Об удивительной судьбе финского гражданина Ивана Антонова, который построил Городок чекистов, рассказал урбанист Никита Сучков – исследователь авангардной архитектуры, автор и руководитель проекта «Дни конструктивизма на Урале», основатель и руководитель Музея конструктивизма «Ячейка F», старший научный сотрудник Музея Москвы. Его лекция состоялась 7 августа в Арт-галерее Ельцин Центра в рамках событийной программы выставки «Как строилась советская власть»
Оказывается, самые знаковые монументы свердловского конструктивизма для страны Советов спроектировал и построил гражданин Финляндии, вдобавок еще и верующий. Архитектор Иван Антонов, создатель знаменитого Городка чекистов и Жилого комбината НКВД №1 (также известного, как Второй дом Советов) в начале улицы 8 марта.
Чудесным образом ему удалось благополучно уехать обратно в Финляндию за несколько дней до предполагаемого ареста. Вернувшись в Выборг, архитектор взял новое имя – Юхани – и занялся проектированием зданий в стиле финского функционализма, как две капли воды похожих на свердловские.
Иван Антонов – знаковый архитектор для Свердловска. Он построил два важных памятника эпохи конструктивизма: второй дом Советов и Городок чекистов. Между тем, еще 12 лет назад о его судьбе было мало что известно: не сохранилось ни фотографий, ни документов. И лишь благодаря цепочке случайностей удалось восстановить удивительную биографию этого человека.
Иван Павлович Антонов родился в 1887 году в городе Выборге, который до 1917 года был частью Великого Княжества Финляндского, а с 1917 по 1940-й – независимой Финляндии. В центре города стоит знаменитый Выборгский замок, замкнутый контур с высотной доминантой.
Исследователи наследия Антонова говорят, что этот силуэт он, осознанно или нет, воспроизводил в своих работах. Замкнутый контур Второго дома Советов с высотной доминантой первого свердловского небоскреба, замкнутый контур Городка чекистов с высотной доминантой гостиницы Исеть... Интересно, что один из знаковых архитекторов Свердловска был иностранным подданным, да и в Свердловск приехал, что называется, по случаю.
Будущий архитектор учился в Императорской академии художеств в Санкт-Петербурге, потом вернулся в родной Выборг. Работал там учителем чертежа и рисунка, но часто навещал столицу и имел обширные связи среди петербургской интеллигенции. Дружил с семьей Рерихов, женился на родственнице философа Бердяева, Евгении Бердяевой.
Среди петербургских (точнее, уже ленинградских) знакомых Ивана Павловича был академик Фомин. Тот участвовал в 1923 году в конкурсе на лучший памятник Свердлову в бывшем уездном городе Екатеринбурге, теперь ставшим центром огромной Уральской области. Фомин не победил, но город запомнил. И сказал Антонову: если хочешь много работать, тебе надо не в Ленинград, а в Свердловск.
В столицу Урала финский подданный Антонов приехал в 1926 году. Застал город неопрятным, в строительных лесах, и погрузился в работу. Первым его местом службы был ГИПРОМЕЗ – Государственный институт по проектированию новых металлозаводов. Находился институт прямо в здании Горсовета на площади 1905 года, что подчеркивало его важность для светлого индустриального будущего региона.
В архивах сохранилось заявление Антонова на имя директора ГИПРОМЕЗа с просьбой повысить ему с 1 января 1927 года зарплату: получал он на 50 рублей меньше остальных архитекторов. Просьбу удовлетворили.
Вплоть до 1933 года Антонов как иностранный гражданин ежегодно продлевал свой вид на жительство. Заграничный паспорт и некоторые несоветские особенности характера, впрочем, никак не мешали Ивану Павловичу в работе, поскольку тот пользовался личной протекцией главы местного главка НКВД Германа Матсона. Латыш по национальности, тот, возможно, видел в прибалте Антонове родственную душу.
Иван Антонов создает фасады Жилого комбината НКВД №1 (также известного как второй дом Советов), и впоследствии сам въезжает в квартиру на третьем этаже этого здания. Пятиэтажный корпус и корпус-башня, много эклектичных деталей. Антонов очень любит подчеркивать цветом сочленения вертикальных и горизонтальных деталей.
Антонов подружился с бывшей владелицей земельного участка, на котором был построен его дом, и восхищался её свободой духа: к той регулярно приходили чекисты, спрашивая, где спрятаны деньги и драгоценности, а та отвечала «кладов столько, что вы всё равно не найдете».
Свободой духа обладал и сам Антонов. Он не был подвержен советскому идеологическому влиянию, более того: был религиозным человеком, открыто ходил на службы и очень возмущался тем, как сносили храмы в Свердловске. Дома у него всю жизнь был красный угол с иконами. Дочь Антонова Ирене рассказывала, что однажды в квартиру архитектора пришли чекисты и увидели иконы в красном углу. Они ничего не сказали и ушли, но тот случай Антонов запомнил на всю жизнь и часто вспоминал.
Жили Антоновы широко: вместе с женой Евгенией Бердяевой Иван Павлович мог сесть в поезд и поехать в Москву или Ленинград на спектакль.
Следующий комплекс после 2-го Дома Советов, который построил Иван Антонов – это комплекс Городка чекистов, самый значительный объект которого – общежитие малосемейных, ныне – гостиница «Исеть». В истории архитектуры уже были подобные сооружения подковообразной формы – например, здание Ассигнационного банка в Санкт-Петербурге, построенное Джакомо Кваренги. Но над преимущественно деревянным тогда Свердловском гигантское здание возвышалось подобно Вавилонской башне.
Боковые корпуса Городка чекистов Иван Антонов построил под углом в 10 градусов к сетке улиц, ровно по оси север-юг. Дело в том, что проспект Ленина, как и параллельные ему улицы, не ориентированы строго с запада на восток, они проложены с легким отклонением с северо-востока на юго-запад. Так что при планировании нового микрорайона архитектор отталкивался от географических констант, а не от пространства города, что было ещё одним новаторским приёмом.
Обстоятельства отъезда Ивана Антонова из Свердловска – свидетельство его чрезвычайно развитой интуиции либо хороших связей в местном главке НКВД, для которого он построил главные свои объекты.
Дело в том, что с 1926 по 1931 год местными чекистами руководил латыш Герман Матсон. Архитектор был у руководителя свердловского НКВД на особом счету, тот оказывал ему протекцию, защищая от недоброжелателей. «Матсон давал мне полную свободу», – вспоминал Антонов.
В 1931 году Матсона перевели в другой регион, а на его место был назначен Григорий Раппопорт. «Это был очень красивый чекист, но при этом очень злодейский», – вспоминала про него Ирене Антонофф.
Тучи над звёздами свердловской архитектуры начали сгущаться: был арестован и в 1932 году умер в тюрьме бывший начальник Антонова по институту ГИПРОМЕЗ Виталий Гассельблат. А в 1933 году Григорий Раппопорт на одном из заседаний главка НКВД будто бы произнёс: «Как на таких ответственных объектах у нас работает финский шпион?»
Антонову об этом сообщили. Реакция была молниеносной: Иван Павлович и Евгения тут же купили два билета на поезд до Ленинграда (по семейному приданию, два последних билета, 13 и 14 места), и уехали налегке, с одним чемоданом. Из Ленинграда семья добралась до Выборга и с нуля начала новую жизнь.
Выборг начала 30-х годов был вторым по значимости городом Финляндии. Городом многонациональным: здесь жили немцы, шведы, русские, финны. Русских из-за близости СССР и повсеместной в ту эпоху шпиономании не любили, и Иван Павлович, с его-то советским прошлым, долгое время не мог найти работу.
Спас его от безденежья знаменитый финский архитектор Ялмари Ланкинен. Они были знакомы еще до отъезда Антонова в СССР: Иван Павлович мог быть преподавателем Ланкинена. Так или иначе, бывший ученик предложил учителю работать в своём архитектурном бюро.
Антонов поменял имя на финское Юхани, став Юхани Антоноффым, но даже это имя исчезло с чертёжных листов: все работы бюро Ланкинена визировались только подписью главы бюро.
Бюро Ланкинена было небольшим, и часто перемещалось из города в город, туда, где в данный момент шла стройка. А строили они много: например, здание социальной организации Ита-Тоукола в пригороде Выборга, больничные городки в Раухе (пригород Иматры) и на полуострове Тиуру, здание банка в Энсо (ныне – Светлогорск) и так далее.
Стиль, в котором строило бюро, получил название финского функционализма, но если присмотреться, в этих зданиях было очень много от свердловского конструктивизма: односкатные крыши, ленточные окна и полукруглые выступы, балконы с боковыми прутьями, как у Моисея Гинзбурга. А в водонапорной башне в Раухе и вовсе угадываются пропорции уралмашевской Белой башни. И, вероятнее всего, это не просто совпадение.
С началом советско-финской войны бюро Ланкинена эвакуировалось в Лахти и семейство Антоновых опять было вынуждено бежать с одним чемоданом. В Лахти Иван Павлович с Евгенией осели, здесь родилась их дочь Ирене, которая и ныне живёт в квартире, оставшейся от отца. И именно благодаря ей удалось узнать удивительную историю архитектора, создавшего для Екатеринбурга самые важные памятники конструктивизма.
По окончании лекции корреспондент Ельцин Центра задал Никите Сучкову несколько вопросов.
– Как вам удалось выйти на семью архитектора?
– Это удивительная история! В 60-е годы делегация из Свердловска поехала в Финляндию изучать опыт финнов по строительству трамплинов: свердловчане планировали применить этот опыт при строительстве трамплина на Уктусе. Кто-то из делегации общался с Антоновым и его семьей. Контактов не сохранилось по понятным причинам, поскольку общение не очень-то приветствовалось, но по Свердловску пошёл слух, что архитектор гостиницы «Исеть», упоминания о котором в архивах были крайне скудны, живёт Финляндии.
В 2007 году исследователь свердловской архитектуры Леонид Смирнов обратился к выпускнице Свердловского архитектурного института Лии Кебке, которая живет в Гетеборге, с просьбой поискать контакты Антоновых. Шведский – официальный язык в Финляндии, и ей было просто вести коммуникацию, они тогда ещё письмами общались. Она обращалась в разные музеи, и музей в Лахти после некоторых раздумий написал: мол, да, был здесь такой Антонофф.
В 2007 на конференции в Петербурге Риита Нискансен и Леонид Смирнов пересеклись и она передала ему контакты Ирене Антонофф. Леонид передал их архитектору Борису Демидову, а тот скинул мне. Я позвонил Ирене в конце декабря, и только на начало марта она мне назначила встречу. Мы встретились, она рассказала историю семьи. По-русски она говорит с сильным акцентом.
– Как лично у вас возник интерес к теме конструктивистского наследия Екатеринбурга?
– Архитектура меня интересовала всегда, а самый яркий её пласт у нас в городе – это конструктивизм. Я был знаком с арх-группой «Подельники» (группа, которая занимается реставрацией Белой башни и популяризацией этого объекта – ред.), и мне тоже хотелось что-то сделать, чтобы пласт был более известен. В 2015 году совместно с министерством по управлению государственным имуществом Свердловской области мы провели первые Дни конструктивизма на Урале. Начало складываться сообщество, собрались люди, которые занимаются тем или иным домом, или повседневностью, или архитектурой. И пятый год уже на площадке Ельцин Центра мы проводим Дни конструктивизма.
– Следует ли современная архитектура Екатеринбурга традициям конструктивизма?
– Безусловно. Архитекторы этого даже не скрывают. Тот же Борис Алексеевич Демидов строит очень много офисных центров как конструктивистские здания. Он вдохновляется этой архитектурой. Например, рядом с киностудией находится построенный им большой бизнес-центр «Континент». И там угловые балконы, протяженные окна – то, что принято в архитектуре конструктивизма. Есть еще вопрос контекста. Грамотные архитекторы должны уметь вписывать современные объекты в историческую среду, а это возможно в том числе за счет привнесения деталей и элементов стиля.
– Как вам Ельцин Центр как здание и общественное пространство?
– Этот проект строился как бизнес-центр «Демидов» по проекту архитектора Олейникова и изначально у него были другие задачи, он строился как конгресс-холл. Но очень круто было проведено приспособление! Это образцовый кейс по грамотному приспособлению здания, чего очень не хватает нашей исторической среде. Этот случай можно приводить в пример. Планировался стеклянный фасад, вышел перфорированный по проекту Бернаскони. Очень интересный гибридный проект получился, в котором удалось сделать достойную атмосферу.
– Вы были в музее Бориса Ельцина, какое у вас отношение к музейной экспозиции?
– Если смотреть на него как на музей, он действительно очень многопластовый и многозначный, рассчитан на восприятие как поверхностное, так и глубокое. Если вам достаточно обзорного знакомства – вы можете просто пойти посмотреть видеоряд, экспонаты, которые лежат на виду, и этого хватит. Но есть и слой для затейливых посетителей, которые хотят побольше узнать. Тут уже появляются выдвижные столы, ты заглядываешь, всё читаешь и смотришь, и это иная степень погружения.
Единственное, мне не очень нравится экспозиция на первом этаже, она очень дробная, и там просто глаза теряются. Очень много документов, и я не могу воспринять ни один, их невозможно читать. На втором этаже все хорошо. И конечно, чувствуется почерк бюро Аппельбаума. Когда я был в Еврейском музее в Москве, у меня было полное ощущение, что нахожусь в Ельцин Центре. Возможно, стоит своими силами добавлять какое-то своеобразие, чтобы этого избежать.
– Расскажите про свои 90-е. Есть у вас какие-то свои воспоминания об этом времени?
– Я был на даче в 96 году, тогда шла предвыборная кампания Бориса Ельцина. Жил с бабушкой и дедушкой, они его очень сильно его критиковали, люто ненавидели. Голосовали всегда за Зюганова и за коммунистов, и это отношение тогда мне, 8-летнему ребенку, передалось.
Мой друг с дачи принес кучу листовок с агитацией за Ельцина, и мне, маленькому ребенку, подумалось: если такая кипа агитации, значит она никому не нужна! Значит не вполне искренне то, что там написано, закралась у меня такая тень сомнения. Зато я эти листовки за Ельцина потом использовал как оборотки, и кучу рисунков классных сделал.
