Лев Гумилёв, сын Николая Гумилёва и Анны Ахматовой, историк и этнолог. Эмма Герштейн, литературовед, исследовательница творчества Михаила Лермонтова. Их связь, словно тонкая нить, протянулась через аресты, ссылки, неразделённые чувства и ревность, пересекаясь с судьбами Осипа и Надежды Мандельштамов, Николая Харджиева и других известных деятелей культуры.
Сложную и драматичную историю этих отношений рассказала Наталья Иванова — писатель, литературный критик, доктор филологических наук, первый заместитель главного редактора журнала «Знамя». Документальная лекция «Лев и Эмма» состоялась 17 октября и стала пятой в авторском цикле «Голоса и тени: рядом с первыми поэтами эпохи». Гостья Ельцин Центра в Екатеринбурге рассказала о жизни Гумилёва и Герштейн как об истории любви и дружбы на фоне противостояния интеллигенции непростой советской действительности.
Эмма, Лев, Анна Ахматова, Сталин
— Эмма Герштейн впервые встретила Льва в доме Мандельштамов в Москве в октябре 1933 года, — начала рассказ Наталья Иванова. — Лев, которому было тогда 20 лет, сразу произвёл на неё сильное впечатление своей энергией и глубокой страстью к знаниям.
«Я любила его мысль, изящный и своеобразный лаконизм, унаследованный от матери, его мужественную, как у отца, поэтическую взволнованность, благородство, с которым он нёс своё тяжкое бремя, сравнимое с судьбой малолетних претендентов на королевский престол», — писала Эмма Герштейн позднее. Эмма была старше Льва на десять лет, и отношения между ними развивались на фоне постоянного общения с выдающимися мастерами слова и мысли той эпохи, среди которых Лев ощущал себя «первобытным львёнком». Анна Ахматова, несмотря на любовь к сыну, часто проявляла строгость и сдержанность в эмоциях, что вызывало у Льва глубокие противоречивые чувства. Эмма в своих воспоминаниях также отмечала, что Ахматова, как истинный поэт, была склонна к экстравагантности в поведении, что одновременно восхищало и настораживало.
«Она участвовала в общем разговоре, вытянувшись на тахте, в ярко-красных брюках, как я позже узнала, — от пунинской пижамы. И линейность фигуры, просто матиссовская, и чёрная чёлка делали её похожей на японку. С Осипом Эмильевичем они читали вслух, вернее, не читали, а разыгрывали в лицах «Божественную комедию», пробуя на зубок разные переводы», — вспоминала Герштейн.
Анна Андреевна пыталась наставить Эмму на путь литературоведения, в частности, на исследование наследия Николая Гумилёва, считая эту тему значимой и плодотворной. Вместе с тем роман сына с Герштейн она не поддерживала, считая, что она тратит на него слишком много времени и что его ждёт большая судьба, не совместимая с домашним счастьем.
Исторический контекст конца 1930-х годов не мог не повлиять на героев. Аресты, допросы, угрозы стали частью их повседневности. В 1935 году Лев Гумилёв и Николай Пунин, гражданский муж Ахматовой, были арестованы по обвинению в контрреволюционной деятельности. Эмма, питавшая глубокие чувства ко Льву, также переживала это время с постоянной тревогой, продолжала поддерживать Гумилёва, даже когда он находился в заключении, и часто общалась с его матерью. Ахматова пыталась спасти сына, написав письмо Сталину, в котором клялась, что они «не фашисты, не шпионы, не участники контрреволюционных обществ». Оба были немедленно освобождены. Вместе с тем Наталья Иванова рассказала, как непросто было поэтессе, не имевшей почти никаких рычагов воздействия, умолять властителей страны о свободе для сына и мужа.
Конфликт с матерью
Отношения Льва Гумилёва с матерью всегда были сложными и болезненными. Лев чувствовал недостаток поддержки и считал, что Ахматова могла сделать больше для его защиты. В одном из писем из заключения он жаловался Эмме на то, что мать не всегда присылала ему необходимые вещи, и в итоге чувствовал себя одиноким. Ахматова, несмотря на любовь к сыну, не была готова ставить под угрозу жизнь ради него. Особенно после того, как близкие пытались несколько раз «давить» на неё с целью заставить выступать против репрессий. В 1938-м Льва Гумилёва вновь арестовали — этот арест закончится для него пятилетней ссылкой в Норильлаг. В ответ на уговоры Эммы вновь написать письмо Сталину с просьбой об освобождении сына Ахматова отказалась, опасаясь собственного ареста и говоря: «Христос молился в Гефсиманском саду: да минет меня чаша сия… А я не Христос».
Наталья Иванова приводит эпизод, когда Гумилёв, узнав о стихотворении Ахматовой «Реквием», посвятил ей нелестные слова: «И всё-таки странно, по живому сыну — реквием. Памятник самолюбованию!» Эти слова отражают его болезненное отношение к матери, которую он порой воспринимал скорее как символический образ, чем как источник реальной поддержки.
В мае 1956 года, после освобождения из своего последнего заключения, Гумилёв прибыл в Москву, рассчитывая на пути в Ленинград остановиться у Ардовых на Ордынке, и неожиданно встретил Анну Андреевну, приехавшую в столицу накануне. По свидетельству Эммы Герштейн, нормальной встречи не получилось: из лагеря Лев Николаевич прибыл «до такой степени ощетинившийся» против матери, «что нельзя было вообразить, как они будут жить вместе». Сам Гумилёв много лет спустя в «Автобиографии» трактовал события так: «… я застал женщину старую и почти мне незнакомую. Она встретила меня очень холодно, без всякого участия и сочувствия».
30 сентября 1961 года произошла окончательная ссора, после которой Ахматова и Гумилёв уже никогда не общались. По его словам: «Перед защитой докторской, накануне дня моего рождения в 1961 году, она… выразила своё категорическое нежелание, чтобы я стал доктором исторических наук, и выгнала меня из дома. Это был для меня очень сильный удар, от которого я заболел и оправился с большим трудом».
«Лишняя любовь»
Отношения Льва и Эммы подверглись испытаниям не только со стороны родственников или из-за политических репрессий. Эмма ревновала Льва к поэтессе Марии Петровых, с которой Гумилёв поддерживал близкие отношения. Мандельштам насмешливо называл Льва «львёнком», которого Эмма «приручала», что подчёркивало диссонанс их отношений и восприятие окружающими. Эти отношения приносили Эмме немало боли.
«Ну кто она ему была? Ну, собственно говоря, не жена, а частично возлюбленная, или, как она писала, «лишняя любовь», подруга дней суровых, и не только суровых», — комментирует Наталья Иванова.
Во второй половине 1940-х произошло охлаждение в их отношениях: Эмма рассчитывала, что Лев переедет в Москву и займётся литературой, а также стремилась к более близким отношениям. Она была оскорблена тем, что он не сообщил, что уже устроился в Ленинграде, куда вернулся после лагерей и службы в армии в последние два года войны.
Вместе с тем Эмма Герштейн на протяжении всех арестов и заключений Льва поддерживала его, несмотря на опасности, с которыми сталкивалась сама. Она писала ему письма, посылала книги и даже вела переписку с общими друзьями, чтобы узнать о его состоянии. В одном из писем Эмма просила Гумилёва не держать обиды на мать и стараться сохранить душевное равновесие, несмотря на сложные обстоятельства.
Творчество в заключении
Творческая деятельность и философские взгляды стали для Льва Гумилёва своеобразным убежищем и способом обрести внутреннюю свободу в условиях репрессий. Получив 10 лет лагерей в 1949 году, находясь порой на пороге гибели по причине подорванного здоровья и изнурительного труда, он начал формулировать идеи о пассионарности и этногенезе, которые впоследствии легли в основу его научных трудов.
Лев рассуждал о судьбе народов, которые, по его мнению, проходят через циклы расцвета и упадка. Иванова привела его размышления о «пассионарности», способности народа или отдельного человека проявлять непреодолимое стремление к действию, даже ценой собственной жизни. Гумилёв писал: «Когда человек действует, не может не действовать, вопреки самосохранению, он — пассионарий». В условиях давления и одиночества философия пассионарности стала для него и личной установкой, вдохновляющей на борьбу и сопротивление.
Гумилёв вышел на свободу в 1956 году, после смерти Сталина и начала процесса реабилитации жертв политических репрессий. Он предпочёл научную карьеру литературной, опубликовав множество трудов о цикличности исторического процесса. Эмма Герштейн к этому времени стала известным литературоведом, оставив исследования, глубоко осмысляющие творчество Лермонтова и культурный контекст эпохи. Они больше не встречались, но хранили воспоминания о тех годах, когда их судьбы были связаны. Общение с Эммой и поддержка, которую она оказывала ему в годы репрессий, были чрезвычайно важны для Гумилёва.
Наталья Иванова в своей лекции показала не только историю личных отношений Льва и Эммы, но и раскрыла сложную картину советской культурной среды с ее непростыми конфликтами, противоречиями и трагедиями. Любовь и дружба Гумилёва и Герштейн — это не только история эмоциональных взлётов и падений, ревности, ожиданий и счастья двух людей, чьи судьбы оказались связаны, несмотря на разные жизненные пути и взгляды. Это ещё и символическое отражение судьбы русской интеллигенции, которая, несмотря на все удары и потери, продолжала искать ответы на важные вопросы, созидать и противостоять времени.
Читать о других лекциях цикла «Голоса и тени: рядом с первыми поэтами эпохи» Натальи Ивановой:
