В день памяти Иосифа Бродского, 28 января, Ельцин Центр в Екатеринбурге и музей поэта «Полторы комнаты» провели совместную акцию – прямую трансляцию спектакля «Мрамор» по пьесе поэта, поставленную Евгением Цыгановым в стенах бывшей коммунальной квартиры в Санкт-Петербурге, где проживал автор.
Пьеса уже ставилась в театрах, в том числе при жизни Бродского в 1987 году в Гамбурге. Для постановки в театре «Мрамор» – произведение довольно сложное. В нём практически не происходит никакого действия, лишь длинный разговор между арестантами, на два с половиной часа. Критики по-разному относятся к этому произведению, однако в современном мире оно неожиданно приобрело новые смыслы и звучит как никогда актуально.
Евгений Цыганов поставил пьесу прямо в мемориальном пространстве «Полутора комнат», где Иосиф Бродский жил с родителями с 1955 по 1972 год, до эмиграции. Оказавшись в этом маленьком пространстве, Цыганов подумал, что «Мрамор» сюда вписывается идеально. Здесь и надо его играть.
У Бродского всего две пьесы – «Мрамор» и «Демократия», однако в одноактной «Демократии» пять персонажей, и все министры. В качестве декорации – просторный кабинет главы правительства. И реплики не маркированы, распределяются по усмотрению режиссёра. Действие «Мрамора» происходит во втором веке после нашей эры, то есть в далёком будущем, в тюремной камере, больше похожей на больничную палату, где герои находятся одни, но за ними безостановочно следят скрытые камеры. Эту же картинку видят и зрители.
Спектакль транслировался в режиме онлайн в кинозале Ельцин Центра. Были зрители и в небольшом мемориальном пространстве квартиры-музея «Полторы комнаты». Они тоже наблюдали в режиме онлайн. Это не только пьеса знаменитого поэта, давно перешедшего в разряд классиков, и работа популярного актёра и режиссёра Евгения Цыганова, любимого зрителем, но ещё и интересная музейная практика разыгрывания спектаклей в мемориальном пространстве и расширения аудитории за счёт возможностей сети.
В спектакле в трёх актах без антракта заняты три актёра.
Автор идеи – Евгений Цыганов, он же исполнитель роли Туллия, римского патриция. У него получилось сделать сюжет захватывающим, при этом сократив пьесу почти на час. Пришлось дать роль канарейки настоящему актёру, с которой тот (Василий Михайлов) справился блестяще.
Сокамерник Туллия Публий (Денис Самойлов) – его полная противоположность: язычник, варвар по своей сути. Диалоги между ними длятся с утра до вечера. Они едят, спят, принимают ванну с грязной водой, словно опровергая постулат, что в одну воду не войдёшь дважды, наблюдают за погодой в иллюминатор тюремной тысячеметровой башни. Весь Рим в ясную погоду перед ними как на ладони, а они – над Римом, вечным городом, окруженные бюстами великих, несмотря на то, что Туллий о них знает всё, а Публий – ничего. Последним к ним поступает через люк лифта-мусоропровода мраморный Гораций, удивительно похожий на Бродского. Впрочем, и Овидий – вылитый Пушкин, который «наше всё», и сама башня (с рестораном) слишком похожа на Останкино.
Публий рассуждает, что если бюст из мрамора, то его обладатель уже классик. Был ли уверен Бродский, создавая «Мрамор», что станет классиком?
Публий в восточном халате и бабушах склонен к гедонизму. Не слишком образован, но любит порассуждать. Впрочем, рассуждения не чужды и Туллию. В спорах они антагонисты: один ориентирован на материальные блага, другого больше интересуют философия и политика. Еду им доставляют через лифт-колодец в центре камеры. Ресторанное меню никогда не повторяется, и об этом они тоже любят поговорить. Трапезу с ними делит канарейка, которая поёт и очень нервничает, когда градус споров между арестантами накаляется. Однако, полагая, что за ними наблюдают, они сами вовремя останавливают себя. Канарейку кормят пирожными.
В пьесе противопоставляются две категории: пространство и время. Пространство – пятачок, а времени более чем достаточно, ведь арестанты осуждены пожизненно. Не случайно Туллий говорит, что тюрьма есть недостаток пространства, возмещённый избытком времени. Сама башня в пьесе – это образ свернутого в рулон пространства и времени. Так, у Бродского в одном пространстве и времени соседствуют выборы в Сенат, герои в древнеримских тогах, истории о греках и гетерах соседствуют с новейшими компьютерными технологиями, телекамерами, трансляцией явлений реальности, и тут же – Москва, как Третий Рим.
Камера Публия и Туллия оснащена всеми удобствами: ванна, телефон, стеллажи с книгами, лифт. Герои пьесы проводят дни напролёт в праздности, им ничего не нужно делать, не нужно работать, чтобы обеспечить себе хлеб насущный. Все повседневные заботы выполняет за них компьютер: готовит, стирает, доставляет необходимое. Герои в курсе всего происходящего в стране и мире: они регулярно получают газеты, обсуждают последние новости, надев виртуальные очки, прогуливаются под классическую музыку, фехтуют, ведут философские беседы на вечные темы.
Устав от праздности, Туллий готовит побег: дожидается, когда Публий уснёт, и сбегает, но возвращается на следующий день. Публий потрясён как его побегом, так и его возвращением, ведь они так много говорят о свободе как о непреходящей ценности. Их положение безнадёжно, они осуждены на пожизненное заключение. После побега Туллия Публию кажется, что его положение более безнадёжно – он не знает, как совершить побег. Это наталкивает его на гнетущие размышления о превосходстве Туллия.
Уставший от бесконечных расспросов Публия Туллий засыпает в окружении бюстов Бродского и Пушкина. Публий спешит сделать то же самое. Теперь они мирно спят. Этим и заканчиваются одни бесконечно длинные сутки для двух очень разных арестантов.
Актёры вышли к зрителям, чтобы ответить на их вопросы, и тех, кто смотрел постановку онлайн – зрителей из Санкт-Петербурга, Воронежа, Екатеринбурга, Ясной Поляны, Грузии, которые присылали вопросы в специально организованный чат.
– В пьесе Бродского принципиально отсутствует действие, – рассказал Евгений Цыганов о выборе пьесы. – В театре без действия сложно, особенно в русском драматическом театре. Школа Станиславского – это же про действие или воздействие. Пётр Наумович Фоменко считал, что важнее восприятие. Бродский говорил, что монотонность – это и есть жизнь, и чем монотоннее, тем больше это похоже на жизнь.
Однако зрители единодушно признавались, что не ощутили монотонности. Эмоциональность диалогов заменила им действие. Сменяющиеся ракурсы камер видеонаблюдения тоже заменяли действие. Картинка оживала, когда что-то происходило в тюремной камере, и это не выглядело монотонным.
Кроме того, зрители отметили некоторую схожесть пьесы с романом Евгения Замятина «Мы». Герои Бродского также живут в изоляции. Вместо стеклянных зданий – круглосуточное наблюдение телекамер. Всеобщая стерильность и жесточайший режим. Каждый день арестантов расписан до мелочей, и даже философские беседы у них случаются по расписанию. Однако выходы из тотальной несвободы в свободу Замятин и Бродский предлагают разные. В «Мраморе» – за пределами Башни свободы нет, именно поэтому Туллий без сожаления возвращается после побега, поэтому и спорит на снотворное. Он понимает, что подлинная свобода – это сон, либо вечность, о которой достоверно никто ничего не знает, кроме этих мраморных бюстов, которых Туллий одного за другим спускает в мусоропровод. Оставляет двух самых дорогих сердцу – Овидия и Горация*.
*(дорогих сердцу Пушкина и Бродского).
