Как эстетика панка в 1980-х стала выражением свободы в малых жестах и своеобразной формой сопротивления, рассказал на лекции в Ельцин Центре в Екатеринбурге Миша Бастер — художник, дизайнер, исследователь андеграундной советской культуры.
Встреча с ним состоялась 26 сентября как часть проекта «Перестройка-40», посвящённого сорокалетию перестройки. Вторым поводом для приезда гостя стала презентация сборника «Карнавал безумия. Хроники саморазрушения в стиле панк». В издании автор собрал интервью с представителями этой субкультуры из Москвы, Ленинграда, Крыма, Восточной Сибири, а также Литвы и Эстонии.
«Это калейдоскоп мнений непосредственных участников советского панк-движения, зародившегося в глубинах андеграунда 1980-х, наиболее непримиримого и радикального, а потому до сих пор не описанного», — описывает Миша Бастер свою книгу.
Красной нитью разговора стала история панка в Советском Союзе — от жёстких репрессий до момента, когда субкультура стала модой и частью музыкальной сцены. Разговор сопровождался показом визуальных материалов: образов из мира моды, кадров хроники и кино, самиздата и редких фото из частных архивов.
Откуда всё началось: первые тексты, слухи и запреты
Миша Бастер отсылает зарождение советского панка к публикации 1979 года в журнале «Смена»: именно она впервые «подсветила» тему и запустила цепочку подражаний — ещё без музыки и визуальных референсов, на уровне слухов и обрывков информации. «Так получилось, что именно с этой статьи началось советское панк-движение», — иронизирует он.
За ней последовал вал ругательных публикаций начала 1980-х и «чёрные списки». В знаменитом списке запрещённых групп соседствовали самые разные имена и абсурдные пометки о свойственной их музыке «пропаганде насилия», «садизме» или «антикоммунизме».
«Эстетический террор» и альтернативная мода
По словам Миши Бастера, в перестроечные годы слово «панк» по-прежнему раздражало — потому что «панки занимались эстетическим террором»: в ход шли шокирующий вид, эпатаж, демонстративное нарушение общественных норм. Отдельной линией шла «альтернативная мода»: винтаж и комиссионки, сборка образов из старых вещей, эстетика DIY.
Лектор показал обложки кассет, зины и отметил: значительная часть панк-сцены оставалась вне публичного поля, «радикальность» её представителей жила в подполье и в формате самиздата. Среди заметных фигур — группы «Автоматические удовлетворители» (Санкт-Петербург), ДК (Москва) и схожие проекты из других городов.
Кино и медиа: Прибалтика как панк-витрина
Медийный поворот в истории советского панка начался с фильмов из Прибалтики. Бастер вспомнил документальную картину «Легко ли быть молодым?» Юриса Подниекса (1986), которая «сделала тему максимально известной и шла вместо киножурналов».
Ещё один яркий эпизод — съёмки телесериала «ТАСС уполномочен заявить» (1984): массовку «иностранных панков» в «швейцарской» сцене сыграли эстонские панки — парадокс эпохи, когда при локальных преследованиях субкультуры те же лица использовались как картинка «буржуазного разложения». Лектор привёл и примеры «медийных подлогов»: «панками» в кадре порой становились подружки модельера — «рафинированная» замена реальному подполью.
Концерты, отряды «Берёзка» и «подставной» зал
Миша Бастер вспомнил комсомольские отряды «Берёзка», которые специализировались на «отлове» неформалов. На этом фоне особенно гротескно выглядит история выступления финской подростковой панк-группы в лагере «Орлёнок». Когда стало понятно, что отмена «культурного обмена» повлечёт скандал, им сделали подставной концерт в местном ДК — с двумя-тремя «разогревами» и массовкой в двадцать человек, о котором никто не узнал; артистов просто «провели по декорациям», записали и сфотографировали «как будто всё произошло».
Однако уже во второй половине 1980-х в СССР «залетают» известные панк-группы. Кульминацией стал приезд Джонни Лайдона (Public Image Ltd) на фестиваль Rock Summer в Таллине (1988). «Такого быть не может… А это всё произошло», — выразил Миша Бастер общее удивление в панк-среде в тот момент.
Панк как эстетический жест
Лектор настаивает: советский панк — это не только музыка, но и визуальный ряд: клёпки, булавки, рваные джинсы, ироничные надписи. «Панк делал тело и одежду оружием. Ты выходил на улицу и уже этим бросал вызов», — сказал он. Это практика поведения, мода, язык жестов и визуальных кодов, пробивавшихся в медиа, кино и городской быт. Перестройка сняла ряд табу, но конфликт с нормой ещё долго делал панк «раздражающим».
Развивая тезис об эстетике панка, Миша Бастер посвятил часть своего рассказа московскому художнику-акционисту Александру Петлюре, организовавшему один из значимых арт-сквотов на Петровке, и феномену «старика Букашкина» — уральского художника Евгения Малахина, который занимался стрит-артом, расписывал в Свердловске гаражи и называл себя «панк-скоморохом».
Перестройка как точка поворота
По словам лектора, перестройка открыла возможность для культурного прорыва. Панк вышел из маргиналии в публичное пространство: его показывали на телевидении, обсуждали в газетах, приглашали на фестивали. «Перестройка научила нас, что даже в условиях несвободы возможно рождение новых миров. Панк оказался одним из самых честных и громких голосов этой свободы», — заключил Миша Бастер.
