Татьяна Друбич: «Я живой экспонат этого музея»

Впервые проект журналиста Валерия Выжутовича «Другой разговор» состоялся в одном из самых красивых и светлых мест Ельцин Центра – в зале Свободы. Его гостьей стала актриса Татьяна Друбич. Встреча состоялась на фоне культовой работы Эрика Булатова «Свобода».

Выразить актрисе свое восхищение, узнать, чем она живет сегодня, в каких проектах занята, в субботний вечер 23 сентября пришло много горожан. Просторный зал с трудом вместил всех желающих. К публике присоединялись посетители музея, так как зал Свободы – это часть экспозиции. Люди стояли, сидели на стульях и подоконниках. Многие пришли с букетами цветов.

Кино наградило Татьяну Друбич великой ролью мирового классического репертуара. Но снятый Сергеем Соловьевым полнометражный фильм «Анна Каренина», где Друбич сыграла заглавную роль, имел непростую судьбу. Ушли из жизни Янковский и Абдулов – величайшие актеры современности. Роли Каренина и Облонского стали последними в их жизни. В прокат вышло всего несколько копий, и показывали их не в центральных кинотеатрах. А телеверсию романа зритель увидел и вовсе через несколько лет после премьеры. «Мне кажется, что с кинопрокатом происходит то же, что и во всех сферах нашей жизни: медицине, образовании, дорожном строительстве… Кино нет, а кинобизнес процветает», – говорит Татьяна Друбич.

Публичные диалоги с журналистом Валерием Выжутовичем хорошо знакомы завсегдатаям Ельцин Центра. В них участвуют известные ученые, историки, экономисты, писатели, деятели культуры. Их профессиональный и человеческий опыт в чем-то опровергает, наполняет нюансами наши представления о том, что происходит сегодня с обществом. Отсюда название цикла – «Другой разговор». Для Татьяны Друбич он начался с традиционного вопроса.

– Чем вы сейчас занимаетесь? В каких проектах заняты?

– Я снимаюсь очень точечно. Можно сказать, не снимаюсь совсем. Последняя работа – в маленьком фильме, но он для меня важнее любого большого. Это кинопоэзия. Фильм снят в музее Марины Цветаевой и по ее стихам. Снял фильм молодой, талантливый человек – сын режиссера Андрея Смирнова, брат Дуни Смирновой Алексей Смирнов. Вся эта работа произвела на меня огромное впечатление. Я всегда стеснялась декламировать стихи. Воспринимаю их больше глазами. Но Алексей убедил меня попробовать. Взрослая и молодая женщины, похожие друг на друга, – молодая Марина Цветаева и она же перед уходом – должны были совпасть. Потрясающий опыт! Музей, как и ваш, который я сегодня посетила, оставил во мне глубокое впечатление. Он был пустым, они только сделали ремонт. Съемки происходили по ночам. Каждый раз возникало ощущение уникальной, трагической судьбы. Цветаева – как метеор, который непостижимым образом занесло на нашу планету и унесло так же. Вот работа, за которую мне не стыдно, и я рада, что согласилась. В основном занимаюсь фондом «Вера», – рассказала актриса. – Кто не знает, это фонд поддержки хосписов. Поэтому я хотела приехать в Екатеринбург. Из аэропорта сразу поехала в вашу больницу № 2, где в 2016 году открылся паллиативный корпус. Это занимает большой объем в моей жизни. Через эту деятельность я вижу жизнь под таким правильным углом, что это дает мне силы, понимание и со многим примиряет. Плюс дом, быт, дети и внучки. У меня их две.

Ведущий попросил актрису рассказать о её дочери, Анне Друбич – молодом талантливом композиторе.

– Вы довольны тем, как складывается ее человеческая и творческая судьба?

– Довольна, – призналась Татьяна. – Хотя стараюсь говорить об этом как можно спокойнее, не изображая восторг сумасшедшей мамы. Как всякой маме, мне кажется, что мой ребенок попал в высшую лигу, а не в дворовую команду. Она ведь не родилась такой. Нам с ее отцом, Сергеем Соловьевым, повезло, что она – фанат своей профессии. Мне, человеку другого поколения, с этим трудно смириться. Нас сильно запутали в нашей прежней жизни при Советской власти. Тогда мы должны были учиться, работать, быть хорошими подругами и женами, матерями – проживать все роли одновременно и во всех успевать. Из-за этого у многих не получилось найти себя. Нейрофизиологи говорят: главное – выбрать сценарий. Выбрала сценарий красавицы – ну так и живи как красавица. Выбрала сценарий работяги – живи как работяга. А чтобы и работяга, и красавица, и жена, и подруга – от этого нас всех сильно покорежило. Моя дочь – прекрасный композитор. Она была пианисткой. В 13 лет выиграла международный конкурс. Это был единственный момент, когда я включила свою материнскую волю и сделала все, чтобы она не стала пианисткой, потому что это тяжелая и жестокая жизнь для женщины. Пока она росла, мы постоянно боялись, что она травмирует пальцы. Поехать отдыхать было невозможно – надо было заниматься. Мой последний аргумент, который ей был сказан: рынок сейчас азиатский, три миллиона китайских детей учатся музыке, рынок неконкурентный. К счастью, у Сережи в одном из фильмов не было композитора, и он попросил ее написать вальс, а когда она его написала и исполнила, Соловьев меня спрашивает: «Что она его действительно написала?». Я говорю: «Да». Он говорит: «Да ладно!». «По-твоему, я это сделала?»

Она с детства с нами была на всех съемочных площадках. Возможно, это пропитало ее кинематографическим духом. Анна чувствует изображение, поэтому ее музыкальное дарование прекрасно соединилось с кино. Она закончила кинокомпозицию. Потом отправила свои работы в Калифорнийский университет, где обучаются люди со всего мира. Сейчас успешно работает. Ее последние работы – у Тодоровского в «Большом» и у Парфёнова в фильме о титульных нациях. Она писала музыку к трем сериям про русских евреев. Не обошлось без сериалов, – улыбнулась актриса, – «Садовое кольцо» и «Оптимисты». И, наконец, она написала часть музыки к фильму «Матильда», хотя основной композитор – американец, оскароносный Марк Бельтрами. Я довольна ее профессиональной жизнью. А когда напоминаю ей про дом и детей, она мне отвечает, что не видит себя вне работы. Кроме того, она пишет концертную музыку. В зале Чайковского была премьера ее симфонического произведения.

Анна Друбич написала музыку к фильму «Анна Каренина». Как шутит ее мама, получился «семейный подряд». Сергей Соловьев не хотел оплачивать именитых композиторов. Да и дистанцию в десять лет мало кто бы выдержал, кроме родственников и друзей. Он попросил дочь написать вальс, под который должны были танцевать Вронский и Анна.

– Он сказал, – вспоминает Татьяна, – напиши что-нибудь в стиле Прокофьева или Чайковского. Она написала выдающийся вальс (извините, что так говорю, но это действительно замечательная музыка, которая помогала мне во время съемок).

У фильма «Анна Каренина» трудная прокатная судьба. По мнению ведущего, фильм должен был называться «Каренин». Он сделан о Каренине – Олеге Ивановиче Янковском. Это его последняя работа в кино, которую актер так и не увидел. При его уникальном актерском и человеческом даре, было понятно, что он будет солировать в этой истории. Сергей Соловьев поставил себе задачу: сделать любовный треугольник неравносторонним. Многим понравилась подобная интерпретация Каренина. В наше время и именно в исполнении Янковского это было абсолютно оправданно. Друбич просила режиссера не называть фильм «Анна Каренина», а именно «Каренин» или «Каренины». Ей посчастливилось играть в паре с Олегом Янковским. И, тем не менее, актриса призналась, что съемки стали большой травмой для нее.

Ведущий задал вопрос, который у многих в аудитории зала Свободы готов был сорваться с языка: почему Толстой назвал обоих – и Каренина, и Вронского – Алексеями?

– Попробуем рассуждать, – предложила Татьяна Друбич. – Оба Алексеи, потому что молодой Вронский – это будущий Каренин. В этом – глубочайший смысл. Не думаю, что у Льва Николаевича не хватило фантазии придумать Вронскому другое имя. В этом посыл к тому, что он хотел нам сказать. Вронский был не первый ее светский кавалер. Она рассказывала Каренину о своих невинных похождениях. Что ж, она была светской дамой, во всех отношениях – женщиной. Для Вронского это был азарт, ему была важна победа. Он совершенно не предполагал, что его так «шибанет» эта история. Сначала растерялся, потом просто не справился. И мы не изменились, просто переоделись. Мы – та же самая публика. Странно было бы себе не позволить роман с блестящим офицером. Но оказалось, что у Карениной нет двойных стандартов, она – человек кристальной честности. Анна с самого начала понимала, что паровоз поехал и что она под него попадет. Из этого романа всегда получаются костюмированные мелодрамы, а у Соловьева получилась трагедия с роковым ощущением. У моей героини нет вариантов, и поэтому они оба – Алексеи. Вронский обжегся. Каренин не справился. А она – под паровоз.

По мнению ведущего, фильм не получил заслуженного внимания. И это несправедливо. В нем две потрясающие актерские работы: Янковского и Абдулова. Только ради них фильм стоило бы затевать. Режиссер намеренно увеличил возраст героев, потому что сегодня трудно представить подобные страсти между молодыми людьми. Параллельно Соловьев снял фильм «2 АССА 2» о том, как снимается фильм «Анна Каренина». Даже возникла идея в титрах «Анны Карениной» вместо фамилии Соловьева поставить фамилию персонажа Горевого, которого играл Сергей Маковецкий. Это был бы интересный художественный ход. В «2 АССА 2» снимался Сергей Шнуров. Валерий Выжутович поинтересовался у своей гостьи: «Как вам Шнур? Что он за человек?». Друбич отрекомендовала его как «умного, тонкого, интеллигентного человека».

– Однажды после съемок в гостинице «Европейской», - припомнила Татьяна, – Юрий Башмет, который прекрасно играет на фортепьяно, сел играть Шуберта. Мы все были сражены, когда к нему подошел Шнур, приставил стул и незатейливо присоединился к исполнению. Та форма, которую он выбрал, чтобы выразить современного героя, – это, конечно, не он. Шнуров – человек большой внутренней свободы, с которым вне его концертных выходок приятно иметь дело.

У Татьяны Друбич был небольшой театральный опыт. Она была занята в двух спектаклях по чеховским пьесам. Один поставил Андрей Жолдак, второй – Сергей Соловьев. Актриса не сразу согласилась участвовать в театральных проектах. Об этом она рассказала с большой долей самоиронии.

– Соловьев выпускал спектакль «Дядя Ваня». У него должна была играть Лена Корикова. Неожиданно выяснилось, что она выходит замуж и у нее должен родиться ребенок. У Соловьева от переживаний случился гипертонический криз. Он как всегда позвонил мне. Я приехала разбираться с его давлением, и, оказалось, что теперь я играю Соню. Он сказал, что у него нет вариантов. На этой взаимовыручке строится вся моя актерская карьера. Так было и с Карениной. Так я оказалась на сцене Малого театра, попав в атмосферу «Театрального романа». Это диво дивное, как они умудрились сохранить этот мир среди комков и обменников. Я продержалась какое-то время. Потом пришла к Соломину и сказала: «Отпустите меня, я вас очень прошу». Он мне сказал: «Ты понимаешь, что за шанс тебе выпал? Ты играешь на сцене Малого театра! С тобой рядом такие актеры! От такого не отказываются!». Но я подготовилась: «Вы же были министром культуры и отказались?». Тогда он сказал: «Ладно, уходи». Потом прошло какое-то время, и он мне позвонил. Сказал, что у него юбилейный спектакль, и попросил сыграть Соню. Мне было очень приятно. Второй спектакль – это было абсолютно безответственное решение. В Екатеринбурге в 2001 году мы играли пьесу «Опыт и освоение системы Станиславского в пьесе Чехова «Чайка»». Не придерешься. Делай то, что хочешь. Так приблизительно и было. Жолдак – новатор, абсолютно дохристианский человек, варварский, но очень одаренный. Спектакль пожил-пожил и закончился. Вот и весь мой небольшой, но весьма яркий опыт. Я дала себе слово, что больше я в этом не участвую.

– Все сидящие в зале знают, что у вас медицинское образование и практика, – поинтересовался ведущий – Не могу не спросить: вы себя реализовали в медицине? Если нет, то сожалеете об этом?

– Пытаюсь это компенсировать своей деятельностью в фонде «Вера», – призналась Друбич. – Врачом нельзя перестать быть. Медицинское образование для меня – эталон образования. Все мои отчаянные попытки сделать врачом Аню и всех окружающих детей не увенчались успехом. Новое поколение выбирает творческие профессии. Я не реализовалась, но мне кажется, что это было обусловлено ситуацией в 90-х. Когда все стало разваливаться, появился инфантильный азарт к переменам, к тому, что вот-вот что-то волшебное с нами со всеми произойдет. Многие, кто со мной учился и остался жить в России, бросили врачебную практику. Уехавшие работают до сих пор и составляют медицинскую элиту Европы и Америки. Мой ближайший друг – один из лучших гастроэнтерологов Америки. Другой – выдающийся психиатр там же. Поэтому, конечно, сниматься в кино, не имея образования, возможно, потому что ты работаешь с профессионалами, они тебя подстрахуют со всех сторон. Работать безответственно в медицине нельзя. Когда передо мной встал выбор, я перестала заниматься практикой. Это было время, когда все государственное разваливалось, появились коммерческие центры. Я – эндокринолог, тогда это была малоизвестная и мало практикуемая дисциплина. Поликлинику, в которой я работала, купил директор овощного магазина в здании по соседству. Он купил здание поликлиники, надел белый халат, сел в кабинете главврача и стал меня воспитывать. Однажды он сказал мне: «Вы свободны!». Я пыталась как предприниматель открыть собственный центр, но для меня коммерческая медицина – это тупик, потому что между врачом и пациентом денег не должно быть. В этом смысле я старомодный человек, потому что считаю, что медицина должна быть абсолютно для всех бесплатной. Может быть, какая-то высокотехнологичная элитная медицина должна чего-нибудь стоить. Есть люди, которые вообще не понимают, как это бесплатно. Для извращенцев должны быть дорогие медицинские центры. Но общая практика должна быть бесплатной. Это мое стопроцентное убеждение.

В России, при тотальном дефиците и остаточном принципе финансирования здравоохранения, врач – это всегда больше, чем врач. Это врач плюс, считает Татьяна Друбич. Особенно, если это касается паллиативной помощи. Фонд «Вера» активно проводит образовательные программы, привозит лучших специалистов со всего мира. Осваивает паллиативный опыт Польши, Израиля, Англии. В России еще нет такой медицинской дисциплины в вузах. И только сейчас начинается подготовка людей и кадров.

– Не хочу критиковать, я вижу, что делается много хорошего, – рассказала гостья «Другого разговора». – Но пока это очень сложно движется, и я ощущаю, как это тяжело. То, что у вас во Второй больнице есть паллиативный корпус, я вижу, какой это каждодневный подвиг и огромный труд. Сегодня я прошла по палатам. С людьми разговаривают, по-человечески относятся, ухаживают, каждый день какой-нибудь концерт. Когда вижу, как это работает – не благодаря, а вопреки, я снимаю шляпу перед этими людьми. Все время хочу им помочь. Когда я только начинала этим заниматься, то относилась с недоверием. Не представляла, что это может быть серьезной профессиональной деятельностью. Так получилось, что десять лет назад меня попросил Давид Саркисян. Он очень открытый человек, биолог по образованию, человек с интересными идеями. Чем бы он ни занимался, все превращал в абсолютное волшебство и праздник. Он меня попросил зайти в хоспис без обиняков: «Они создают фонд. Ты им подходишь: ты – врач, ты – артистка, ты вписываешься». Я не хотела, но потом все-таки зашла. Тогда еще была жива Вера Васильевна Миллионщикова. Со мной произошла перекоммутация. Я поняла, что это пространство в центре Москвы живет по своим человеческим законам. Это был рай, все улыбаются, никакой скорби, полноценная жизнь, люди лежат в чистоте, красоте; хочешь – собаку из дома привези, хочешь – пригласи родственника в любое время суток. 24 часа открыто. Нюта Федермессер, которая сегодня президент и идеолог, возглавляет всю паллиативную помощь, она была совсем юной девушкой, а выросла в человека государственного масштаба. Я ее спросила: «А чудеса-то у вас бывают? Может быть, люди не умирают?». Кстати, там люди не умирают, я потом поняла, что часто лежат люди, родственникам которых просто надо передохнуть. Хоспис берет людей на какое-то время, чтобы отработать схемы обезболивания, чтобы создать правильный настрой. Она мне показала армянского мальчика Цолака Мнацаканяна, которого семья привезла из деревни. Они все продали, чтобы привезти его сюда. Республиканские врачи уже не могли ему помочь. Он рассказывал, как будучи в коме, слышал, как о нем говорят врачи: «Ну что он тут лежит? Армяне должны умирать в Армении, надо его выписывать». Мнацаканяны обратились в фонд к Чулпан, и она стала их пристраивать пожить – всех тетей, дядей, братьев, сестер. «Вера» их приютила. За Цолаком стали ухаживать, и в один прекрасный день он открыл глаза. И что-то такое сказал, типа «хочу шашлык». Эффект был такой, будто собака заговорила. Они сразу побежали на рынок, и все пошло на поправку. Семья собрала деньги, сделали документы и отправили его на реабилитацию в Германию. В Россию они не вернулись. Переехали во Францию, все у них хорошо. Такие истории вдохновляют. За десять лет в фонде я много приобрела. Помогая им, помогла самой себе.

Разговор снова переключился на искусство и культуру.

– Вам комфортно в нынешней культурной ситуации? – спросил Валерий Выжутович.

– Неуютно. Я до обидного понимаю все, что происходит. У меня нет иллюзий, – призналась Татьяна Друбич. – Мне кажется, это тупиковая ситуация – то, что происходит с нами со всеми, я имею в виду и Кирилла (Серебренникова – ред.), и Дом кино, и то, как все это финансируется. Это как-то нехорошо. Ничего, кроме печали и жалости и поиска пути, как из этого всего выбираться, как выжить и не сойти с ума, я пока не вижу. Недавно прочла книжку о Шостаковиче английского автора. О том, что с ним сделал Сталин, как он его измотал тем, что он был обласкан, и тем, что он был вынужден делать то, чего не хотел. Это удивительная книга, она резонирует с тем, что происходит на наших глазах. Если кому-то попадется, обязательно прочтите. В название выведена строчка из Мандельштама «Шум времени».

В завершение диалогов на вопрос ведущего: «Что в нынешней реальности вас удручает, а что обнадеживает?» Татьяна Друбич ответила:

– Мы сидим с вами в зале Свободы, на фоне прекрасной картины Эрика Булатова. У нас все-таки есть свобода: хочешь – так живи, хочешь – ­­ этак. Хочешь – вписываешься в контекст, хочешь – не вписываешься. Хочешь – уезжаешь, не хочешь - остаешься. Меня радует, что есть выбор. Его становится все меньше и меньше, но он есть. Поэтому, как говорил Жванецкий, «сначала были правы те, кто уехал, потом – те, кто остался, а потом – снова те, кто уехал». Мне нравится молодежь. Мне с ней интересно. Они подходят к своей жизни трезво со свободой воли. И много всего происходит: прекрасные книги печатаются, замечательные выставки открываются, можно слушать любую музыку. Мир открыт – это радует. То, что происходит с нами, то происходит во всем мире. Мы – особая страна, у нас свой путь, но переживаем те же болезни, что и весь мир. Как бы мы ни отгораживались, все равно мы – часть мира. Это радует. Геном человека расшифровали – радует. Наука движется вперед – радует. Еще бы мы научились этим пользоваться. У меня оптимистичный взгляд на жизнь. А то, что меня не радует, оно всех не радует – думаю, вы меня прекрасно понимаете.

Общение затянулось еще на час. У пришедших на «Другой разговор» слушателей накопилось много вопросов. Татьяна Друбич искренне на них ответила. Несколько раз назначался последний вопрос, но общение продолжалось.

Днём актриса побывала в Музее первого президента России Бориса Ельцина. Она поделилась своими впечатлениями от знакомства с экспозицией:

– Музей и Ельцин Центр произвели на меня огромное впечатление. Не только потому, что это современный, прекрасно организованный музей. И даже не потому, что это документ и памятник эпохи, сделанный с любовью близкими людьми. Меня поразило то, что впервые в жизни я чувствовала себя живым экспонатом этого музея. Я была в самом начале этой истории и прошла ее до конца. Могу судить о ее подлинности. Заходя в каждый зал, я понимала, что и в этом зале могу стать частью экспозиции. И снова эта история про меня. Помню 90-е будто это было вчера. Был азарт, молодость, время больших ожиданий. Наконец, это была большая удача для многих творческих людей. Потом наступило некоторое отрезвление и понимание того, что повезло не всем. Не в смысле успеха или обогащения. Был выбор, которым все распорядились по-разному. Я ушла из профессии и до сих пор не могу сказать, был ли это правильный выбор. Врачом быть не перестала, и это привело в благотворительность, которая сегодня стала для меня делом всей жизни.

Следующий гость «Другого разговора» - историк Геннадий Бордюгов. Встреча с ним пройдет в Ельцин Центре 18 октября.

Речь пойдет о том, как оценивать 1917 год и весь дальнейший ход событий. Какие уроки из Октября и опыта советской власти следует извлечь, чтобы не повторять прошлых ошибок?

Вход свободный.

РЕГИСТРАЦИЯ