В Ельцин Центре в Екатеринбурге 1 марта побывал известный литовский поэт, переводчик, эссеист и правозащитник Томас Венцлова. Венцлова – один из основателей Литовской Хельсинкской группы, в 1977 году выехал из Советского Союза и был лишен советского гражданства. Помимо этого, Венцлова – друг поэта (и также эмигранта) Иосифа Бродского и польского поэта, переводчика и эссеиста Чеслава Милоша. Венцлова осмотрел экспозицию Музея Б.Н. Ельцина, а в финале экскурсии поделился впечатлениями от своего визита.
– Я знал, что Ельцин Центр – значимое для Екатеринбурга, да и всего мира место, которое необходимо посетить, что я и сделал, - рассказал Томас Венцлова. - Мы прошли Музей Ельцина в очень быстром темпе. При этом здесь, конечно, нужно провести полдня, изучая экспозицию. Очень многие из событий 90-х я помню. Могу сказать, что мы, литовцы, очень ценили Бориса Ельцина за его выступление в Таллине в тот момент, когда произошли кровавые вильнюсские события. И тогда Ельцин повел себя правильно: он обратился к русским солдатам как президент России и сказал, чтобы они не вмешивались. Тогда Борис Николаевич произнес короткую, впечатляющую и очень нужную в тот момент речь. Ельцин понимал отношение народа, что было очень важным, и мы были благодарны за это. Выступление Ельцина способствовало снижению напряжения между Россией и Литвой, и это было очень важным. Во время вильнюсских событий погиб сын моего одноклассника, эти дни – священны для Литвы. Совсем недавно, без официоза и с подъемом, отмечалось 100-летие независимости Литвы. Сегодня Литва – часть Европы. Бытовало мнение, что русский народ против отделения Литвы, но оказалось, наоборот: русские проявили толерантность и доброжелательность. За путчем августа 1991-го я следил из США. Моя жена тогда волновалась, ее ныне покойные родители тогда жили в России. Жена тогда сказала: «Михаила Горбачева арестовали, держат под замком в Крыму». «А Ельцин»? – спросил я. «Ельцин, насколько я знаю, на свободе», - ответила она. «Ну тогда путчисты проиграли», – успокоил ее я. И оказался прав.
– Вы приехали в Москву в 1961 году, при этом в воспоминаниях сравниваете Москву с Критским лабиринтом, рассказываете о собраниях у Григория Померанца, о встречах с неординарными людьми, Андреем Синявским, Марией Розановой, Натальей Горбаневской.
– И музыкантом Андреем Волконским, который преподавал серьезную современную музыку и скончался в Ментоне под Ниццей. Я знал многих людей по Санкт-Петербургу, но 1961-1965 годы в Москве для меня очень важны и существенны. Это время моего первого брака, серьезных дружб. Я очень хорошо относился к Наталье Горбаневской и Алику Гинзбургу, одному из первых диссидентов. Некоторые из моих друзей живы, и я с ними вижусь.
– Собрания у Померанца были формой сопротивления тусклому однообразному миру?
– Померанец говорил, что нужно «развести» столько мыслей, чтобы не хватило сторожей. В его маленькой комнате в коммунальной квартире во время бдений ничего не было, кроме лампы под потолком и бутылки водки на столе. Но там собирались интересные люди. И создавались теории, которые потенциально много значили. Говорили о немецкой классической философии, Гегеле и Канте. Впоследствии Померанец увлекся индийской философией, которой я интересовался меньше. Говорили в кружке и о политике: о том, что СССР должен распасться, а республики отделиться, причем Прибалтика в первую очередь. Некоторые из членов кружка «сели», но не по политическим причинам.
– В эмиграции вы дружили с Чеславом Милошем и Иосифом Бродским. Какую роль сыграла в вашей творческой судьбе дружба с одним из самых известных поляков - Милошем?
– Это было важно. У России, Литвы и Польши всегда были сложные отношения, со времен самозванца Лжедмитрия, причем Россия доминировала, а Литва и Польша сопротивлялись. Но мы думали, что эти страны могут сотрудничать, хотя бы в культурном пространстве.
– Мог ли Иосиф Бродский остаться в СССР?
– Если бы он остался, то это бы кончилось для него плохо, смертью или самоубийством. Многое могло случиться. При этом он не хотел, боялся уехать и «заглохнуть» за рубежом, но этого не случилось. У него оказался достаточный масштаб личности, так что за границей он смог сделать больше, чем в России.
– Была ли у него ностальгия по Советскому Союзу?
– Да, и огромная. В последние годы жизни он не решался приехать в Россию. Причины были разные. Одна этическая: Бродский хотел прибыть на Родину не начинающим эмигрантом, а жить, как и все жители России, в тех же условиях жизни, что и они. Но поскольку это было трудноосуществимо, он этого не хотел. Были и причины личного порядка. Вообще в конце жизни Бродский был нездоров, и боялся, что в России все может закончиться плохо. Так и не поехал, хотя, повторюсь, хотел.
