В Ельцин Центре в Екатеринбурге 29 сентября прошла лекция Олега Хлевнюка – историка, доктора исторических наук, ведущего научного сотрудника Международного центра истории и социологии Второй мировой войны и ее последствий, профессора Школы исторических наук НИУ «Высшая школа экономики».
Встреча открыла специальную образовательную программу для школьных учителей, однако, судя по тому, что две трети аудитории заполнила любознательная молодежь, переосмысление сталинского наследия интересует не только специалистов.
Олег Хлевнюк напомнил предпосылки формирования сталинской системы, среди которых Первая мировая война, революции 1905 и 1917 годов, Гражданская война. Эти события, по оценке историка, привели к огромным человеческим жертвам, разрушениям, трансформации морали, обесцениванию человеческой жизни. Хлевнюк отметил, что у сталинской диктатуры были характерные особенности.
– Методы Сталина были максимально удаленными от экономических регуляторов, использовались силовые структуры, внеэкономическое принуждение, форсированные способы строительства экономики, что выразилось в ускоренной коллективизации, когда крестьян за несколько лет заставили вступить в колхозы, – рассказал Олег Хлевнюк. – Таким образом, репрессии с самого начала играли в сталинской системе важную роль. В результате историки увидели общество, в котором, с одной стороны, дружные ряды людей шагают в новую жизнь, с другой – менее стройные ряды идут в ГУЛАГ. Историки спорили, чего же было больше, первого или второго, и что находилось посередине. Не все же шли к светлому будущему или в ГУЛАГ. Не ошибались и те советские историки, которые писали о социальной поддержке сталинской системы, и те, которые писали о терроре, репрессиях как о ее важной движущей силе.
Среди тех, кто, согласно выводам историка, шагали в ногу со временем и сталинским режимом, – советская номенклатура, то есть чиновники высшего звена. В частности, к моменту смерти Сталина 52 тысячи чиновников согласовывались в ЦК КПСС, а 350 тысяч входили в региональную номенклатуру, причем, по данным на начало Великой Отечественной войны, возраст половины секретарей обкомов составлял 31–35 лет. В качестве одного из преимуществ номенклатуры Хлевнюк обозначил судебный иммунитет: после 1937–1938 годов представители этой прослойки редко попадали под суд. Преимуществами пользовались также передовики производства, известные ученые, артисты, художники и писатели, которые поддерживали сталинскую систему. Впрочем, поддерживали сталинский режим и многочисленные рядовые граждане. При этом доходы рабочих в несколько раз превышали достаток крестьян, росли же они на порядок быстрее. Так что не удивительно, что миллионы жителей деревень, перебравшись в города, чтобы работать на заводах, и получив дополнительные возможности и блага, ощущали эмоциональный подъем. Мощный прилив оптимизма также вызвала и победа в Великой Отечественной войне.
При этом нельзя сбрасывать со счетов то, что сталинская система во многом опиралась на насилие. Историк привел данные официальной статистики.
– За годы сталинского правления, с 1930 по 1952 годы, примерно 800 тысяч человек были расстреляны, были вынесены 20 миллионов приговоров, из них около четырех миллионов – по политическим обвинениям, – рассказывает Олег Хлевнюк. – Причем сесть в тюрьму можно было за опоздание на работу или иной незначительный проступок. Шесть миллионов человек были отправлены в ссылку, около 30 миллионов – приговорены к исправительно-трудовым работам. Причем если в семье был хотя бы один репрессированный, то тень падала на всю семью, и она могла подвергнуться гонениям. Достаточно высокий процент людей в сталинские годы пережили репрессии, либо дискриминацию, либо «мягкие» репрессии, например, переселение из режимных городов в малые, без гарантии трудоустройства или получения квартиры.
Жертв террора эта ситуация ожесточала, при этом один из историков, по наблюдениям Хлевнюка, напротив, констатирует «стокгольмский синдром», когда пострадавшие, но выжившие граждане испытывали чувство благодарности за то, что они остались в живых. Однако были и люди, которые активно сопротивлялись репрессивной политике Сталина.
– Благодаря архивам мы узнали о массовых выступлениях крестьян и рабочих в период проведения коллективизации и индустриализации в начале 30-х годов, – пояснил Олег Хлевнюк. – Поскольку коллективизация проводилась насильственными способами и затронула большое количество крестьян, сельской интеллигенции и церковнослужителей, она вызвала массовый отпор. В начале 30-х произошла настоящая крестьянская война, о чем мы, историки, не знали раньше. В ней участвовали несколько миллионов человек в разных концах страны. Крестьяне организовывали свои органы управления, создавали отряды, ликвидировали советскую власть в регионах. Сталину и его соратникам пришлось приложить немало усилий, чтобы подавить этих людей. Приходилось маневрировать, отказываться от прямой атаки на деревню. Сопротивлялись и рабочие, в частности, ткацких фабрик в Ивановском регионе. Доведенные до отчаяния голодом (на одного ребенка, к примеру, выдавались 60 граммов хлеба в день, что составляло меньше, чем пайка в блокадном Ленинграде), люди подняли восстание, которое с трудом было подавлено. Еще один факт, который изменил наши представления о том, что происходило в стране: в начале 1937 года была проведена перепись населения, о которой мы ничего не знали, потому что ее назвали вредительской. Материалы были закрыты, людей, которые ее проводили, в большинстве своем репрессировали. Но когда архивы открылись, то выявилось, что, согласно расчётам, численность населения в стране должна была быть одной, а оказалось, что она на несколько миллионов меньше. И этого было достаточно, чтобы объявить перепись вредительской. Но мы выявили и еще один любопытный факт: в переписи был поставлен вопрос об отношении к религии, и 57 процентов взрослого населения назвали себя верующими. Для руководства страны это был полнейший шок. Для нас, историков, тоже. К слову, это неполные данные, потому что многие боялись признаваться верующими.
– Эта система не была системой всеобщего энтузиазма, скорее системой, в которой большинство населения выживало с трудом, – сделал вывод Олег Хлевнюк. – Это была система, где существовало инакомыслие, и оно, как и инакодействие, играло важную роль в развитии страны, в определенной степени ограничивало диктатора и его аппарат. Сегодня распространены залихватские заявления, что при Сталине якобы все было хорошо и нужно бы все это повторить, а если людей и сажали, то только тех, кто были виноваты. Что при Сталине чиновники «страх знали» и поэтому не злоупотребляли. Что при Сталине был массовый энтузиазм. Все это очень примитивно и абсолютно не соответствует историческим реальностям, к которым нужно подходить серьезно – как к науке, а не как к пропаганде.
После лекции слушатели традиционно задавали вопросы.
– Было ли появление Сталина неизбежностью?
– Это очень частый вопрос: кто бы был, если бы не Сталин. Троцкий, с моей точки зрения, не имел никаких шансов. И так думают многие историки. Есть мнение, что Сталин был «дарован» свыше, и ничего иного быть не могло. Изучение документов показывает, что движение Сталина к власти не было победоносным триумфальным шествием. Это была борьба, в которой каждый раз все висело на волоске. Сталин несколько раз подавал в отставку, но обстоятельства сложились так, что победу одержал он. Точнее, группа руководителей страны, в которой Сталин долгое время играл роль первого среди равных. Утверждение Сталина как диктатора – середина 30-х годов. У нас с 1917 года была диктатура партии, в которой были вождь и партийное руководство, так что Ленин не был диктатором. После смерти Ленина в течение 1920-х годов мы имели эффективное коллективное руководство, которым были достигнуты неплохие политические, экономические и социальные результаты. Потом с середины 1930-х годов страна переживала период диктатуры.
– Как всего за 10 лет после смерти Сталина произошли гуманизация общества и прекращение репрессий?
– Как только Сталина не стало, созданная им система в считанные недели и месяцы была демонтирована его соратниками. Причем не только такими как Хрущев, но и твердыми сталинцами: Молотовым, Маленковым, Кагановичем, Берией. Они видели, что система не работает, еще при жизни Сталина. И уже тогда предлагали небольшие и непоследовательные реформы, чтобы эту систему изменить. Но Сталин был консервативным, он ничего не хотел менять. И только его не стало, эти люди пришли с готовыми программами и их реализовали. Так современная историография объясняет быстроту и безболезненность этого перехода.
– У кого Сталин брал «чертежи» для построения общества, и какова была доля его креатива?
– В диктатурах личность вождя и его проекты, к сожалению, играют слишком большую роль. В этом одна из трагедий диктатур – один человек может делать все, что ему заблагорассудится. Это исключительно опасно. Как и все диктаторы, Сталин был импровизатором. Диктаторы – импровизаторы, потому что им легко импровизировать. А давайте попробуем сделать вот так. Миллион погибнет? Не страшно, давайте попробуем. В одной из речей Сталин заявил, что просчитывать ничего не нужно, главное, революционный натиск, энтузиазм, ввязаться в драку, а там будет видно. Ресурсов из деревни можно брать столько, сколько нужно. Предприятия строились без калькуляции, никто не знал, сколько они стоили, завозилось немереное количество импортного оборудования, купленного за «голодный» хлеб, оно часто портилось и ржавело, потому что его некуда было устанавливать. Но диктатор мог себе это позволить, потому что это диктатор, его никто не ограничивал. Для меня Сталин – человек, который работал, не обдумывая заранее свои шаги и их последствия. Платил всегда кто-то другой.
– Как вы оцениваете интеллект Сталина?
– Он был человеком своей эпохи, типичным марксистом, революционером, а они были прежде всего гуманитариями, зачастую знали языки, много читали. У них было представление, что общество движется по определенным ступеням. Главное взять власть – и все получится. Сталин неплохо учился в семинарии, у него была отличная память. Он любил книги, был консервативен в художественных пристрастиях, ценил классический театр. Назвать его неучем и невеждой нельзя.
* * *
Олег Валентинович Хлевнюк играет ведущую роль в подготовке масштабной конференции «История сталинизма»: уроки Октября», которая пройдет 5–7 декабря 2017 года в Москве. Кроме того, в своих книгах Олег Хлевнюк обстоятельно и подробно исследовал природу сталинизма и те процессы, которые происходили в СССР в 1930-е годы, а одна из наиболее популярных книг историка «Сталин. Жизнь одного вождя» стала бестселлером. Хлевнюк поднял завесу над тайной феномена Сталина и механизмами появления современных мифов о нем в интервью для сайта Президентского центра Б.Н. Ельцина.
– Один из современных мифов о Сталине, который вы описываете в книге «Сталин. Жизнь одного вождя», – миф о Сталине как об эффективном топ-менеджере, двигателе индустриализации. С чем связана идеализация Сталина на современном историческом этапе? И почему происходит романтизация именно Сталина, а не, к примеру, Ленина?
– Интересный вопрос, почему не Ленина. Сталин сегодня даже противопоставляется Ленину, что является мифом. Если бы Ленина не было, Сталина не было бы тоже. Это связано с тем, что существует тренд возвеличивания сильных руководителей, диктаторов. Создается впечатление, что определенная часть нашего общества полагает, что для России единственная модель развития – это диктатура. Якобы у нас царизм в крови, и нужен лидер, которому бы люди поклонялись. Не хочу это комментировать. Считаю, что наш народ более мудрый, самостоятельный и менее авторитарный, чем его хотят представить. Социологи отмечают разрыв между результатами ответов на вопрос, считаете ли вы, что во времена Сталина была великая эпоха, и на вопрос, хотите ли вы, чтобы вы или ваши дети жили при Сталине. На второй вопрос люди отвечают «нет». Так что некую ресталинизацию на уровне настроений и разговоров порождают очень сложные причины. Как историк могу сказать, что мифы связаны с недостаточным знанием исторических фактов. Когда я читаю на форумах размышления о Сталине, то вижу, что люди додумывают и конструируют нечто, а потом его любят. Многого из того, что люди приписывают Сталину, в его время не было. Не было такого бескризисного восходящего движения, а коллективизация и индустриализация были сложными и неоднозначными процессами.
– Тем не менее, вы утверждаете, что, согласно оценкам экономистов, в 1928–1940 годах средние темпы роста промышленной продукции составляли 7–13 процентов в год, тогда как в 1860–1913 годы – всего 5 процентов?
– Да, но при царизме все начиналось с одного уровня, а перед индустриализацией мы только-только подошли к уровню развития царского периода. Также нужно понимать, что речь идет о темпах роста промышленного производства, куда направлялись огромные силы и средства. При этом мы наблюдаем падение и стагнацию в сельском хозяйстве, социальной сфере, и если оценить всю продукцию в целом, то результаты будут иными. Несомненно, были достигнуты важные результаты, но при этом Сталин оставил тяжелое наследство.
– Если обратиться к 90-м: открылись архивы, произошла массовая реабилитация жертв политических репрессий, а к эпохе Сталина начали относиться как к периоду отрицательной селекции. Сегодня же подчеркиваются позитивные аспекты деятельности Сталина: победа в Великой Отечественной войне вытеснила репрессивный аспект. Так ли это?
– Да. Но почему мы, говоря о высоких темпах роста индустрии, не хотим учитывать состояние общества и настроения миллионов людей, которые стали жертвами политики Сталина? Почему мы разводим человека и производство? На все нужно смотреть в комплексе, нельзя судить об эпохе по одному индикатору. Пусть темпы роста промышленности были бы ниже, но человеческих жизней сохранилось бы больше – для меня эта точка зрения убедительна. Буквально на первом этапе Великой Отечественной войны мы потеряли треть военного потенциала, который был создан в довоенные годы. Может, нужно было позволить развиваться более гармоничной системе, которая не привела бы к такому катастрофическому развитию событий? К началу Великой Отечественной войны у нас было 20 тысяч танков – это здорово. Но было ли 20 тысяч обученных танкистов, а их должно было быть больше, чем 20 тысяч?
– Можно ли говорить о том, что в 90-е произошла десталинизация общества?
– Думаю, открытие архивов стало очень важным этапом. Для историков этот этап связан с именем Бориса Ельцина. Несомненно, с новыми знаниями и шоком от них сопряжены определенные процессы и усиление антисталинских настроений, которое не было искусственным. При этом были допущены ошибки, и историческое сообщество несет за них свою долю ответственности. Историки не смогли предложить людям яркую, популярную версию советской истории. Дело в том, что информация обрушилась на нас в одночасье, и мы не успевали в этом оперативно разобраться. При этом нужно учитывать, что корпус историков был не очень сильным, по большей части, это были историки партии. Кроме того, происходило постоянное педалирование страданий, мучений, ГУЛАГа, что вызывало обратный эффект и раздражение и у профессиональных историков, и у обычных людей.
– То есть, маятник оценки сталинской эпохи сначала качнулся в одну крайность, затем в другую?
– Совершенно верно.
– В чем будет воплощено его серединное положение?
– Его нужно искать.
– В ваших книгах подробно исследуются факторы, повлиявшие на формирование личности Сталина. Среди них – состояние здоровья, психологические аспекты, в частности, склонность к навязчивым идеям и подозрительность, а также грамотное и дипломатичное общение Ленина с революционерами Закавказья, причем ярких большевиков, кроме Сталина, среди них не было. Кроме того, не стоит забывать особенности Грузии. Можно вспомнить Тбилисскую духовную семинарию, в которой учился Сталин, и которая, по большому счету, не уступала университетам. Можно также учесть особенности грузинского менталитета и почитание в Грузии царя Давида IV Строителя (1073–1125 гг.), у которого была, бесспорно, «сильная рука». К какому общему выводу вы пришли? Что более всего повлияло на формирование Сталина?
– Есть приверженцы всех вышеперечисленных точек зрения. Есть литература, посвященная психической неустойчивости Сталина. Есть и намеки на то, что у него был бэкграунд жителя окраины империи, с обычаями кровной мести и особым отношением к человеческой жизни. Есть точка зрения, что на Сталина значительно повлияли революционная среда и Гражданская война.
– Также вы пишете о ссылках Сталина в края, где, к слову, зимой было 45 градусов мороза. Это могло на него повлиять?
– Ни одну из версий отбрасывать нельзя. Сыграли свою роль все факторы, но я выделяю фактор радикализации насилия. Насилие и кровь, если это уже началось, трудно остановить. Кровь порождает еще большую кровь, а большая кровь порождает гигантскую кровь, и это происходит в геометрической прогрессии. Как проходил террор 1937–1938 годов: сначала всех подозрительных граждан арестовывали на основе картотек. Потом этих людей допрашивали, пытали, и они называли тех, кого знали. Из одного арестованного получали десять, из десяти сто, из ста тысячу. Это яркий пример того, как насилие не останавливается, и к каким последствиям может привести. Но насилие можно было остановить, и Сталин периодически это делал. Была страшная Гражданская война, в которой погибли намного больше людей, чем в войне империалистической, так что человеческая жизнь ничего не стоила. Столкнувшись с острейшим кризисом, большевики были вынуждены «дать задний ход» и выходить из Гражданской войны. Затем Сталин опять втягивает общество в состояние Гражданской войны, ведь коллективизация – это гражданская война. Потом идет ее наращивание, своего апогея она достигла в 1937 году. Потом началась Великая Отечественная война, настоящая война с внешним врагом, в которую общество вступило, будучи ослабленным Гражданской войной.
– Таким образом, Великая Отечественная война прекратила затянувшуюся гражданскую войну?
– В определенном смысле да. Разделенное общество смогло консолидироваться перед лицом внешней угрозы. И это свидетельствовало о том, что развязанная Сталиным гражданская война была во многом искусственной и ненужной.
– Ответственность за Большой террор часто перекладывают на политическую элиту. Но при этом как будто сбрасываются со счетов доносы рядовых граждан, которые «стучали» на коллег, соседей, близких. Общество не любит задумываться о том, что оно тоже несло ответственность за репрессии. В чем баланс меры ответственности власти и общества, часть которого с готовностью воспользовалось тем, что доносы стали востребованными?
– Это сложная проблема, которая тоже мифологизирована. Четыре миллиона доносов – цифра, которую любят повторять, – фейк. Были ли доносы? Несомненно. Было ли общество ориентировано на них? Несомненно. Героем был Павлик Морозов. Существовали и знаковые фигуры доносчиков, которые пропагандировались на всю страну. Важно отметить, что в значительной степени теорию массовости доносов и перекладывания на доносчиков вины за массовый террор сформулировал сам Сталин. Это произошло после того, как начался выход из террора, и людям нужно было объяснить, почему это произошло. Появились серия судебных процессов и материалов о так называемых клеветниках. Писали о том, что клеветники оговаривали людей, и отчасти это соответствовало действительности. Но выяснилось, что в период массовых репрессий 1937–1938 годов доносы играли крайне незначительную роль. Они не «делали погоду». Была ориентировка на выявление массовых организаций, а доносы, которые приходили самотеком и касались одного человека, были слишком трудозатратны, как бы цинично это ни звучало. Когда Ежов направил запрос о том, сколько врагов было выявлено при помощи инициативы граждан, из многих регионов пришел ответ – ноль. Сначала играли роль картотеки, а когда это перестало работать, из тех же сельсоветов, например, извлекли старые списки тех, кого обкладывали допналогом. Также есть документы об облавах, это устраивалось в Средней Азии. Оцепляли рынок, арестовывали людей, ставили их на конвейер – и «выявляли» организацию.
– Что касается этих антисоветских организаций – они на самом деле существовали?
– Да. Например, многие люди были арестованы по делам Польской военной организации. Она, конечно, существовала и была антисоветской. Был и Российский общевойсковой союз, который функционировал в эмиграции. Эти организации выполняли определенную работу, боролись с советской властью и, возможно, засылали агентов. Но при этом обычных людей подверстывали к уже существовавшим организациям. Выходило, что эти организации не просто есть, но так разрослись, что включают в себя тысячи человек. Это было необходимо, чтобы придать борьбе с врагами правдоподобность. Сталин очень серьезно к этому относился. Лучший пример – со шпионажем. Были ли шпионы в Советском Союзе? Конечно, были. Но когда в 1937-1938 гг арестовали 200 тысяч «шпионов», то стало понятно, что все разведки мира, объединившись вместе, не в состоянии подготовить и направить столько шпионов в одну страну. Мы наблюдаем очевидную амальгаму…
Видеозапись лекции Олега Хлевнюка «Власть и общество в сталинском СССР»
Также Олег Хлевнюк посетил Музей Б.Н. Ельцина и поделился своими впечатлениями от экскурсии.
– Очень понравилось, это было интересно и познавательно, – констатировал Олег Хлевнюк. – Я был в Музее одновременно с большими группами молодежи, и их реакция – живое подтверждение того, что музей интересен, а для музея это самое главное. Это значит, возникнет потребность узнать о событиях побольше. Что касается информации об эпохе, в музее она представлена объективно. В фильме выражен разумный взгляд на нашу историю, которого придерживается определенное количество профессиональных историков. Этот взгляд имеет право на существование.
