В Ельцин Центре в Екатеринбурге 2 декабря в рамках специального проекта фестиваля-школы современного искусства TERRITORIЯ в Екатеринбурге куратор фестиваля Роман Должанский прочитал лекцию «Новые театральные термины».
Роман Должанский – театральный критик, арт-директор фестиваля NET, заместитель художественного руководителя Театра Наций, член жюри международной премии Ибсена, арт-директор фестиваля TERRITORIA – рассказал о том, какие виды театра появились в последние десятилетия, какие термины нужно знать, чтобы обсуждать современный театр.
– Мы прослушали замечательную лекцию. Поняли, что современный театр выходит за пределы «итальянской коробки» и становится ближе к зрителю. Вы уже были в Музее Ельцина и, конечно, знаете, что он сделан по «сценарию» Павла Лунгина. Какое впечатление на вас произвел музей с этой точки зрения?
– Музей – потрясающий. Мы были здесь в феврале, на премьере спектакля #Конституция.РФ пермского театра «Театр» (спектакль был поставлен в экспозиции музея Б.Н. Ельцина – ред.). Жду, когда у меня будет свободное время, чтобы пойти в музей. Тогда это было немножко бегом, а сейчас хочется пройтись одному и все рассмотреть. Сегодня об этом говорил с Женей Кулагиным (актер, хореограф, один из создателей «Диалог данс» – ред.): он вышел из музея чуть ли не в слезах. Болезненная тема. С одной стороны, это прекрасный музей, а с другой – он воспринимается, к сожалению, как музей несостоявшейся свободы. Конституцию, которую ты получаешь в конце экскурсии, я читал, когда летел в самолете. Это документ, который определяет жизнь, а когда ты читаешь его, то испытываешь трагическое ощущение от несоответствия реальности идеалам. Несоответствие того, что могло быть, с тем, что должно быть и того, что происходит. При том, что музей и Ельцин Центр – это прекрасное место, откуда не хочется уходить. Здесь можно и книжку прочитать, и поесть, и в музей сходить, кино посмотреть, с интересными людьми пообщаться. Отсюда можно было бы не выходить месяцами. При этом место это трагическое, это остров – будем говорить прямо. Хорошо, что он только образовался. А море вокруг становится все более буйным, опасным, штормящим. Прекрасно, что это остров, но страшно, что это все-таки остров. Остается надеяться только на молодых людей. Хотя, если углубляться в эту тему, это одна из самых больших тревог: то, как матрица несвободы воспроизводится в молодых людях. Поэтому Образовательный центр – это важнее даже чем музей. Музей – это то, что обращено в прошлое. Но дух той эпохи, которой музей посвящен, присутствует во всех образовательных программах. Будем надеяться, что это сильный остров. От него исходят такие сигналы, такое позитивное излучение, которое может победить шторм.
– Чем для вас была эпоха 90-х? Как она отметилась в вашей памяти?
– Для театра это было страшное время. Помню, тогда учился в ГИТИСе, мы работали с прекрасными мастерами. Но когда мы попадали в реальный театр, в зале было меньше людей, чем на сцене. Нам казалось, что это недостойное вымирающее дело, которому даже стыдно посвящать свою молодую жизнь. Удивительно: время было свободное и прекрасное, но для театра очень тяжелое. В театре все очень медленно прорастает, поэтому, когда произошел прорыв, родилось много интересных режиссеров, появилось много интересных мест. И мы сейчас не имеем права говорить, что российский театр в кризисе. Сейчас он в расцвете, несмотря на обилие консерватизма и старомодности. При этом очень много интересного и разнообразного, необычного, смелого. Порой даже головокружительно смелого. Театр – одна из немногих сфер, в которой сейчас все хорошо. Это результат того, что произошло в 90-е.
– Не очень похоже, что все хорошо. Ко многим деятелям культуры у государства есть вопросы.
– Потому и «наезжают». Понимают, что возникает что-то живое. Это инстинкт – давить живое. Там, где все мертво, не давят. А в театре много живого, раз он вызывает такое ожесточение, недовольство, желание затоптать. А тут образовалась живая почва. На ней растут разные, очень интересные растения, хотя и сорняков много. Это были благотворные прекрасные времена. Люди, которые сейчас в расцвете, они же начинали тогда, учились тогда, входили в жизнь тогда. Сейчас в силе поколение 90-х.
– Вы помните, театр нулевых лет вызывал у публики некоторое раздражение из-за обилия классики в репертуарной афише? Тринадцать чеховских «Чаек» в Москве. Было ощущение, что никто не понимает, как говорить или писать о современности.
– В нулевые формировался запрос. Чтобы что-то появилось, должен сформироваться запрос. Вот он тогда и начал образовываться. Зритель просматривал афишу и вопрошал: «Только классика и больше ничего?» Значит, зритель ждет. А когда говорят: «Классика? И ладно». Тогда ничего и не придет. Этот запрос реализуется сейчас.
– Как вы прокомментируете ситуацию с театральной критикой? Кажется, ею занимаются все кроме критиков. Этим вопросом задавались те, кто посещал образовательную программу фестиваля.
– Это следствие кризиса в журналистике. Вспомните, не было интересного театра, но во всех газетах были разделы культуры. Печатались рецензии. Постепенно это поле сужалось под воздействием общественных негативных процессов. А с другой стороны, всё, не только критика, ушло в интернет и блоги. Пишут безграмотно, но иногда интересно. Знаю многих критиков, которые, не имея рабочего места в редакциях, пишут рецензии у себя на страницах в Facebook. Другое дело – сегодня разрушена иерархия высказывания. Раньше мы знали, где читать важные мнения, а где все остальные. А сейчас блоги цитируют точно так же, как статьи в журнале «Театр». Индексы цитирования у блогеров еще выше. Нет важных и неважных высказываний – все уравнено. Сегодня каждый – критик. Критика уходит еще и потому, что этим прожить нельзя. Я продолжаю писать какие-то статьи, но театральная критика не кормит. Сегодня главные критики – это кураторы. Многие критики занимаются фестивалями, работают в театрах или на каких-то проектах. Выполняют работу драматургов, не пьесы пишут, а работают с режиссерами. Сегодня критика реализуется через это. Я сам прошел через ощущение конфликта интересов, занимаясь одновременно и журналистской, критической деятельностью, и практической. Это доставляло мне смущение какое-то количество лет. Потом я нашел, как мне кажется, какой-то баланс. Заслуга критиков и в том, что пришла новая волна, и в театре стало интереснее, чем 15–20 лет назад. Меня предупреждали в Германии лет пятнадцать назад. У них намного раньше все самые интересные критики ушли в драматурги и кураторы. И у нас, мне кажется, тоже произошел этот процесс. Думаю, он благотворный. Потому что ущерб, нанесенный критике, менее страшен и менее важен для развития театра, чем то положительное, что эти критики, ушедшие из профессии, привнесли в практику, работая в театрах, помогая режиссерам, придумывая проекты, организовывая фестивали, читая лекции, разъезжая по театрам. Эта деятельность сейчас важнее, чем написание рецензий. Раньше критика была единственным источником информации, а сейчас все можно найти в интернете. Правда, часто с нарушением авторских прав. Сам за этим не поспеваю и чувствую себя человеком прошлого тысячелетия. Критик сегодня не является единственными мостом между зрителем и театром.
– Но критика была тем элементом, который воспитывал зрителя.
– Абсолютно с вами согласен: многое утрачено, но я пытаюсь быть оптимистичным. Эта функция критики утрачена, и я ищу этому объяснение. Где функция разъездного критика, который обсуждал спектакли и между строк рассказывал, что поставили на Таганке? Этого нет. Все мобильнее, источников информации больше, в них легче запутаться, но при этом и больше каналов получения информации. Пресекаю в себе интонацию сожаления, хотя многое в театре к этому располагает.
Лекция. Роман Должанский: «Новые театральные термины»
– Вы сказали во время лекции, что театр отражает то, что происходит в обществе.
– Театр – хорошее зеркало, преобразующее отражение.
– Как формируется программа фестиваля?
– Театральным фестивалем сегодня никого не удивишь. Когда мы начинали двенадцать лет назад, сама идея, что можно проводить фестивали разных искусств и таким образом показывать какие-то взаимосвязи между совершенно непересекающимися жанрами, была новой. У нас и публика-то не пересекалась раньше. А сейчас очень часто можно встретить театральных критиков, которые ходят на оперы и современный танец и пишут об этом. Сам иногда «браконьерствую» в опере. Но это очень интересно для меня. И наоборот, музыкальные критики зачастили в драматический театр. Раньше этого не было. Все сидели по своим углам. И мы не знали, что происходит в смежных отраслях. Но именно на границе, на «ничьей» земле, происходит самое интересное. В этом и была самая главная идея «Территории» – сделать фестиваль разных искусств. Мы не привозили и не показывали ничего в чистом виде. Никогда не было просто драматического театра даже самого распрекрасного. Или просто музыкального. Или просто балета. Это было всегда что-то, что дает возможность зрителю увидеть перекрестье. Поскольку в мире это давно развивалось, то, конечно, фестиваль стал международным. С тех самых пор мы этой стратегии и придерживаемся. Сегодня даже в российской провинции появились фестивали искусств. Вот даже у вас фестиваль «Реальный театр» больше театральный, но происходит одновременно с уральской биеннале. Это образует смешение жанров, на что очень интересно смотреть. Двенадцать лет назад этого не было. У нас присутствует образовательная часть – то, что отличает «Территорию» от других фестивалей. У нас фестиваль-школа. Это всегда программа для студентов, мастер-классы, встречи с интересными людьми. Возможность увидеть мастеров из разных стран, где каждый представляет не только свой театр, но и свой взгляд на мир, свою эстетику. Такое совмещение для участников образовательной программы очень важно. Также важно, что это федеральный проект, потому что мы все время стремились проводить какие-то такие дочерние мероприятия не только в Москве. В этом году мы сделали проект в Магадане и сразу столкнулись с тем, что туда невозможно ничего довезти. Это повлияло на формирование. Принципы формирования исходят из данности. Как везти декорации. По воздуху? Так легче из золота их отлить там на месте. Морем? Декорации будут ехать два месяца туда и два обратно. Значит, в это время мы не сможем играть эти спектакли. Принципы – в облаках, а мы – на земле. Здесь, в Екатеринбурге, мы исходили из тех средств, которые были выделены, и большое спасибо, что они были выделены. Здесь были и студенты Брусникина, и документальный театр, и "Римини Протокол" со своей особенной драматургией. Про "Римини Протокол" хочу сказать, что они привезли не просто спектакли-квартирники – это такое общемировое статистическое исследование. Они потом все это обрабатывают и публикуют. У них есть свой сайт. Они делают очень интересные выводы. Строго говоря, это не научные данные, но они дают картину в целом. Они, кстати, отметили, что люди в Екатеринбурге гораздо более открытые, чем в Москве. Мы привезли спектакль «Маруся» – лауреат «Золотой маски». Он сделан на стыке жанров – это иллюстрация того, что мы стараемся показать.
В миниатюре здесь присутствует все. Мы постарались, чтобы в екатеринбургском фестивале, как в капле воды, отражалась вся «Территория». Надеюсь, у нас получилось.
