В кино-конференц-зале Ельцин Центра 21 апреля известный журналист Леонид Парфёнов представил первый фильм из документального цикла «Русские евреи».
Билеты были проданы менее чем за сутки, но желающих увидеть новую работу автора «Намедни» было так много, что Ельцин Центр и Центр документального кино (ЦДК) приняли решение о дополнительных сеансах 23 апреля и 2 мая. Зал был полон, проходы и дополнительные места были заняты в основном коллегами журналиста – представителями екатеринбургских СМИ. «Иконе журналистского стиля» на сцену пришлось буквально протискиваться:
– Большое спасибо, что вы пришли. Особенно приятно, что наша встреча происходит в Ельцин Центре, потому что все то, чем мы с коллегами занимаемся все эти годы – это, конечно, постсоветское телевидение. Отчасти оно антисоветское, что было бы невозможно при предыдущем строе. А он не стал бы предыдущим без Бориса Николаевича. В общем, спасибо вам и за него.
Парфенов рассказал, что этот фильм – лишь первая часть трилогии, которая в свою очередь тоже часть большего проекта. По мнению журналиста, в русскую историю, русскую цивилизацию и русскую культуру в разное время массово и ярко вошли три народа. Временами они даже становились второй титульной городской нацией. Немцы с начала XVIII века и вплоть до первой мировой войны – почти 200 лет. Грузины с конца XVIII века и по самый период завершения советского периода. И евреи от конца XIX века и также до завершения советского периода. Поэтому следующими фильмами станут «Русские грузины» и «Русские немцы».
«Русские евреи» – это три фильма. Первый фильм освещает период до Октябрьской революции. Второй – с 1918 по 1948 год, который журналист называет «периодом официальной юдофилии», когда евреи казались советской власти самыми образцовыми советскими людьми. Парфенов назвал его «медовым месяцем, протянувшимся тридцать лет». Следующий фильм освещает период от 1948 года – с момента убийства Соломона Михоэлса и начала кампании против «безродных космополитов» и заканчивается временем советского антисемитизма, который привел к тому, что евреи так массово участвовали в диссидентском движении.
– Сначала это была энергия, которая питала советский проект, – говорит Парфенов, – а потом это уже была энергия, которая начала питать антисоветский проект. Вот такая парабола отношений, самой жизни и парабола судьбы. Должен сказать, фильм не про евреев вообще, и не вообще про евреев в России. Это про ассимиляцию, про «русскость», про уход в русскую карьеру, русскую культуру, русский язык и, вообще, к русским – там об этом сказано. То же самое про немцев и грузин. Вы, наверное, помните эту, великую, на мой взгляд, реплику Васи Сталина своей сестре Светлане Аллилуевой: «А ты знаешь, что отец наш раньше был грузин?» Фильм как раз про это. Поскольку мы последнее советское поколение, кто застал пятый пункт в советской анкете, нам представлялось важным зафиксировать этот опыт, чтобы следующие поколения понимали, как это было, и что это такое. Мы постарались использовать максимум выразительных средств, понимая, что сама по себе тема может показаться слишком отвлеченной и слишком обращенной в прошлое. Мы постарались сделать ее актуальным экранным зрелищем. В этом большая заслуга моего соавтора Сергея Нурмамеда. Выяснилось, что только за экранное воплощение у нас отвечало восемьдесят четыре творческих единицы. Чтобы показать фильм съемочной группе, пришлось снимать зал. Я не много говорю?
Последнее дело всухомятку рассказывать то, на что можно посмотреть. Для меня это важная работа, показывающая широту русской культуры, ее способность пластично вбирать в себя любые силы, приходящие вроде бы извне, и от этого обогащаться. Мое глубокое убеждение и моя любимая фраза: «По счастью нет у нас никакой другой России. Кроме той, что неспроста пишется в кавычках». В этой разнице и многообразии – наша сила, яркое свидетельство возможностей, силы и потенциала быть разными, всякими, другими и, при этом оставаться с ясным и четко понимаемым стержнем «русскости». Это драгоценная страница и русской культуры, и русской, национальной особенности и, в том числе в истории проявлений мирового еврейства. Фильм открывается цитатой из стихов Ярослава Смелякова, посвященных Павлу Антокольскому:
«Сам я знаю, что горечь
есть в улыбке моей.
Здравствуй, Павел Григорьич,
древнерусский еврей…»
Фильм длился более полутора часов. Типичный и популярный сегодня нон-фикшн, только в формате видео. Есть и просто документальные кадры, в которых заслуженный денди отечественной журналистики неизменно, и только сам, влезает на крышу, чтобы передать ужас Кишиневского погрома 1903 года; вползает в пещеру, где находят растерзанное тело украинского мальчика в 1911 году; исследует древние иудейские кладбища под Сатановым; в резиновых сапогах переходит вброд реку в местечке Броды, откуда ведут свой род евреи Бродские, и даже пробует играть на скрипке, как юный Додик Ойстрах.
Знаменитая Потемкинская лестница в Одессе им пройдена от начала до конца, и на ней же он располагает существующие в Одессе сословия евреев, а также возможный их сословный и карьерный рост. Благодаря анимации, герои фильма сами произносят свои тексты. Так Александр I сам читает указ об образовании еврейских фамилий, показывая их местечковое происхождение. В Бродах – Бродские. В Шклове – Шкловские. Петр Столыпин докладывает о бедственном положении евреев за чертой оседлости и говорит: «Евреи бросают бомбы? А вы знаете, в каких условиях живут они в Западном крае? Вы видели еврейскую бедноту? Если бы я так жил, может быть, и я начал бы бросать бомбы». Максим Горький сокрушается несправедливости правосудия по делу Бейлиса. Парфенов, как всегда, проходит дотошно шаг за шагом маршрутами своих героев: Рубинштейна, Левитана, Утесова, Бабеля, Мандельштама, Ойстраха, пересекает черту оседлости, летит в Лондон, плывет в Нью-Йорк, глазами евреев встречает новый мир и сам удивляется, что русские евреи иногда куда более русские чем мы. Сахарозаводчики и золотопромышленники, банкиры и газетные магнаты оживают на его фотографиях.
Авторам фильма Парфенову и Нурмамеду исключительно удаются исторические реконструкции. Так, реконструкция танца Иды Рубинштейн кажется абсолютно правдоподобной. География проекта охватывает несколько стран. В фильме множество красивейших натурных съемок: Плёса, где пишет Левитан; Сестрорецка, где в Разливе расположен Ленинский шалаш, который, кстати, он делил с Зиновьевым, но история об этом стыдливо умалчивает. История умалчивает, а Парфенов наоборот громко и ясно говорит – прохаживается по всей истории от начала создания ВКПб и до революции. Хронику Октябрьских событий воспроизводит довольно подробно, но она не кажется нам знакомой.
История переписывалась, говорит автор, и из нее постепенно исчезали еврейские фамилии: «Было невообразимо скучно жить в глубоко провинциальном, крошечном по российским меркам Сатанове в начале прошлого века – прожигать жизнь среди 21 ткацкой лавки, 21 бакалейной, 8 швейных мастерских, двух винных, одного обувного и одного мебельного магазинов. Эта накопившаяся энергия выплеснулась в мир за пределами Сатанова, в том числе в революцию». О том, что случится с русским евреями после революции, речь пойдет в следующем фильме. Трилогия снимается при поддержке фонда «Генезис», который содействует укреплению еврейского самосознания у русскоязычных евреев во всем мире. Съемки почти закончены. Леонид Парфенов доснял несколько адресных стендапов в Екатеринбурге: в ЧК, в которую входил цареубийца Зиновий Юровский, и которая находилась в бывшей Американской гостинице, ныне художественном училище имени Шадра и в здании бывшего «Радиокомитета», откуда передавал Юрий Левитан сводки Информбюро и всем нам знакомое «Говорит Москва!!!». По окончании фильма зрители, конечно, задавали много вопросов. «У меня нет готовых ответов, – признался Парфенов, – поэтому отвечаю долго. Долго собираюсь с мыслями».
– Кто написал такую красивую музыку к фильму?
– Вся музыка оригинальная, ее написала Анна Друбич, дочь Татьяны Друбич и Сергея Соловьева.
– Почему вы не сделали полностью историческую реконструкцию, тем более что у вас это так классно получается, зачем использовали фейс-трекинг?
– Мы делали много фильмов с реконструкциями. В 2010 году мы сняли «Зворыкин – Муромец», в котором Шакуров играл Зворыкина. Потом у нас был фильм «Глас божий», где было двадцать восемь реконструированных ролей: Табаков играл Ивана Цветаева, Петр Налич – Пикассо до Первой мировой войны, Владимир Познер – Пикассо после Второй мировой войны, Кваша – Эренбурга. И это была последняя его роль, в которой он говорит: «Мы ждали эту выставку двадцать пять лет, подождем еще двадцать пять минут». Это все были реконструкции, но их было слишком много, у нас все же не игровой фильм.
Потом был «Цвет нации» – фильм про Прокудина-Горского, и там мы активно использовали такую мнимую документалистику: сделали так, будто бы есть дореволюционная хроника Прокудина-Горского. На самом деле ее не было и быть не могло. Это был этап эволюции нашего стиля, нашей попытки добиться аутентичности при наглядности экранного приема. Мы с одной стороны понимали, что Екатерина II должна говорить своим голосом, но рядить просто актрису нам уже не интересно. Я называю эту технику морфологическим синхроном. А вы говорите, это называется фейс-трекинг?
– Вы исследовали настоящие причины ненависти к евреям? Она ведь исходила не от простых людей, нам с детства внушали, что национальность не имеет значения.
– Мало ли что нам внушали. Мы в восьмидесятом году должны были коммунизм построить, но не построили же. И изобилие у нас тоже должно было быть, но даже я помню, как в моей родной Вологодской области закрывали один за другим магазины «Вологодское масло» потому, что уже и «Крестьянского» не было по три пятьдесят, не то что «Вологодского» по три восемьдесят. До сих пор помню эти святые цены. Мы, конечно, будем об этом говорить в следующих фильмах, но там так много иррационального, поскольку был уж очень загадочный, политический деятель у той эпохи. Его причуды логически необъяснимы. Тот антисемитизм, который был как форма мобилизации патриотизма – он был ему необходим. Начиналось противостояние с Западом, общее закручивание гаек. Было много всякого абсурда, который мы не поймем, исходя из нашего времени.
Ну, вот зачем было громить генетику, зачем поднимать вопросы языкознания? Это бред, с одной стороны. А с другой – строгость законов искупается не строгостью их исполнения. И об этом тоже будет в нашем фильме. Потому, что с одной стороны гонялись за безродными космополитами, а с другой – в тех случаях, когда не важно, какого цвета кошка, лишь бы мышей ловила, – это все допускалось. Если Ванников, Зельдович и Харитон создавали атомную бомбу, то их так же осыпали золотыми звездами героев труда, как Сахарова и Курчатова. В 1948 году в самый разгар антисемитской кампании Ботвинник становится чемпионом мира по шахматам. Шахматы – это страшно модно. У нас до сих пор считают, что шахматисты самые умные люди на земле, а шахматный чемпионат – это мировое соревнование по интеллекту. Когда Ботвинник с огромным отрывом победил, то все это вместе с Алехиным, который умер непобежденным, назвали триумфом отечественной шахматной школы. В следующий раз он будет отстаивать звание чемпиона в матче с Бронштейном, но это уже не будет иметь значения. Потому что при любом раскладе матча, победа остается за лучшей в мире шахматной школой.
– У нас много говорят о евреях. То они злодеи-большевики, которые утопили Россию в крови, то жертвы, и их самих утопили в крови. Как вы считаете, есть у нас сегодня в обществе люди, способные об этом адекватно говорить? А правда где-то по середине.
– Во-первых, я уже говорил, наш фильм не про евреев, а про русскость евреев. Если вы заметили, то слово «русские» стоит раньше «евреев». Во-вторых, я не вижу в России вообще никакого общества, оно переживает застойный период. Но уровень национализма сегодня явно ниже, чем когда-либо. В послевоенной России трудно было бы себе представить военного министра тувинца. Этого просто не могло быть. А сейчас об этом даже никто не задумывается. Чтобы нам не говорили о недостатках полиции, это никак не связывают с тем, что Нургалиев – татарин. У вас у самих был немец губернатор. Представьте себе члена ЦК партии с непроизносимым отчеством Эргартович. Равнодушие к национальностям и есть лучший результат – и не надо ни с кем ничего обсуждать. Надо организовываться по другим принципам.
– Вы сказали, что общество переживает застойный период?
– Для тех, кто застал Леонида Ильича, все очень знакомо. Год похож на год. Ситуация в целом ухудшается, но не драматично, и ко всему можно приспособиться. Все окуклилось. Каждый живет собственным проектом. Никакого общественного проекта нет. Представить, что мы разделяем с нашим руководством цели и задачи после того, как нам сообщают, что-то в одном, то в другом регионе вдруг оказывается, что губернатор и его окружение являются организованной преступной группировкой. И все они обожают авторучки за миллион рублей. А потом говорят: «Нет-нет, не миллион, максимум – триста тысяч!»
– Вы тоже приспосабливаетесь?
– Я уже восемь лет нигде не работаю и ни от кого не завишу. За это время выпустил семь томов и семь фильмов (аплодисменты). Что могу делать, то делаю, ни к кому не приспосабливаюсь. У меня нет никаких обязательств, кроме тех, которые я принимаю добровольно. Если бы работал где-то, то, наверное, приспосабливался.
– Зачем так подробно вы излагаете общеизвестные факты про Октябрьскую революцию?
– Не убежден, что все знают часы и карту Октября. В том виде, в котором мы все узнавали, это были другие персонажи. Да, Смольный – штаб революции, только состав штабистов несколько раз переписывался. Вот собственно я об этом. Троцкий предстает большим вождем во втором фильме, но сколько бы евреев не было в руководстве, войну все же выиграли миллионы крестьянских сыновей, которые должны были во что-то поверить. Во что? Что он им предложил? Меня раздражает эта глупость, зачем искажать факты? Почему не сказать, что в шалаше Ленин жил не один. Так до сих пор там и на табличках, да и в шалашике пожитки только на одного.
– Почему вы начали с евреев?
– Еще раз подчеркиваю, этот фильм не про евреев, а про широту русской культуры. А почему сначала про евреев, я вам скажу. Деньги сразу нашлись именно на евреев. Сейчас вот нашлись деньги и у грузин. Они довольно сильно разобщены. Но это никак не отменяет героизм Багратиона и великолепный русский язык Ираклия Андронникова. Я никак не думал, что вас заденет то, что евреи окажутся первыми. Я сто пятьдесят фильмов снял, и меня периодически спрашивают: зачем вы снимает про это, да про то. Зачем вы сняли целый фильм про фотографа? Да потому что Россия единственная страна, которую снимали в цвете до Первой мировой войны. Мне кажется это интересным. И качество снимков потрясающее. Вот я делал фильм к двухсотлетию Пушкина, и мне доставляло огромное удовольствие вытаскивать какие-то цитаты: «Под сенью липовых аллей, он думал в охлаждении лета о дальней Африке своей...», или «Потомок негров безобразный…» Это он о себе. Мне всегда было и гордо, и интересно от этой широты. От того, что у нас есть целый роман в классической литературе, входящий в первую десятку национальных романов, где на пятистах страницах написано, как не может немец без русского, а русский без немца. Или вот Владимир Иванович Даль, который, конечно никакой не Иванович, а Иоганнович, как на него в оренбургских степях произвело впечатление слово «заволакивает», что он вдруг создает словарь русских слов, нуждающихся в толковании, и посвящает этому всю жизнь. Немец составляет «Толковый словарь живого великорусского языка». Какой еще великой нации немец создавал их словарь?
– Но почему именно евреи, немцы и грузины? Почему не украинцы и не татары?
– Поверьте, нет того размаха. И не отметились в русской культуре ни украинцы, ни татары – столь емко и, чтобы во всех областях науки и культуры. Ну, вот как пришло в голову Ираклию Андроникову отбросить грузинское окончание «швили» и стать Андрониковым и лучше всех говорить по-русски в свою эпоху. А его брат остался Андроникашвили и был грузинским ученым, кстати, академиком, директором Института физики. Или вот Марджанов. В Малом академическом театре он ставил как Марджанов, а в Тбилиси, как Марджанишвили. И театр в Тбилиси носит имя Марджанишвили. Это не накапливается веками, а происходит в течении жизни одного поколения. Два брата: один остался грузинским грузином, другой стал русским грузином. И такой степени русскости, что никто его и за грузина то не принимал. Кто задумывался о том, что «Летят журавли» снял грузин? Главный фильм оттепели. Единственный до сих пор наш победитель Каннского фестиваля. Считаю его лучшим фильмом о войне. Его снял Михаил Калатозов, который на самом деле – Калатозишвили. И при этом это абсолютно русский фильм. Это не фильм про грузин, снятый на Мосфильме Георгием Данелия. Это фильм о русском характере, о русской душе. Вот, наверно, поэтому не украинцы и не татары.
- Друзья, нам пора сворачиваться. Я еще должен подписать новые тома проекта «Намедни», которые люди принесли с собой. Обязательно приеду с новыми фильмами. Вероятно, это будет в январе-феврале уже семнадцатого года, - пообещал журналист.
Парфенова долго не отпускали со сцены, держали аплодисментами. Он подписал книги всем желающим, некоторым сразу несколько томов.
