В последний день лета Кирилл Серебренников представил екатеринбургской публике свой новый фильм «Петровы в гриппе» по роману уральского писателя Алексея Сальникова.
Кирилл рассказал о своём новом кино в интервью для сайта Ельцин Центра.
– Почему выбрали именно этот роман, чем он вас зацепил?
– Роман получил несколько престижных наград (литературные премии «Нос» и «Национальный бестселлер» – ред.) и этим сразу привлёк к себе внимание. Тогда я работал в Гоголь-центре и захотел, чтобы там шёл спектакль по «Петровым». Мы договорились с издательством, а потом пришёл Илья Стюарт, который купил права на экранизацию, и попросил написать сценарий к фильму. Я взялся писать сценарий и в процессе работы вчитался в этот сложный поэтический текст. Потом продюсеры из Hypefilm искали режиссёра на проект, но не нашли: но это сложный текст, не такой уж кинематографичный – настоящая, подлинная, многослойная литература. Прекрасный роман, который даёт повод к множественным интерпретациям. И тогда я сказал: «Ну, давайте, я сниму...» Вот так постепенно меня к этому материалу привело.
– Критики отметили, что фильм довольно близок к тексту. Для вас это было принципиально?
– Не сказал бы, что он очень близок к тексту, но какие-то основные, самые удачные диалоги я старался сохранять.
– В фильме параллельно существуют постсоветская действительность и советская – в воспоминаниях главного героя. Однако есть ещё третье измерение, которое делает фильм буквально пророческим, – эпидемия, всеобщее безумие, ирреальность происходящего, хотя и роман написан, и фильм начали снимать до пандемии?
– Любой роман или фильм должен быть связан с вибрациями времени – нельзя взять текст и просто перенести его на экран, это так не работает. Фильм снимаю я, поэтому это всё мои сны: я вспоминал детство, ёлки и то, какими были отношения между родителями. Я старался сделать фильм личным, для меня он стал одним из самых важных.
– Вы не были никак ограничены со стороны автора?
– Нет. Лёша – очень умный автор. Он говорил: «Я написал роман, а вы делайте, что хотите!» Это самая лучшая авторская позиция. Всегда уныло наблюдать, когда люди бьются за каждую букву и запятую. Ничего этого у нас с Алексеем не было.
– Как приняли фильм в Каннах?
– С энтузиазмом. Главный приз не дали, но мы получили приз за лучшую операторскую работу. Очень рад за Влада Опельянца, мы работаем вместе уже на протяжении многих лет. Всё остальное тоже было оценено. За три моих «участия» в Каннах в этот раз была самая лучшая критика. Фильм продан в более чем тридцать стран. Он поедет на лучшие фестивали. Собственно, в этом и состоит главная миссия фестиваля – в продвижении кино. За один вечер после показа в Каннах про него узнаёт весь мир. В этом смысле это очень удачно.
– Почему вы не снимали в Екатеринбурге?
– У нас снято несколько кадров в вашем городе. Мне очень хотелось снимать Екатеринбург, мне очень нравится ваш город, но в силу того, что из-за судов мне приходилось быть в Москве, и графики артистов тоже не позволяли им покидать столицу, мы снимали в Москве, но искали екатеринбургскую фактуру – чтобы она была похожа на, допустим, Уралмаш. Друзья, которые живут в Екатеринбурге, передавали нам сувениры, календарики 70-х годов с видами Свердловска, какие-то штучки, которые были в доме у каждого с надписью «Свердловск». Всё это стоит у Петровых в квартире.
– Вы не стали сохранять местную топонимику?
– Мы сознательно не использовали её. У нас нигде не звучит слово Екатеринбург или Свердловск. В романе это может быть важно, но в фильме этот гений места становится более абстрактным и более общим. Это «любой» город, мне хотелось, чтоб он был похож на все российские города начала 2000-х, которые зритель мог бы себе «присвоить».
– Первыми фильм увидели зарубежные зрители. Как вам показалось, он им был понятен?
– Они так хлопали, что не было и тени сомнения. Они такие умные статьи писали, задавали такие хорошие и точные вопросы, что я был сам удивлён. Мне казалось, что это кино абсолютно про нас, наше детство: эти заячьи ушки, снежинки, колготки. Ну, что этим немцам, французам, американцам наши проблемы? Но они были очень внимательны и увидели эту историю по-своему. Их интересовало, как фильм снимался, как он придуман, как выстраивались те или иные планы, их интересовала техническо-производственная и творческая сторона. Их потрясло то, как это сделано. Это очень приятно.
– Для вас было важно воссоздать среду 70-х? Где вы всё это добывали, я имею ввиду реквизит?
– Это гигантская работа нашей съёмочной группы. Мы снимали ёлку в последнем, чудом уцелевшем Доме культуры в Балашихе, который с 70-х годов не ремонтировался. Капсула времени. Дети нынешние, получается, играли своих родителей. И мы проводили для них настоящую многочасовую ёлку. Мы достали несколько подлинных сценариев советских ёлок. Всё было тщательно отрепетировано, и получилось как документальное кино. То, что вошло в фильм – это «рожки да ножки», мы сняли очень много «ёлочного» материала.
– В Советском Союзе был целый пласт такой литературы: «Мастер и Маргарита», «Самшитовый лес», «Альтист Данилов». Как вы считаете, роман Сальникова продолжает эту традицию?
– Сальников творит в эпоху, которую возглавил Владимир Сорокин. Так или иначе, признаки сорокинского мироощущения во всех нас присутствуют. Для меня эта линия фантастического в литературе чрезвычайно важна и интересна: когда мы воспринимаем реальность через призму воображения. Сальников не пишет сюжет бытово-документальный, а мы не снимаем фильм в жанре «новой документалистики». В фантастической реальности переплетаются сны и явь, горячечный бред, прошлое и настоящее. Присутствие одномоментно разных измерений – это есть в моих ощущениях. Поэтому то, что написал Сальников, оказалось таким близким. И личным.
– Как вы определяете жанр вашего фильма – хоррор, драма?
– Скорее, это чёрная комедия. Там много смешного. Я хотел бы сказать зрителю: «Смотрите фильм как комедию, как фильм с карнавальным бахтианским (Михаил Бахтин – философ и культуролог, исследовавший карнавальность культуры – ред.) ощущением. Не ищите в этом социального высказывания. Давайте посмотрим на всё это легко, как на игру».
– У Сальникова в романе своё отношение к позднесоветскому и постсоветскому периоду. Хочу спросить про ваше отношение к 90-м?
– Для меня это было счастливое время. Не мрачное, не кошмарное, не ужасное, я был ещё очень юным, могу чего-то не помнить. Мы точно не голодали, хотя я помню талоны и карточки. Для меня это было время возможностей; время, когда упал этот лживый режим, когда можно было смотреть западные фильмы, читать без цензуры книги. Было ощущение, что ты был в удушливом кольце – и вдруг открыли окно, и ты задышал. Я стал ездить за границу. Увидел разные страны, о которых раньше мог только читать. Или смотреть в передачах Валентина Зорина и Александра Бовина, о том, как голодают жители Лондона. На панк-фестивале в Лондоне я увидел этих «жителей», и они не выглядели голодающими. Для меня это было очень интересное и счастливое время. Если бы вы спросили моих родителей, возможно, они сказали бы вам, что это были лютые времена, страна распалась, не было работы и денег. Тут как в «Расёмоне» – у каждого своя точка зрения, и каждый по-своему прав. Но для меня это было очень важное время становления личности.
– Вы не привлекали для съёмок государственные дотации, значит, в России можно снимать кино на частные деньги?
– Таким образом мы снимаем уже третий фильм. Есть ощущение независимости. Но все равно без прокатного удостоверения путь на экраны закрыт. Хотя у нас в фильмах нет ничего такого, за что нам можно было бы не дать прокатное удостоверение. Этим занимаются продюсеры, они следят за тем, как меняются требования. Пока у нас проблем не было. Фильм успешно выходит в прокат с большим количеством копий.
Стартовали мы на хорошем фестивале, фильм купили много стран, значит, его посмотрят большое количество людей. Это важная история для меня. Нам здесь иногда кажется, что где-то там «на Западе» нас не любят. Вообще-то это не так. Они очень интересуются всем, что происходит у нас в культуре, с невероятной симпатией относятся к нашим людям. Сам факт, что российские фильмы участвуют во всех крупных международных кинофестивалях и пользуются большим зрительским интересом, говорит об этом интересе. На всех оперных сценах поют наши певцы, танцуют наши танцовщики. Во всём мире существует огромный интерес к русской культуре, иногда даже больший, чем у нас самих.
