, эта огромная институция со штатом в несколько тысяч человек тут же претерпела значительные стратегические и тактические изменения. Несколько лучших и незабываемых выставок, что я видел за последние полтора десятка лет, были в огромном музее, где действительно появилась очень интересная, яркая и нетривиальная работа. Если сравнить с возлюбленной у российской общественности галереей Тейт Модерн, как раз очень консервативной, скучной и коммерциализированной в своей художественной и выставочной программе – ну никакого сравнения! Незабываемые открытия выставок, события, сама методология работы музея. Большая институция, не меньшая по масштабу и объему, чем Тейт Модерн, смогла сделать такой резкий шаг, когда у нее появился блестящий, талантливый, яркий лидер.
Как бы там ни было, конечно же, многое зависит от людей, и, конечно же, от традиций. Трудно, думаю, Лувр превратить в место авангардных выставок, хотя можно. Намного труднее, чем музеи с меньшим весом традиций, с меньшими обязательствами перед собранием музея. Если уж там огромное хранение, то все-таки главная обязанность такого музея в первую очередь хранить, а потом уже «оттягиваться» в экзерсисах кураторских, научных и так далее. Хотя одно другому не противоречит.
Думаю, все работает в комплексе. К сожалению, я наблюдал в своей профессиональной жизни, как в очень интересные и яркие музеи приходили новые лидеры, и музей переставал быть тем, что мы привыкли от него ждать.
Искусство эпохи коронавируса
Судьба наших институций в очень большой мере зависит от глубины экономического кризиса, в который мы даже не вступим, а в который мы впадем на выходе из карантина. Пока мы не знаем всех последствий и очень хочется надеяться, что они не будут самыми тяжелыми, самыми катастрофическими. Но известно, что когда Уинстон Черчилль был лидером Британии, то в его правительстве шло обсуждение распределения финансов. И когда был поставлен вопрос о сокращении финансирования культуры, то Черчилль удивился такому предложению, сказав, мы за то и воюем, чтобы спасти культуру. Поэтому мы не можем снижать инвестиции в культурное производство нации, поскольку иначе впадаем в тотальное противоречие, общественное, политическое противоречие.
Не надеюсь, что наши политики последуют этой традиции. Но смотрите, многие страны проявляют чувствительность к этому. Например, Германия. Это прямая поддержка самозанятых, какими являются дизайнеры, художники, графические дизайнеры, свободные кураторы. Именно таким людям немцы оказывают прямую поддержку. Мне кажется, это вполне верная и правильная поддержка. Правильная, в частности, в том смысле, что поддерживать надо не только институции, но надо поддерживать и тех людей, которые обеспечивают, оправдывают жизнь этих институций. То есть художественную среду в целом, которая в очень большой степени и есть среда самозанятых людей. Не только звезд, не только крупных художников – они-то как раз имеют какой-то жирок, который позволит им продержаться. А художников, просто художников, просто критиков, просто историков искусства, исследователей и так далее. Потому что им приходится сложнее, а без них звезды не зажигаются. Спасение культурной среды – это очень важная стратегия.
Есть и другие примеры, как мне кажется, очень умных стратегий, которые одновременно поддерживают и инфраструктуру, и творческих людей. Например, испанцы сейчас производят закупки произведений современных художников в музеи. Вопреки всем драматическим сложностям в Испании, там помнят об этих людях, помнят о культуре. Это одновременно и работа на интересы государства, которое пополняет свои резервы хорошими новыми произведениями искусства, и в то же время оно поддерживает свои институции, оправдывает существование в карантине сотрудников. А сотрудники таким образом получают стимул к реально полезным действиям и поддерживают художников.
Я, например, именно сейчас объявил бы прием заявок на самого разного рода творческие проекты. И выделял бы деньги на начало работы этих художественных проектов, чтобы людей не просто одарить деньгами (а почему бы нет, государственные резервы – это нами созданные резервы, в том числе и деятелей культуры, мы все налогоплательщики), а дал бы средства на то, чтобы люди начали работу.
Конечно же, осуществить сейчас фестиваль, большую выставку, полиграфическое, книжное, каталожное издание невозможно. Сейчас такого рода инициативы столкнутся с техническими проблемами, но можно начать их готовить, а готовятся они очень часто год, два. Так что как раз сейчас самое время. И начинать готовить большие проекты, серьезные проекты, получив аванс, оправдывающий начало этой работы. С моей точки зрения, это было бы очень умным, и сказал бы в менеджерском смысле, очень оправданным шагом. Достаточно посмотреть Facebook, чтобы увидеть, что подчас в иронической, игровой форме, но художники, критики и кураторы очень увлеклись этой темой, она явно возбудила их воображение.
Мое поколение пережило 90-е годы, мое поколение пережило конец Советского Союза. По сравнению с этим пандемия считай ничего, просто прыщик на коленке. После относительно спокойного двадцатилетия, двадцатилетия покоя, подчас даже томительного, от которого даже хотелось уже избавится – да, опыт карантина, пандемии – это опыт яркий. Думаю, что отклики на него несомненно будут, причем подчас даже и не в проявленной форме – это все-таки опыт, который откладывается в психике, в воображении, в эмоциях, в памяти. Но с другой стороны я бы не преувеличивал последствия. Потому что представить себе, что как после Второй мировой войны появилось поколение писателей-фронтовиков, так появится поколение художников-пандемийцев, художников-коронавирусников. Я думаю, что такого не будет. Тем более что художники, литераторы, да и кураторы (сужу по себе) – мы все уже имеем свои проекты, мы все уже в какой-то мере являемся пленниками некой творческой схемы, некой матрицы. По ней мы творчески развиваемся, и нужны какие-то очень сильные потрясения, причем не только внешние, но и экзистенциальные, внутренние, чтобы эта матрица была радикально пересмотрена. Поэтому думаю, что по большей части художники и вообще творческие люди будут продолжать делать то, что делали. Конечно, этот очень по-своему яркий, сложный и, хочу надеяться, что не для многих трагический опыт, он, конечно, оставит свой след, свое влияние, и будет в произведениях звучать.
Рутина и новый старт
Поскольку я нахожусь в теплом хорошем климате и за городом, то выхожу постоянно, совершаю прогулки. Очень и очень сочувствую моим друзьям, которые томятся в своих квартирах, подчас очень небольших, на каком-нибудь высоком этаже. Конечно, это психологически очень-очень трудно.
В остальном у меня как всегда довольно много рабочих дел, занятий. Получил очень приятный заказ написать текст для большого каталога большой выставки очень большого художника Микеланджело Пистолетто. Пишу с упоением текст, вспоминаю мои с ним встречи, вспоминаю этого человека, лучше и лучше постигаю его искусство. Очень благодарен московскому музею, который дал мне возможность так прожить эти дни с удивительным художником и открыть очень многое для себя.
Есть конечно же и рутина работы над «Художественным журналом», и тут не могу не похвастаться (использую любимое выражение, думаю тоже одного из ваших собеседников Марата Александровича Гельмана, который в период нашего сотрудничества в Центре современного искусства открывал двери моего кабинетика и всегда приставал с этой фразой – «хочу похвастаться»): неожиданным образом за несколько месяцев до появления коронавируса мы с коллегами по «Художественному журналу» решили один из текущих номеров посвятить теме, которая получила довольно прихотливое, вычурное немножечко название. Оно будет вынесено на обложку этого номера и будет звучать так: «Что будет после конца». Я стал призывать моих коллег писателей, критиков, художников, размышлять на эту тему еще задолго до пандемии.
Завтра этот номер идет на верстку, и, надеюсь, что через несколько недель мы его сверстаем. Я договорился с издателями журнала, что не будем тянуть с вывешиванием этого номера в сетях, на сайте «Художественного журнала», не будем ждать появления бумажной версии, а познакомим читателя с размышлениями очень разных мыслителей, критиков, кураторов, художников как можно быстрее.
Хотел бы пожелать всем тем, с кем разделяю в разных странах мира этот карантин, постараться повернуться к нему каким-то позитивным ракурсом, постараться извлечь из этого опыта больше позитивного. Мне кажется, что вообще такие паузы в жизни время от времени нужны. Это по-своему очень профилактическая ситуация, и она, как мне кажется, позволяет отстраниться от привычной жизни, позволяет взглянуть на привычный устой жизни, на привычные атрибуты жизни с какой-то новой стороны. Вот как говорил Вальтер Беньямин: посмотреть на вещи и пережить профанное озарение, увидеть вещи такими глазами, будто их видишь впервые в жизни. По-моему, это очень хороший шанс взглянуть на все это со стороны и осознать это как некое место, в котором ты существуешь, благодаря чему ты в общем есть, и можешь к этому относится очень критически, испытывать недовольство, хотеть чего-то другого, иного. Это не значит, что потом ты должен это возлюбить и отречься от любой сторонней рефлексии, но признать это как некую данность, в которой есть своя позитивность. Она тебе дана, и ее надо ценить за эту данность, потому что ты в очень большой степени есть такой, какой ты есть именно благодаря всему этому. Пережить этот опыт очень полезно. И затем он даст какой-то новый хороший старт.
22 апреля 2020 года
Все видео проекта «Мир после пандемии» на Youtube
Сегодня сложно давать прогнозы, но еще сложнее – их не давать. Как заставить себя не думать о том, каким будет мир после пандемии? Как изменится власть, отношения между странами, экономика, медицина, образование, культура, весь уклад жизни? Сумеет ли мир извлечь уроки из этого кризиса? И если да, какими они будут? В новом (пока онлайн) цикле Ельцин Центра «Мир после пандемии» лучшие российские и зарубежные эксперты будут размышлять над этими вопросами. Наивно ждать простых ответов, их не будет – зато будет честная попытка заглянуть в будущее.
Фото: Артем Геодакян/ТАСС
