На дискуссионной площадке книжного клуба-магазина «Пиотровский» в Ельцин Центре в Екатеринбурге 16 февраля собрались слушатели философско-мировоззренческого лектория, чтобы провести вечер с писателем, публицистом, радиоведущим, книготорговцем, поп-марксистом и защитником Белого дома в 1993 году, Алексеем Цветковым.
Он предложил поговорить о том, как и зачем люди читают современную литературу. Когда коллеги из «Пиотровского» предложили Алексею не просто представить свои книги, а поговорить на тему современного чтения, он подумал, что это один из тех неразрешимых вопросов, на которые нет и не может быть ответа. Но в то же время - это тот вопрос, который идеален для самоанализа и отличный повод для полезного разговора с самим собой. Аудитория согласилась с его основным посылом – читаем мы для удовольствия. Теперь нам всем следует понять, из чего происходит это удовольствие. Удовольствие - это всегда награда за что-то. Текст может быть наркотиком? За что мы получаем награду в данном случае?
Писатель решил начать лекцию со смежного вопроса: как мы читаем? Каков ваш любимый способ чтения? – Лично мне известно четыре или, ну, или три с половиной способа чтения, заявил Цветков. – Вы можете их принять, либо опровергнуть. Я бы сказал, что два из них – основные. Один дополнительный, и один приблизительный, вспомогательный и лично мне не близкий.
Впрочем, он признал, могут быть и другие способы чтения. И если уж рассуждать по гамбургскому счету, то у каждого читателя свой способ, и у каждого текста тоже есть свой способ чтения. А еще существуют неизвестные или даже забытые способы чтения текстов.
Первый способ чтения по Цветкову
– Конечно, «интертекстуальный». Все мы знаем, что это такое. Не все? Это, когда читая, человек задается вопросом, какие другие тексты, другие авторы присутствуют в этом тексте. С какими другими текстами этот текст говорит? Каким другим текстам он подражает, возражает, достраивает или наоборот раскладывает их на элементы, нам прежде не очевидные. Иначе говоря, это соотношение текста с другими текстами. Это как бы установление связи, расположение книги на полке, точнее, на нескольких полках сразу, в ландшафте литературы, известной нам. Чем больше таких связей нам удается найти, тем сильнее наше читательское удовольствие. Прямым предшественником подобного чтения является чтение теологическое, богословское, где любой текст сравнивается с основным корпусом священных и сакральных текстов. Ну, а сам термин «интертекстуальность» был введен Юлией Кристевой в 1960-м году, полвека назад, когда окончательно вошло в моду такое понимание: любой текст – это система скрытых, косвенных цитат, оригинальный пересказ чего-то уже прочитанного автором ранее. Он содержит массу отсылок, превращенных форм, загадок, которые так увлекательно разгадывать. И вообще, художественным текстам свойственно, согласно этому взгляду, фрактальность, матрешечность. В качестве иллюстрации я бы вспомнил Юрия Лотмана, или Владимира Проппа. Его тексты показывают, что любой современный текст имеет в себе фольклорные основания.
Способ второй (по Цветкову)
– Этот способ я бы назвал «социальным». Он отвечает нам на вопрос, какие перемены в нашем общественном поведении: смена настроений, возникновение новых классов, проявляется в данном тексте. Это совсем другая форма удовольствия. Чем больше связей между текстом и историей общества, в котором мы живем, тем сильнее он нам нравится. Это такая не литературная, как в первом случае, а социальная узнаваемость, когда возникает связь с нашим социальным опытом. Возникает равенство или, наоборот, беспокоящее нас неравенство. Такой способ чтения уходит своими корнями в старую добрую теорию отражения. Лучше всего она сформулирована французским социологом Пьером Бурдье. Это социальный взгляд на литературу – формирование социальной оптики, регистрирующей состояние общества. У Бурдье есть замечательная работа «На поле литературы». В этом тексте он немножко критикует теорию отражения, немножко реформирует, но говорит о большей автономии литературы, и трансформирует ее в теорию провокации. У Бурдье присутствует, еще не оформленная, теория групп, объясняющая, как группа, возникающая внутри общества, создает некий социальный заказ. Литератор считывает запрос или предвосхищает его. Реализует его в своем творчестве. Улавливая это настроение, он естественно упаковывает его в сюжеты и образы. Осваивая этот текст, новая группа внутри общества окончательно идентифицируется, проявляется, как некий социальный типаж. Ну, например, аудитория читателей Толкиена. Есть и менее очевидные общности, которые изначально возникают, как читательские группы, имеющие одинаковый социальный опыт. Бурдье интересовали границы, возможного высказывания в тексте – более или менее полное выражение потенциально заложенных в текстах манифестациях (французский социолог представлял литературу, как контрагента власти, впрочем, наделяя ее и собственной автономией). Но чтобы не отдавать все лавры Бурдье, я хочу вспомнить прекрасного российского социолога и критика Бориса Дубина, который в своей социальной оптике рассмотрения текстов исходит из социологии Вебера.
Третий способ, дополнительный, не столь очевидный
– Я бы назвал его аналитическим или даже психоаналитическим, когда мы пытаемся расшифровать текст через психологию авторов, а также через психологию его героев и не забываем при этом, что это не одно и то же. Мы описываем знакомые нам желательные или нежелательные психологические состояния в литературном описании. Вот кастрация, компенсация, сублимация, эдипов комплекс, комплекс Электры, тяга к смерти, тотемы и табу, – это конечно уже совсем другая структура узнавания, не литературная, а чисто психологическая. Для меня шедевром психоаналитического чтения является очерк Фрейда о Федоре Достоевском. Из более близких нам, я хотел бы вспомнить работы Александра Эткинда, которые сейчас активно переиздаются. В них присутствует интереснейший психоанализ литературы Серебряного века. Из еще более современных можно взять «Словарь культуры ХХ века» Вадима Руднева, который тоже неоднократно переиздавался. Половина его статей посвящена психоанализу современной литературы. Почему этот способ я считаю дополнительным? Потому, что ни Фрейд, ни Юнг – не создали сколь-нибудь цельного, психоаналитического взгляда на литературу.
Возникает вопрос психологический – почему это так? Мне кажется потому, что современную литературу сложнее вписать в структуру психоанализа, сложнее приводить какие-то убеждающие широкую аудиторию доказательные аргументы. Да, и широкая аудитория в подавляющем большинстве своем не знакома с психоанализом. А раз сложнее доказать, то растет вариативность интерпретаций, и сам анализ рискует окончательно размыться и похоронить под собой или поставить под сомнение сам способ подобного прочтения и восприятия текстов.
Четвертые полспособа чтения
– Его можно назвать прямым, наивным, элементарным, когда мы доверчиво смотрим глазами автора, следим за его мышлением и стилем, не нуждаясь ни в какой реконструкции, вскрытии, анализе – полностью очарованы, находимся под авторским материалом, и наша собственная эмоция нам самим вполне ясна. Существует ли такой способ: можем ли мы читать безотчетно? Мы сравниваем одни тексты с другими, находим какие-то заимствования, пересечения, отсылки к более ранним текстам. Мы думаем, а значит, анализируем. Мне этот способ кажется сомнительным. Но будем считать, что он есть и его основная черта – нерефлексивность.
Каждый из этих четырех способов чтения по-своему отвечает на вопрос, зачем мы читаем современную литературу. И тут у известного публициста возникает другой вопрос, а что такое современная литература? Когда для нас начинается современная литература? И что является признаком, определяющим современную литературу. Самое простое определение, которое мы знаем – авторы современной литературы еще живы. Но тут у аудитории возникли возражения: например, автор жив, но не публикуется уже лет тридцать. Он современный автор? Или другой пример, один из братьев Стругацких умирает в начале 90-х годов, а второй публикуется еще двадцать лет. Их совместные книги - это современная литература? Ни у кого нет точного ответа на этот вопрос.
– У меня есть! Но такая немножко кособокая социологическая модель современности. Да, современность – это переход через какую-то важнейшую страницу, которая меняет все отношения в обществе, влияет на культуру и литературу. Мне кажется, в России это плюс-минус 1991 год, конец советской цивилизации и начало новой реальности. На Западе мы не можем применить такой же подход, у них возникает совсем другой рубеж – это конец 60-х. Том Пикетти в своей книге «Капитал в XXI веке» называет более точную дату смены формации в западном обществе – это 1975 год. Соответственно, мы имеем здесь две совершенно разные современности и разные современные литературы. Появились новые правила игры, которые до сих пор остаются актуальными. Так, зачем же мы читаем современную литературу?
У себя в магазине «Циолковский», в котором он работает два дня в неделю, Алексей, встречаясь с читателями и наблюдая за покупателями, пришел к выводу, что многие читают для того, чтобы сравнивать нынешние тексты с классикой. Той самой классикой, которую мы знаем и изучаем с детства. Нам интересно, кто продолжатель, кто сейчас занимает те же ниши и подхватывает те же традиции, в которых писали классики. И, конечно, для того, чтобы убедиться, что современные авторы классикам в подметки не годятся, и лет через сто их никто не будет помнить. Возможно, мы читаем современную литературу, чтобы всегда возвращаться к нашим классическим корням. Или для того чтобы почувствовать себя частью авторской аудитории. Ведь есть свои аудитории у Пелевина, Сорокина, Прилепина. У каждого автора есть своя партия читателей. Писатель воспринимается ими, как лидер, пророк или великий гуру. Он наделяет свою группу характерным языком и собственным способом выражения.
– Представьте себе, – говорит Цветков, – едущих в метро двух человек, у которых одна и та же книжка в руках. Как вы думаете, они испытают симпатию друг к другу? Чтение современной литературы понимается нами как способ принадлежности к значительной группе единомышленников, испытывающих общие желания и потребности. Читать одну и ту же книгу, это все равно, что быть на одном и том же концерте. И есть еще одно важное уточнение – это может быть и международное сообщество. Если это роман «Щегол» Донны Тартт, или «Гарри Поттер» Джоан Роллингс, то происходит преодоление границ, расширение сознания, ощущения себя в мировом сообществе людей.
Цветкову возразил директор магазина «Пиотровский» Михаил Мальцев:
– Я почти не читаю художественную литературу. Мне кажется это занятие бессмысленным. Кое-что пытался читать, но именно эта часть литературы была для меня поразительно скучна. Считаю, что упоминаемая вами социальная оптика применима в кино, и эта аналогия вполне уместна. Меня несколько задело, что вы принизили третий способ чтения книг. Первые два способа, которые вы обозначили, как наиболее важные, они применимы к тем, кто получает удовольствие от «умничания». На мой взгляд, литература и кино в данном случае выполняют функции психотерапии. Они, конечно, решает разные задачи, например, ты устал, пришел домой и хочешь отвлечься. У тебя есть личные переживания, и ты читаешь литературу, которая через героев помогает тебе пережить собственные эмоции, найти ответы на какие-то собственные вопросы, которые тебя волнуют. Это ключевой и главный способ – понять себя. И вопрос: не являются ли эти первые два способа разрушением удовольствия от чтения? Потому что четвертый способ, когда ты находишься под гипнозом сюжета, текста, языка, и вдруг начинаешь анализировать, раскладывать по полочкам – это же убьет все удовольствие.
Читатели «Пиотровского» согласились, конечно, все мы читаем тексты не так, как их читали в XIX веке. Но отвечая на главный вопрос лекции, как мы читаем современную литературу, можно быть уверенным, что анализ не убивает магию чтения, он, как бы, надстраивает ее, делает более четким фокус. Еще недавно читатели спорили, не вытеснят ли гаджеты бумажные книги. Сегодня, в «Пиотровском» этот вопрос кажется смешным.
Важно не то, как мы читаем – важно какие книги мы читаем. И как среди множества авторов найти своего. Но это уже тема для следующей дискуссии.
Программа лектория в книжном магазине "Пиотровский" в Ельцин Центре в Екатеринбурге.
