Писатель Виктор Ерофеев в онлайн-цикле бесед Ельцин Центра «Мир после пандемии» рассуждает об апокалиптичности происходящего, об открывающихся возможностях самопознания и об особенностях менталитета наших соотечественников, не позволяющих им соблюдать карантин, но позволяющих выживать в этой стране.
Интервью записано 20 апреля 2020 года.
– Я решил два года назад писать продолжение своей автобиографии «Хороший Сталин» и назвал ее после долгих раздумий «Эпидемия глупости». Это было год назад, она ещё не написана до конца, но, если её внимательно прочитать, то можно увидеть, что эта эпидемия глупости как раз очень напоминает коронавирус. Просто даже до каких-то конкретных подробностей. И это меня немножко даже шокировало, потому что, видимо, действительно, есть какая-то связь между энергией слова и энергией каких-то нематериальных вещей, и что-то заносится из, условно говоря, космоса. Понятно, что я думал о Камю и о Достоевском. Камю, вы знаете, «Чума» и у Достоевского тоже есть «Сон смешного человека» – рассказ, где все заражаются. Надо сказать, что, продолжая сейчас этот текст, я даже и немножко как-то убираю эту пандемию, потому что иначе получится, что я следую уже теперь за ней, хотя это она скорее следует за теми образами, которые уже мною созданы. Такая ерунда получается.
Каждая жизнь – это апокалипсис, просто всё зависит от степени этого апокалиптического действия. Мы живём здесь и не знаем, зачем мы сюда посланы и какой философский и метафизический смысл есть в том, то есть мы живём, не оправдывая те смыслы или бессмыслицу, которые возложены на нас. В этом смысле коровы или муравьи более счастливы, чем мы – у них нет своего апокалипсиса, а у нас есть; и иногда он сгущается и становится коллективным, и тогда мы начинаем беспокоиться уже за наше коллективное существование. Так что я бы не стал делить личный апокалипсис, который практически все проходят (встречи со смертью и встречи с болезнями, сложностями, старением, чёрт знает с чем еще), и коллективный – тоталитаризм, война, голод и так далее. Думаю, что действительно любая жизнь достойна романа, и любой роман, в общем, это роман апокалипсиса.
Философская болезнь
Эта эпидемия возникла в космосе интернета, в космосе каких-то очень быстрых человеческих реакций, публикаций СМИ, правительственных мер и так далее, и всё это, с одной стороны, показало, что мы действительно не хозяева на этой земле, а твари дрожащие, которые пытаются себя защитить. И выясняется, что мы через эту эпидемию, или пандемию, раскрываем свои собственные сущности, выясняем, что мы можем, чего не можем, что у нас получается, что не получается. Насколько этот образ беды, апокалиптический образ, может быть понят нашим сознанием, и насколько наше сознание может справиться с этим образом? То есть пограничная ситуация, в которой мы оказались, скорее всего дает нам возможности самопознания.
Но, как мы знаем, довольно часто это всё быстро забывается, даже самые большие беды. Кто, к примеру, помнит какой-то геноцид в Руанде? Никто, а там вообще-то огромное количество людей вырезали. Даже страшная история Второй мировой войны закончилась в Европе гуманистическим комплексом нескольких лет, когда люди действительно это переживали, но в конце концов, в общем, все вернулись к своим собственным представлениям о жизни. Поэтому мне кажется, что сначала эпидемия ставит под сомнение все наши ценности, давит на них, и они, между прочим, не хрустят, а, наоборот, укрепляются; то есть мы прибегаем к каким-то принципам цивилизации, но потом и эти принципы становятся условными. У Газданова, замечательного писателя-эмигранта, есть такой образ условной морали: когда мы знаем, что такое мораль, но мы её не применяем, потому что она нас разрушает. И тогда эта мораль начинает крошиться, как зубы, или как известняк, и в результате этого всего мы оказываемся в ситуации, когда сложившиеся представления о жизни, смерти, любви и так далее – они распадаются, мы видим их слабость и отчасти фальшивость. То есть получается так, что эпидемия – это неплохая, с точки зрения глобального восприятия действительности, тема для перехода к новым богам. То есть те боги, которые у нас есть, они оказываются заряженными значением неких символов, и мы как бы не верим уже в буквальные проявления этих богов, мы как бы считаем, что они разговаривают с нами какими-то образами. Мне думается, что произойдёт страшный кризис, и мы поймём, что начальники наши – не начальники, что любовницы наши – не любовницы, а какой-то мусор жизненный. И если человечество захочет жить дальше, то оно каким-то образом на этом маленьком шарике попробует создать единую религию, если получится, хотя может не получиться. Но если получится, это будет какой-то любопытный шаг, возможный именно сейчас, когда случилась эта беда, а она действительно страшная беда, беда, которая стреляет не целясь, но попадает метко. Может быть, потому, что мы плохо себя знаем, зачастую живем по инерции, и появляется такая история про пандемию, которая может перевернуть как-то философски, а ещё более значимо – метафизически человеческое сознание.
Сдвиг по фазе
У нас народ совершенно не верит в те законы, которые предлагает правительство, это уже историческая перспектива, или ретроспектива, когда эти законы просто невозможно выполнять, если хочешь нормально жить. Поэтому, когда в пору таких тяжёлых условий начинают звучать команды правительства, то в ответ начинаются со стороны народа подозрения, что это всё преувеличено, что никакой эпидемии нет, а есть игра глобальная. Это взаимное недоверие, присущее нашему обществу, видимо, уже национальная черта; это беда, которая может размазать эпидемию на многие годы, потому что люди не очень верят в то, что надо защищаться, носить маски, предохраняться всякими возможными способами.
Я это вижу по Москве, где всё равно идут какие-то стройки, строители стоят, разговаривают без масок, то есть кто-то заразился, пошел в метро, всех заразил. Это абсолютно какое-то девственное, дикое сознание, очень архаическая вера в то, что если, например, будешь молиться, то пронесёт, или будешь ходить в церковь просто так, за компанию с друзьями – тоже пронесёт и так далее. Понимаете, это самое первое, что приходит в голову нашему человеку. Совсем не то, что можно сгруппироваться, как это сделали немцы, и выскочить из этого довольно быстро, или как австрийцы, у которых это получается тоже неплохо. У нас эта беда может растянуться, и эта беда будет уже не только российская, потому что, естественно, какие-то люди потянутся за границу и так далее.
Конечно, можно сказать, что Испания, Италия тоже наделали ошибок и нелепостей, но там нелепость была связана не с халатностью, а с тем, что просто они не ожидали получить такую «пулю в затылок», потому что наехали ребята из Китая покупать шмотки задёшево после Нового года, и, естественно, сначала итальянцев заразили, а итальянцы испанцев во время футбольных матчей.
Мы не знаем, как обороняться, мы беспомощны именно от того, что мы разобщены, между нами существуют совсем не те связи, которые бы нам помогли действовать.
Конечно, можно сказать, что в Америке, в стране гораздо более деловой и гораздо более разумной, чем наша, там тоже случилось бедствие. Да, случилось бедствие, и бедствие это случилось ещё раньше эпидемии, потому что бедствием стало то, что Трамп пришёл к власти. Значит, с Америкой всё тоже не так благополучно, как казалось раньше, то есть Трамп стоит коронавируса, он и сам похож на коронавирус, если приглядеться к нему.
Есть ещё какие-то сомнения или подозрения, что это не совсем природный коронавирус, что он выскочил из лаборатории, но это тоже довольно печальное подозрение, потому что если оно оправдается, то, естественно, мы можем прийти в полное отчаяние.
Мы вообще любим больше всего говорить о государстве, насколько государство вредное или полезное. Но надо говорить также и о ментальности народной. В этой ситуации как раз организованность и сплоченность немцев оказалась положительна. Я не говорю, что во всём всё хорошо у немцев, это, мне кажется, тема скользкая, и их организация жизни имеет и плюсы, и минусы. В данном случае сработали плюсы, просто они себя защитили как люди той степени цивилизованности, которая позволяет построиться и четко выполнить команду.
Кстати говоря, совершенно на другом конце света, где-то в Южной Корее, тоже нашлись корейские философские основы, которые тоже помогли справляться с болезнью. Может, у кого-то есть еще какие-то вопросы по Китаю, но Южная Корея и Германия указывают нам примеры более или менее позитивные.
А что касается нас, то наше сознание – это пофигизм, причем во всех сферах. Он во многом спасительный, потому что если человек будет следовать нашим законам, он просто жить не сможет; но, когда наступает беда, то этот пофигизм работает на то, чтобы игнорировать строгие меры. Я не говорю, что эти меры адекватные, наверное, в Германии люди могут прогуливаться и по паркам бегать, потому что у них есть ощущение выполненной команды, да, получили команду – выполнили. У нас же, все прекрасно знают, что даже в Москве, когда объявили, что будут две недели каникул, все были радостные, поехали шашлыки жарить, возникло даже ощущение эйфории. Не пир во время чумы, а просто эйфория «во, отлично, супер».
Спасение утопающих
Самоизоляция в России произошла гораздо раньше, чем пришел вирус, и самоизоляция очень опасная, потому что она лишила нас возможности той самой непосредственной коммуникации с цивилизацией, на которую мы имеем право. И та коммуникация, которая существовала, допустим, даже в ХIХ веке, когда сложнее было ездить, сложнее было передвигаться, общаться, тем не менее Россия не была так изолирована, по крайней мере, культурно. Cуществовали разные тенденции, как вы знаете, и западников, и славянофилов. Сейчас же очень много культурных вещей порушено, и порушено из-за того, что контакт между Россией и цивилизованным миром уничтожен. Идет активная телевизионная пропаганда против этих контактов, то есть рисуется образ врага внешнего, коварного европейского и американского врага. На самом деле это историческое безумие так поступать, так действовать.
Вирус в Россию пришёл позже не от того, что она изолирована, просто ему, этому вирусу, была начертана такая дорога, через Италию, Испанию, через юг. Хотя, с другой стороны, довольно странно, что он не атаковал Россию там, на Востоке, где огромная граница с Китаем, очень длинная, это какая-то загадка. Вообще это довольно загадочное явление, думаю, что оно скорее природное. Природа имеет свои законы, они еще недостаточно изучены. Думать, что мы можем их разгадать так сходу, прямо сейчас, нет никаких оснований.
Во всей этой истории есть еще какие-то странные и отвратительные явления, когда мы слышим, как политики меряются тем, что на Западе больше умирает народу чем здесь, в России. Это просто чудовищное варево больного сознания, или просто полное отсутствие такового. И так-то было ясно, что есть какое-то подспудное чувство ненависти к внешнему миру, но каждый раз этому снова и снова поражаешься. Эпидемия это только еще ярче проявила. И никто, начиная с того же телевидения, не сказал, давайте, кончайте эти споры, давайте помогать друг другу. Да, были какие-то моменты помощи, мы знаем, и Италии, и Америке, но они были какие-то фрагментарные, точечные, это больше похоже на пропагандистские ходы, чем на проявление гуманности.
В этом смысле интересно, что вирус нам преподнес идею не войны, а антивойны; то есть не войны с противником, когда гражданин превращается в солдата, а антивойны, когда солдат превращается в гражданина, в пациента, в человека, который сам по себе, потому что болеют и умирают люди сами по себе. И здесь очень важно, что этот обратный ход, антивоенный, он не отработан у нас в стране. Война – это дело государственное, а сейчас нас спасают врачи, негосударственные люди, скорее, антигосударственные люди, потому что они недовольны государством и считают, что государство хочет тратить деньги на ракеты, а не на лекарства. Врачи готовы спасать всех, и хороших, и плохих, американцев могут спасать, японцев и китайцев, русских. В то время как государство считает, что есть определенные категории, что надо спасти этих, а тех можно забыть. То есть проявилась такая бесчеловечность режима российского, которая так ярко даже во время войны бы не проявилась, потому что война сплачивает, что, кстати говоря, этот режим и подчеркивал, и всё время подталкивал, возвращал нас к каким-то военным историям. Сейчас выяснилось, что дело спасения совершенно не связано с государством, и действительно, оно как у Ильфа и Петрова, это дело рук самих утопающих.
Новое метафизическое знание
В принципе, каждый будет выживать по-своему, один потянется к церкви, другой – к силовикам, третий – к критикам, к оппозиции, четвертый вообще в себя уйдёт, в семью, или окунется в детей и так далее. Думаю, что особого изменения мы в нашей стране не почувствуем, но процесс самой эпидемии может сильно затянуться, потому что не будет единого центра, который бы мог привести людей к какой-то сплочённости в борьбе с этим вирусом, опасным очень и очень загадочным.
Что положительного во всей этой истории? Положительным можно считать то, что становится еще более очевидным, государство по-прежнему хитрит, занимается показухой, что реальные люди, которые спасают больных – это люди, имеющие не государственную основу, а общечеловеческую, и такие люди могут быть в любой другой стране. Врач не имеет национальности, он просто врач.
Очевидно, что скорее на Западе, чем у нас, возникнет идея этого нового метафизического сознания, потому что там тоже есть проблема другого рода – они по ценностям, скорее, объединены; но там пустой чердак, то есть пустое метафизическое пространство обнаружилось и, наверное, оно должно чем-то заполниться, хотя, может, и не сразу.
Но это не значит, что у нас всё потеряно, потому что Россия имеет какое-то поразительное свойство реставрироваться именно тогда, когда кажется, что уже все. Она как-то все невзгоды переживает – с трудом, с закупкой гречневой крупы, туалетной бумаги, то есть в панике, в истерике, в ненависти к запретительным действиям властей, с мордобитием в семье, потому что всем надоели в изоляции мужья и жёны в разной степени, и так далее. Мы не живём в этой стране, мы не живем уже десятилетия, а может даже и столетия – мы выживаем. У нас есть возможность выживания за счёт того, что мы теряем очень многих людей. Мы победили в войне, 41 миллион потеряли, мы людей не считаем, нам бабы еще нарожают.
Лекарство от скуки
Я занимаюсь тем же, чем и всегда. Тут понятно, что моё призвание (хотел сказать профессия, но писатель – это не профессия) – писать, оно не имеет отношения к какому-то производству, к хорошей социальной погоде. Сижу и пишу, и всё равно езжу и на дачу и куда получается, туда езжу.
А вот главная вещь, которая приходит в голову, что можно делать во время самоизоляции – это заняться самопознанием. Просто чтобы человек немножко задумался, что он делает на этой земле, зачем он тут живёт, что он сделал и чего не сделал и так далее. Такое самопознание очень важно как раз в момент самоизоляции, когда все резко останавливается. Когда поезд, который бежит по рельсам, вдруг резко останавливается, чемоданы падают, люди падают с полок и всё прочее, то возникает ощущение, вопрос, а что же такое происходит? Это «что же такое происходит со мной» – это важно.
Что касается сексуального насилия, просто битья или пития, то это в каждой семье по-разному, и тот, кто действительно счастлив в семье, с тем не происходит ничего плохого, наоборот, происходит радость общения со своими близкими. А кто или выбрал плохо, или совсем не подумал, что выбирает, тот получает, конечно, хорошую оплеуху. В любом случае, мне кажется, что надо постараться держаться вместе, потому что это беда, которую надо решать, находясь в семье, потому что дети, старшие люди, родители, сами муж и жена должны каким-то образом всё-таки сохраниться. Сохраниться – это самое главное. Если это будет понято как задача, то тогда будет что-то, а если кто-то в ком-то разочаруется – ну и разочаруется, бывает и так. У нас и так много разводов, ну раньше разведутся. Ничего такого катастрофического не произойдет.
Все видео проекта «Мир после пандемии» на Youtube
Сегодня сложно давать прогнозы, но еще сложнее – их не давать. Как заставить себя не думать о том, каким будет мир после пандемии? Как изменится власть, отношения между странами, экономика, медицина, образование, культура, весь уклад жизни? Сумеет ли мир извлечь уроки из этого кризиса? И если да, какими они будут? В новом (пока онлайн) цикле Ельцин Центра «Мир после пандемии» лучшие российские и зарубежные эксперты будут размышлять над этими вопросами. Наивно ждать простых ответов, их не будет – зато будет честная попытка заглянуть в будущее.
