В книжном магазине «Пиотровский», расположенном на втором этаже Ельцин Центра в Екатеринбурге, 22 января состоялась встреча поклонников с Евгением Рейном – с поэтом, сценаристом. Творческий вечер проходил в рамках фестиваля «Дни памяти Бориса Рыжего».
Евгений Рейн признался, что прилететь в Екатеринбург получилось только с третьей попытки: «В декабре мы отмечали мой юбилей (29 декабря, 80 лет). Потом, как водится, был не здоров. Но все же выбрался и вот я с вами!». Для него Свердловск знаковый город – здесь он прожил с мамой в эвакуации до 1943 года. В Ленинград вернулся уже после войны. Еще школьником занимался в литобъединении при газете «Вечерний Ленинград». Однако первое стихотворение опубликовал лишь в 1959 году и тогда же познакомился с Иосифом Бродским. Входил в знаменитую четверку Бродский-Найман-Бобышев-Рейн. Был знаком с Ахматовой, Пастернаком, Зощенко, Окуджавой, Довлатовым.
Окончил Высшие сценарные курсы в Москве, написал больше двух десятков сценариев документальных и научно-популярных фильмов: «Моя жизнь – Россия» о Куприне, «Чукоккала» о Чуковском, «Время Лермонтова», «Десятая глава», «Полёт», «Мода: за и против» и других. Рейн много занимался переводами с языков народов СССР, в том числе с армянского и грузинского. Он – автор шести детских книг. Однако, «взрослые» стихи поэта не печатались, они распространялись в самиздате, часть публиковалась в журналах и сборниках, издававшихся за рубежом: «Континент», «Грани», «Ковчег», «Синтаксис».
В 1999 году Рейн возглавлял жюри премии «Антибукер». Премия за поэзию в этот год не присуждалась, но Борис Рыжий получил поощрительный приз за сборник «From Sverdlovsk with love».
- Я лично проголосовал за то, чтобы Борису дали премию, считаю его последним поэтом ХХ века. Что касается его стихотворения, посвященного мне, то у меня никогда не было белого плаща. Но таким он увидел меня - поэты всегда пишут так, как видят.
Рейн
Рейн Евгений Борисович уходит в ночь,
в белом плаще английском уходит прочь.
В черную ночь уходит в белом плаще,
вообще одинок, одинок вообще.
Вообще одинок, как разбитый полк:
ваш Петербург больше похож на Нью-Йорк.
Вот мы сидим в кафе и глядим в окно:
Рыжий Б., Леонтьев А., Дозморов О.
Вспомнить пытаемся каждый любимый жест:
как матерится, как говорит, как ест.
Как одному: «другу», а двум другим
он «Сапожок» подписывал: «дорогим».
Как говорить о Бродском при нем нельзя.
Встал из-за столика: не провожать, друзья.
Завтра мне позвоните, к примеру, в час.
Грустно и больно: занят, целую вас!
Борис Рыжий, 1997
Послушать стихи Евгения Рейна пришло много народу. Люди сидели и стояли – яблоку негде было упасть. Он отказался от микрофона, читал стихи густым раскатистым баритоном, рассказывая предыстории их написания. Когда он уставал, его сменяла супруга – Надежда. Вместе они отвечали на вопросы.
- Когда доживаешь до таких лет, как я, конечно, есть что рассказать.
- Правда, что Окуджава посвятил вам песню?
- Было дело, мне устроили вечер в малом зале Дома культуры Промкооперации. Поэтесса Эля Котляр привела с собой Окуджаву. Он жил в старой гостинице «Балтийская» на улице Чайковского. И мы, человек семь, после вечера пошли к нему, купили по дороге вино, читали стихи. Я читал юношеский стишок про Одессу. Вдруг Окуджава говорит: «Женя, какой замечательный ритм и размер. Подари мне его». Я говорю: «Булат, дорогой, все размеры от бога», а он за свое: «Подари». Потом он на этот размер написал песню «Из окон корочкой несет поджаристой» и посвятил ее мне.
- Борис Рыжий говорил, что ему неловко от того, что его так рано начали печатать, ведь у вас книжка вышла только в пятьдесят?
- Да, мне тотально не везло. Лучше всего сказал Евтушенко: «Объяснить, почему не печатают Рейна, так же невозможно, как раскрыть загадку советской власти». Я сам не понимаю почему, постоянно что-то мешало. Я был известным человеком, много выступал и как-то один поэт, близкий друг Пастернака, Сергей Спасский сказал: «Принеси рукопись, может быть, что-нибудь удастся сделать». Рукопись я принес перед самым его отъездом в отпуск. А в отпуске он умер. Представляете? Моя книга получила семь положительных рецензий, при том что полагалось всего две. Однажды мне сказали, что меня не печатают потому, что я не член Союза писателей. В Москве у меня был приятель, поэт Анисим Кронгауз, калека, десятилетиями не выходивший из дома. Он мне сказал: «Женя, я зарегистрирую вашу книгу в московском «Совписе». Вызвал такси, и мы поехали к его приятелю, который заведовал редакцией советской поэзии. За меня многие хлопотали, и книга доползла, наконец, до плана редподготовки. Это был 78-й год, Вася Аксенов организовал «Метрополь». А мы с ним были близкими приятелями, и он попросил меня составить поэтическую часть «Метрополя». Я позвал Липкина, Лиснянскую, Кублановского... Только, кажется, Высоцкого позвал он сам. Был жуткий скандал, который дошел до Политбюро. Мне снова вернули мою книгу.
- Вы помните, как познакомились с Бродским?
- У меня был приятель Славинский, один из первых битников, он сейчас на Би-Би-Си работает, в Лондоне. Он снимал квартиру где-то в Ново-Благодатном переулке, и как-то пригласил меня на вечер с девушками и вином. Встречаю курящих на лестнице, и они мне жалуются: «У нас тут безумная проблема - один маньяк зачитывает нас своими графоманскими стихами, никто его остановить не может. Скажи ему, чтоб перестал читать… и писать тоже». Подводят меня к рыжему юноше в заношенной геологической штормовке. Это и был Бродский. Хотя я видел его и раньше, году в 56-м, он говорил мне: «Рейн – вы декадент и эстет, сейчас надо писать о химизации». Ему не давали выступать и, кажется, спустили со сцены. Сам он этого не помнил. Вспомнил только в 1988 году, когда я впервые приехал в США и жил у него на Мортон-стрит.
Евгений Борисович отменный рассказчик, с большим чувством юмора. Приехав к Бродскому в Штаты, он сочинил экспромт: «Бедный Йорик, бедный Йорик! Поздно ты попал в Ньюйорик!»
Чувствовалось, что он устал, но в целом доволен встречей. А люди все не расходились и задавали вопросы про тех, кто давно стал легендой.
Разошлись, когда опустел уже Ельцин Центр и закрылся книжный магазин. Получилось, как в стихотворении Рыжего: Рейн Евгений Борисович уходит в ночь…
Покидая «Пиотровский», люди говорили, что хочется больше таких встреч и такого «вкусного» поэтического общения.
