Семейный вечер с Долиными

В Екатеринбурге 22 сентября новый цикл «Семейные творческие вечера в Ельцин Центре» открыли старшие представители семейства Долиных. Вероника Долина – признанный российский бард, поэт и литератор. Ее старший сын Антон Долин – кинокритик, главный редактор журнала «Искусство кино». Средний – Олег Долин – актер, режиссер, лауреат премии «Ника».

Программа длилась четыре часа. Вел ее киновед и журналист Андрей Кулик. В первой части программы зрители посмотрели художественный фильм Михаила Калатозишвили «Дикое поле», снятый по сценарию Петра Луцика и Алексея Саморядова, написанному в 90-е. В главной роли Олег Долин. Фильм о молодом сельском враче, практикующем в отдаленном степном районе Казахстана. Местные жители проникаются к доктору уважением и постепенно начинают приходить не только за медицинской помощью. Они рассказывают ему о своих проблемах и чаяниях. Митя с головой погружается в местную жизнь: лечит тела и души, буквально воскрешает из мертвых.

Антон Долин прокомментировал фильм «Дикое поле», рассуждая о роли врача в современном обществе: изменилась ли она со времен Чехова и Булгакова. Затем он продолжил лекцию, анализируя новое российское кино. Для сравнения он взял два фильма, выпущенных в 2017 году: «Нелюбовь» и «Аритмия». В обоих речь идет о разводе. В фильме «Аритмия», который скоро выйдет на экраны, главный герой – врач скорой помощи, который не руководствуется древней максимой: хочешь лечить – исцелись сам. По мнению Долина, в фильме Владимира Хлебникова много пересечений с «Диким полем». Такой же открытый финал, но есть надежда – в отличие от фильма Андрея Звягинцева «Нелюбовь».

– Кстати, – сообщил Антон Долин, – буквально вчера российский Оскаровский комитет выдвинул ее на соискание премии «Оскар». Считаю это абсолютно справедливым, потому что тема общемировая. Один мой коллега очень точно написал в своей рецензии на обе эти картины: «Нелюбовь» – это мертвая вода, а «Аритмия» – живая. В ней есть надежда». Видите, он тоже это почувствовал.

Ситуацию развода, разлада, распада вокруг себя, по мнению Долина, переживают многие, и не только те, у кого что-то не ладится в семье. Известный кинокритик говорит, что все мы находимся в ожидании если не мессии и героя, то вот такого врача, который придет и спасет нашу душу.

– Странная история, – говорит Антон, – мы впервые собираемся вместе, такого на моей памяти не бывало, чтобы мы где-то выступали втроем. Что любопытно: наша семья – это один большой клан врачей. Мой дед и прадед, моя бабушка, родственники справа и слева. И многие, кто сейчас живет далеко от России, – они по профессии медики. У нас кино и медицина оказались очень тесно связаны.

Антон кратко изложил свои мысли о состоянии современного кинематографа.

– Над нами сегодня буквально сгущаются тучи. Большие боссы от кино и Минкульта придумали брать по пять миллионов рублей с каждого фильма, который выходит в прокат. Если это произойдет, то, вероятно, никаких фильмов мы не увидим. Но надежда все-таки есть. Оскаровский комитет выбрал «Нелюбовь». Эта картина может принести нам, несмотря на холодную войну между нашими странами, эту маленькую статуэтку, которая тоже станет символом надежды. И даже если – о чудо! – Звягинцев получит Оскара и будет снимать в Голливуде большое кино, ну и что, казалось бы, нам всем с того? Но символика – великая вещь, и этот золоченый болванчик для кого-то станет возвращением в большое кино, к которому хочется принадлежать. И быть заводилами, что иногда удается русским режиссерам. У фильма «Нелюбовь» есть американский прокатчик SonyClassic. Они собираются показать этот фильм по всей Америке. Звягинцев уже получал международные призы. Фильм очень хорошо принимали на Каннском фестивале. Оказалось, что история универсальна. Это чудо, что универсальные истории еще возможны, – подытожил Антон Долин.

Он продолжил говорить о тенденциях в кино. Два фильма представляют нам две картины мира. И даже их названия звучат как слова-символы. Можно их не смотреть, но названия говорят сами за себя: «Нелюбовь» и «Аритмия». К ним в компанию напрашивается третья – «Теснота». Названия трех самых обсуждаемых фильмов дают картину того, что со всеми нами происходит.

– Что такое образ врача? – рассуждал Долин. – Ведь это на самом деле социальная модель взаимоотношений человека с другим. Главное, что есть в мировой культуре ХХ века, из чего выросли самые страшные трагедии, – это отношение человека к иному, другому, к кому-то, с кем он ведет диалог. Мы уже говорили об этом здесь, в этом зале, когда обсуждали фильм Сергея Лозницы «Аустерлиц». Мне кажется, врач – тот человек, который профессионально вынужден испытывать эмпатию к другому. В «Диком поле» врач пытается помочь человеку, который приносит ему смерть.

Долин дополнил рассуждение рассказом об еще одном знаковом для темы фильме, который выходит весной следующего года. Это фильм Алексея Германа-младшего «Довлатов». В нем тоже есть тема своего и чужого. Очень точно воссоздан Ленинград 70-х. Ощущение этого моментального родства и узнавания другого, ушедшего на дно мира, входит в противоречие с сюжетом о том, как два человека, Довлатов и Бродский, решают, что им больше нечего делать в этом городе и в этой стране. Этого нет в фильме. Просто зритель видит несколько дней из их жизни, уже зная, чем завершится их история. Как вышло, что двум творческим людям, влюбленным в город, вдруг стало тесно и невозможно в той повседневности, которая их взрастила и из которой они вышли. В повседневности, которую они описывают в стихах и прозе, которая является для них материалом.

– То же мы видим в больших форматах, – напомнил Долин, – например, в пресловутом фильме «Матильда». Ведь эта история была бы смешной, если бы не была такой печальной. Фильм делался явно в благих целях. Что мы сегодня с вами переживаем? Ведь у нас приближается столетний юбилей Октябрьской революции. Вы обратили внимание на невероятный факт: на эту дату кино не отреагировало никак. Понимаете, что происходит? У нас каждый год выделяются сотни миллионов рублей государством на съемки кино, и чего там только нет. Сейчас снимается фильм про футбол в космосе. За годы Советской власти мы все время снимали фильмы про революцию. А тут – столетний юбилей, никакой цензуры, снимай, что хочешь. Хочешь – снимай, что белые хорошие или что красные хорошие, возвеличь Ленина, разрушь Ленина – все, что хочешь. Полная свобода волеизъявления. Но выясняется, что свободы никакой нет и что нет никаких своих. Нет больше никаких красных-своих и белых-своих. Все – чужие. Везде враги. Нельзя православных трогать. И Ленина нельзя. Нельзя снимать кино про то, что царь спал с балериной. Приуроченный к этой теме, выходящий ровно в юбилей Октября, фильм Алексея Учителя «Матильда» приводит к серии терактов. Стоило тронуть эту болезненную тему, и оказалось, что хотя у нас в России нет гражданской войны, накаленность ощущений и отношение к друг другу не как к близкому, а как к чужому. Накаленность в обществе такова, что люди боятся прикоснуться к этой теме. Она обжигает.

Фильм «Матильда» не про разлад и не про революцию, не про Ходынку даже, он не про Первую мировую – он про историю любви. И как вы, наверное, догадываетесь, это абсолютно невинный, очень красивый, романтический, сентиментальный фильм, напоминающий диснеевские сказки. И, конечно, это мало говорит о состоянии общества. Я мог бы назвать ряд фильмов, которые прямо говорят о неотрефлексированности прошлого. Недавно вышел фильм «Салют 7» – история о катастрофе в космосе, которая совпадает с крушением СССР в середине 80-х. Еще один фильм – «Ледокол» – о крушении корабля одновременно с крушением Союза. Мы по-прежнему воспринимаем разрушение Империи как чудовищную трагедию, стихийное бедствие, с которым мы не придумали, как справляться. Потому что мы не знаем, кто мы здесь – виноватые или потерпевшие. Это тот же вопрос: врачи мы тут или пациенты? Все это вопросы, на которые не существует ответа, поэтому кино пытается соврать нам и себе.

Долин рассказал, с чего началось российское кино. С «Понизовой вольницы» про Стеньку Разина и персидскую княжну, которая по сути тоже история любви, которая кончилась плохо. История, по его мнению, сделала круг, но завершения не получилось.

Единственное, чего люди ждут из года в год и готовы смотреть бесконечно, – это очередные серии фильма «Ёлки».

– Нельзя сказать, что это неожиданно, потому что наша главная и единственная скрепа – это Новый год, – подытожил кинокритик. – Ведь что такое Новый год? Это ритуал, который дает иллюзию новизны, детское ожидание того, что сейчас случится чудо. Но в реальности это иллюзия, и ничего нового не происходит: тот же самый «оливье», та же самая «Ирония судьбы», традиционное обращение президента. Можно ли найти в этом почву для утешения и радости, не знаю. Но мы снова попытаемся.

После антракта программу продолжила Вероника Долина. Она припомнила свой первый визит в город, когда он был еще Свердловском, в 1979 году. По ее мнению, город был довольно мрачный, но было в нем свое особенное волшебство. В последний раз она была уже в Екатеринбурге по приглашению филармонии. Открыла концерт Вероника Аркадьевна песней «Как ваша светлость поживает?», которой более тридцати лет.

– Продолжаю сочинительствовать. И это странное занятие всегда со мной. На днях, – рассказала Долина, – завершила большую студийную работу. Когда возник запрос на винил, я усадила себя в студию и стала своим нынешним голосом записывать все тогдашнее. Мы с вами тоже пойдем тропой старых вещичек.

Следующей песней стала «Не пускайте поэта в Париж», написанная в 1980 году по поводу эмиграции Василия Аксенова из страны.

– Поэты привыкают выражаться иносказательно. Написав это стихотворение, я на самом деле всем сердцем кричала: «Аксенов, брат, не уезжай!». Это его не остановило. И много лет у него все было хорошо. Вообще, он был для меня путеводным человеком.

Полтора часа концерта промчались незаметно. Зрители вызывали Долиных на «бис», чтобы задать всем трем участникам вопросы.

И один из них, самый главный для горожан: «Какое впечатление производит город?».

Долины отшутились, что москвичам везде хорошо, только в Москве плохо. Посетовали на памятник автомату Калашникову и на то, что Москва меняется не в лучшую сторону. Современной архитектурой москвичей не напугаешь.

– Город красивый, современный, чистенький, богатый, устремленный вверх, – призналась Вероника Долина. – Имею право сравнивать, я была здесь сорок лет назад, еще в Свердловске. Чуть не упала в обморок, когда увидела огромный, битком набитый зал. И сегодня мы гуляли по городу. У нас была культурная программа.

Семейный творческий вечер Долиных в Ельцин Центре завершился овацией, а также спонтанной автограф и фотосессией.

Антон Долин посетил Уральскую биеннале, проходящую в эти дни в Екатеринбурге. Олег и Вероника Долина побывали в музее Бориса Ельцина. Мы успели поговорить с ними после экскурсии об эпохе 90-х.

– Вероника Аркадьевна, вы провели в экспозиции довольно много времени. Каким вам показался музей?

– Эксклюзивным. Более чем прекрасным. Музей имени свободы – той самой минуты великолепия, которая нам померещилась в начале 90-х. Он слишком прекрасный. Я бы снесла этажей пять. Мне кажется, все это немного чересчур – для воспоминаний о паре-тройке прекрасных лет, которые были по-своему ослепительны для взрослого человека, мне бы хватило музея поменьше. Ну, пусть будет. Мне в Москве всего этого недостает. Не музея свободы, конечно, а ее самой. И мне как-то по-детски грустно от этого, а так все изумительно. Я, кстати, ельцинист – мне ничего не надо объяснять. Может быть, опять схвачусь за сердце, хотя я все эти двадцать с лишним лет за него держусь. Это был самородок, блестящий человек. Но сегодня мы совершенно в другом положении. Мне многого недостает, а здесь этого с избытком.

– Музей посвящен не только Борису Николаевичу, но и его эпохе. Чем запомнились вам 90-е?

– Большими иллюзиями. Всем, чем это могло быть для зрелого, как я сегодня, человека, тем оно и было. Вставали на ноги мои дети. Начинали учиться по-взрослому всяким серьезным вещам. Я, если хотите знать, практически не вспоминаю ту эпоху. Ее и вспоминать-то не велено. Или вот в определенном месте, по определенному адресу, где много-много этажей в изобилии стекла и музейных подробностей, можешь вспоминать. Все это представляется мне огромной резервацией специальных воспоминаний. Это ничего общего не имеет с сегодняшней жизнью в Москве. Надо, чтобы люди в реальности, а не в музейности жили по-человечески. Чтобы в школе было интересно. Чтобы в учителях по отношению к детям – только доброжелательность. Все прочее для меня – война. Чтобы в институтах все было невероятно разнообразно. Чтобы границ никаких, а не каких-нибудь там. Жалчайший меркантилизм воцарился, капитулировали все наилучшие человеческие намерения. Но двадцать лет назад оно нашлось, хоть и поруганное, – понятие демократии и либерализма.

– С чем связаны ваши надежды?

– С природными особенностями. Я – природный сопротивленец. Для меня важно искусство, особенности языка, наше российское природное терпение. Все терпят – все перемогаются, как-то приспосабливаются к ужасному качеству сыра и масла. Может, кто не знает, а я-то кое-что смыслю в качестве масла. Так уж вышло, что я и в масле понимаю, и в качестве шампуня и лекарств. Все направлено на истребление человека. Вдруг в городе Екатеринбурге образовался музей лучших времен? Я думала, что труба пониже, а дым пожиже. Но это эксклюзив. Полный эксклюзив. У меня есть догадки, откуда он берется. Это гигантский Каслинский павильон для всемирной выставки. Один раз можно. А я – боец повседневный и помню времена, когда зубная паста была превосходного качества. Убиение качества хлеба никому не прощу. Я не хлебоежка, но хлеб должен быть отличного качества – это библейская заповедь. Старее, чем библейская. Ах, вы приспособились? Да, театры чуть-чуть работают. Вот я зашла в ваш очень хвалимый книжный магазин. Я – книголюб, но ни одну книжку купить рука не поднялась.

– Почему?

– Цены я тоже недолюбливаю. Там и ребята понимающие работают. Я бы с удовольствием, а вот не поднялась рука. Незадолго до этого прошлась по двум московским магазинам, я теперь редко бываю. И, не жалея кармана, чего-то взяла. И вот уже здесь ничего не захотелось. Была недавно на московской книжной ярмарке. Вернулась с пустыми руками. А я ли не уважала себя, таща оттуда полные сумки? Можно же сразу лет на пять-семь запастись. Вот это – детям. Это – поэзия. Это – драматургия. Это – новые детективы. Это – по сценариям фильмов, которые мне понравились. И еще – продолжение западных романов, которые я ждала. Словом, интересов много, а в руках – ноль. Вот так в человеке одним пальцем задавливается мир иллюзий. Действительно, от усталости и утомления я хочу простых и подлинных вещей.

- Чем спасаетесь от хандры и плохого настроения?

– Да вот этим же. Во-первых, пишу побольше. Во-вторых, у меня есть большой кусок жизни – Франция. Этим неприлично хвастать, но надо каждому завести свою Францию или домашнее животное. Каждому надо изменить географию мира. Свою историю завести. Свою личную биологию. А как вы думали? Свой мир вкуса, свой мир моды в дом к себе втащить. На все это нужны душевные силы. Так и что? Мы ж не на планете обезьян живем! Ну, и зрелища какие-то людям нужны. И нужно, чтобы в каждом доме были свое искусство, своя наука, своя музыка. В каждом! И чтобы детей учили музицировать, читать, живописью заниматься.

– Что посоветуете, особенно молодому поколению, которое приходит в Ельцин Центр?

– Беречь свою внутреннюю свободу. Она не должна быть мумифицирована и «музеефицирована». «Глоток свободы», как говорил Булат Шавлович Окуджава. Кто-то же ему присоветовал так назвать свой роман. Мы находимся в большой капсуле этого глотка. Что я хочу сказать? Я совершенно не эгоистка. У меня эгоистический порог расположен гораздо ниже общечеловеческого. Я не по этой части. Но сейчас мне уже много лет. Я практически доживаю последнее десятилетие, таким образом, советую заниматься собой, своим внутренним состоянием, своим непокладанием рук, своим неопусканием головы. Со мной приехали два моих взрослых сына – такого никогда не было. Один занимается кино, другой – театром. Кино я даже не планировала. Театр я обожаю. Но сегодня театр – страшный украшатель жизни. Не декоративный ее украшатель, а преображатель. Жизнь Бориса Николаевича Ельцина я всю жизнь наблюдала с точки зрения этого. Какая завидная судьба одиночки. Сколько он делал смешного и правильного. Настоящий театр одного актера. Когда все это конвертировалось в программу «Куклы», я тоже была в восторге. Потому что нет ничего завиднее, чем кукольный театр. Ой, народная тропа. То, что эта народная тропа в Москве почти заросла и имя его предается поруганию – это невероятно. Уникально яркий был человек и давший, конечно, отпить свободы. Даже мои дети не помнят этого вкуса, но я помню.

Веронику Долину поддержал сын Олег.

– Музей мне понравился. Все прекрасно. Возникают вопросы, преимущественно к себе самому: куда мы выходим после этого музея? Если сравнивать с работой тех же проектировщиков – с еврейским музеем в Москве. Там все понятно. После всех ужасов ты выходишь к Иерусалиму, и все становится на свои места: вот она, награда – вечный город. Вот ради чего жертвы и испытания. Они не напрасны. Мы много вынесли и поняли про себя, про свою историю. А здесь куда ты выходишь?

– В Зал Свободы. Наверное, хорошо, когда остаются вопросы?

– Ты видишь Екатеринбург, современную Россию. А также Москву. У меня сильные рефлексии после просмотра этого прекрасного музея. Все это сплошное краснокнижье. Здесь живые лица. Что касается моих 90-х – это детство. Они мне очень дороги. Плохого не помню. Целовались с одноклассницами на гаражах. В 97-м я поступил в институт, и это тоже было очень здорово. Сегодня я будто побывал там.

Засвидетельствовать лично свое почтение творческому семейству заглянул мэр города Евгений Ройзман. Впечатления о городе Вероника Долина завершила своеобразным пожеланием:

– Когда у людей хорошее настроение, в кармане не пусто, в магазине не противно, в театре превосходно, в кино не скучно, дети с желанием идут в школу, а семьи по вечерам с удовольствием пьют чай, конфигурация зданий не имеет значения, – сказала она.