В Ельцин Центре 21 апреля прошел специальный показ нового документального фильма Сергея Лозницы «Процесс», который был организован при содействии Музея истории ГУЛАГа и радиостанции «Эхо Москвы» в Екатеринбурге.
Используя уникальный архивный материал, режиссёр реконструировал один из первых публичных процессов, предшествовавших эпохе «большого террора» 1937–1938 годов. Зрители наблюдают за процессом над несуществующей «Промпартией» как за театральным представлением. Все его участники – актеры. Обвинители, свидетели, судьи и подсудимые лгут самим себе, аудитории и всему миру. Фильм открывает беспрецедентный доступ к пониманию истоков тоталитаризма, сделавшего лозунг «Правда – это Ложь!» повседневной реальностью.
Фильм представил специальный гость – кандидат психологических наук, общественный деятель, доцент кафедры социальной психологии МГУ, президент движения «Союз правых сил», автор книг и постоянный участник телевизионных политических ток-шоу Леонид Гозман.
В 1992 году Гозман был советником при первом заместителе председателя правительства РФ Егоре Гайдаре. С августа 1996 по март 1998 года – советником руководителя Администрации президента РФ, а затем первого заместителя председателя правительства России Анатолия Чубайса. С 1993 года – он член партии «Демократический выбор России». C 1999 – член правления и полномочный представитель по работе с органами власти и общественными организациями ОАО «РАО ЕЭС России». Гозман был очевидцем тех событий, которым посвящена экспозиция Музея первого президента России Бориса Ельцина. Тем интереснее было его об этом расспросить.
– Вы часто бываете в Ельцин Центре и, конечно, посещали музей, какое он на вас произвел впечатление?
– Можно сказать только «Ах!». Либо долго о нём рассказывать. Если выбирать что-то между этими высказываниями, то музей замечательный. Когда я впервые попал в этот музей, совершенно не представлял себе, что можно так замечательно передать и дух времени, и образ человека, который сцеплен с этим временем. Это всегда будет его временем. Очень здорово, что это не апологетика, это не советский музей, где всё прекрасно. Здесь сочетание понимания сложнейших проблем и противоречий удивительным образом сочетается с восхищением и надеждой. Это как любовь. Когда мы любим человека, если это не первая влюбленность, а отношение взрослого человека, когда ты все знаешь, видишь все проблемы и понимаешь, что жизнь твоя далеко не идеальна, но ты все равно любишь. Это сочетание любви и осознания реальности, оно здесь прекрасно.
– Вы очевидец и участник этих событий. Ваши ощущения совпали с тем, что вы увидели в музее?
– Безусловно. Какие-то вещи вызвали эффект узнавания и ощущение, что ты вдруг оказался в том времени.
– Какими были ваши 90-е, какую роль они сыграли в вашей жизни?
– Мою жизнь они изменили полностью. До распада Советского Союза я был доцентом МГУ, преподавал на кафедре социальной психологии и считал, что это будет мое последнее место работы, никогда оттуда не уйду. А в 1992-м я стал советником Егора Тимуровича Гайдара, и все пошло совсем не так, как я планировал. Это был радикальный поворот не только для страны, но и для меня. Это самый яркий и, может быть, лучший период в истории страны. Я бы сравнил его только с великими реформами царя-освободителя Александра II. Тот период также был сложным, противоречивым. И личность государя была противоречивая, он был живой человек, а не, как тогда выражались, богом данный России. Для меня это было неожиданностью, я был вполне взрослым человеком и ещё в середине 80-х уверенным, что вся моя жизнь пройдет при советской власти. Уезжать не хотел, но было понятно, что весь этот маразм, это болото, будет навсегда. Когда случились 90-е, появилась надежда, и одновременно разочарование и естественное недовольство. Я не был поклонником Ельцина, хотя всегда считал, что Борис Николаевич великий президент. Это не значит, что я был всегда с ним согласен.
Когда началась Чеченская война, «Демократический выбор России», в котором я состоял, провел первый антивоенный митинг. И мы были в оппозиции к президенту Ельцину. Мы не одобряли эту войну, ни в коем случае.
То, что тогда было сделано, не до конца, но много. Борис Николаевич и его команда, в том числе Гайдар, вернули страну на нормальный путь развития. Да, тяжелой ценой. И Чеченская война все-таки была не войной гражданской, а колониальной. Такой же, какую вели французы в Алжире. Все империи вели такие войны. Страна была в тупике. Реформаторы вернули страну на путь нормального развития, но это не значит, что немедленно должен был наступить рай. Вот это возвращение – это то, что сделали Ельцин и его команда.
– Очень сложно тогда относились к Гайдару, и относятся сейчас. Вы не чувствовали себя камикадзе, становясь его советником?
– Скажем так, я понимал, хотя моя роль в этом была исчезающе маленькой, что все мы можем за это заплатить. Но почему-то не было страшно. Я верил, что мы победим. И мы победили. Такие депрессивные разговоры, что всё пропало, мы проиграли – не согласен с этим. У нас были серьёзные проблемы, но мы вышли на иной уровень. Это как со смертельной болезнью: если ты ее победил, то это не значит, что всегда будешь здоров и счастлив. Может появиться другая болезнь. Никто не обещает, что дальше будет легко. Мне кажется, что в 90-е, благодаря Ельцину, мы преодолели страшную болезнь – коммунизм. Вечная ему память и благодарность. То, что у нас сейчас, это тоже болезнь. Только уже другая. Её тоже надо преодолевать. Егор Тимурович, с которым мы дружили, особенно в последние годы его жизни, когда я его спрашивал, что происходит, он называл это постреволюционной стабилизацией.
– Есть у вас ощущение несправедливости в нынешнем отношении к Гайдару?
– Конечно. И к Ельцину. Но дело в том, что великих реформаторов никогда не благодарят сразу. Никогда! Царя-освободителя убили. Эрхарда – великого немецкого реформатора – Бундестаг лишил довольствия. Сейчас отношение к Эрхарду и Аденауэру, великим немецким реформаторам, совершенно другое. Реформаторов никогда не благодарят, потому, что они работают, как правило, в крайне тяжелое время. Любая стабильная система стабильна потому, что она многих устраивает. Она может вести к гибели, но при этом многих устраивать. В таком качестве реформаторов ненавидят.
– Сколько должно пройти времени, чтобы 90-е перестали быть «лихими»?
– У современной политики есть две опорные точки, на которых она стоит. Это миф о Великой победе. Дело не в том, что ее не было. Была Великая победа. Но это приватизированный миф, как будто нынешние руководители страны лично водружали знамя Победы над Рейхстагом. Второй миф, на котором строится современная политика – это «лихие 90-е» и преодоление их последствий. Всё никак не исправят того, что наделали в 90-е. Конечно, это ерунда. Сознательная пропаганда против 90-х накладывается на то, что это был действительно тяжёлый период. Но когда эта пропаганда закончится, а она закончится потому, что это то же, что обвинять татаро-монгольское иго в том, что у нас дороги плохие. Тогда люди постепенно вернутся к пониманию – то время было великое.
