В Ельцин Центре в Екатеринбурге 30 августа состоялась очередная встреча из цикла «Другой разговор». Его гостем стал доктор философских наук, заведующий кафедрой логики Института философии СПбГУ – Иван Микиртумов. В повестке дня тема, взбудоражившая российское общество, – «Надо ли защищать оскорбленные чувства?»
Обозреватель «Российской газеты» ведущий «Другого разговора» Валерий Выжутович привел данные Всесоюзного центра изучения общественного мнения. Оказалось, что более 80 процентов россиян поддерживают ужесточение наказания за оскорбление чувств верующих. Три четверти опрошенных ничего не слышали о событиях, инициирующих появление новой статьи УК РФ № 148 «Об оскорблении чувств верующих». И только 20 процентов понимают, о чем идет речь.
Ведущий напомнил, что более года назад возникло явление, получившее название «матильдовщина» по названию фильма Алексея Учителя – «Матильда». Люди, чьи чувства оказались «оскорбленными» премьерой фильма, довольно варварскими способами принялись «наводить порядки» в музеях, театрах, выставочных залах. И при этом оставались безнаказанными.
Гостю публичных диалогов философу Ивану Микиртумову ведущий предложил исследовать вопрос: что такое «оскорбленные чувства» кого бы то ни было, нуждаются ли они в защите, можно ли почувствовать себя оскорбленным в концертном зале или кинотеатре, что это за оскорбление, какие чувства оно должно затрагивать?
Докладчик сразу уточнил, что на его взгляд, «оскорбленные чувства» – довольно бессмысленная и трудно определяемая формулировка. Есть более традиционная – оскорбление чести и достоинства личности. Честь и достоинство как раз и есть образцовый объект для оскорблений. Если вспомнить древнегреческого мыслителя Аристотеля, то он говорит, что оскорбление – это выражение негативного отношения к чему-либо в неприличной форме, которая не соответствует достоинству человека и его представлениям о чести. Соответственно, ставит его в униженное положение перед окружающими. Человек гневается, стремиться к отмщению, вследствие чего возникает конфликт.
Под оскорблением чувств, считает Микиртумов, имеется в виду огорчение. И это нормально для человека испытывать горечь.
– Наши чувства – это психоэмоциональные установки относительно чего бы то ни было, что представляется нам важным, ценным, значимым, – уточняет философ. – Все это трудно «упаковать» в развернутые понятия. Когда по отношению к нашим чувствам высказываются пренебрежительно, мы чувствуем досаду. Не потому что мы плохи или недостойны, а потому что по отношению к значимым для нас вещам высказывается негативная оценка другого человека. Негативная оценка не является проявлением нелюбви или непризнанием за нами каких-то прав, а скорее нормальным альтернативным отношением другого человека к близким нам объектам, событиям, действиям и мыслям. Если мы смешиваем эти понятия, то совершаем психологическую и социокультурную ошибки, приводящие к трудно разрешаемым последствиям.
Относительно чести и достоинства Аристотель выражался весьма определенно. Достоинство – это осознание собственной ценности и уважения к себе, а честь – это наша способность добиться того же отношения от окружающих. Что касается оскорблений, считает Микиртумов, это очень зависит от того, кто и в какой мере требует от окружающих уважения своего достоинства, и как он этого добивается.
Он напомнил, что у Салтыкова-Щедрина есть персонаж, который разрешает себя за деньги разными способами унижать. Минимальная цена за устные упреки в отсутствии патриотизма и благородства. А в финале побои со сломанными ребрами, и за каждое отдельно сломанное ребро отдельная цена. Мы видим блестящую сатиру, в которой достоинство измеряется деньгами.
Ведущий диалогов говорит о том, что в нашем обществе появилась категория людей, которые готовы обижаться на все. Это касается не только произведений искусства, которые кому-то кажутся кощунственными, но и доходит до абсурда, когда устраиваются травли в "Фейсбуке" из-за того, что кто-то недостаточно скорбит или недостаточно плачет. Можно ли чувствовать себя оскорбленным от того, что кто-то не так скорбит?
– Подвергая анализу духовную жизнь, можно сказать, что избыточная готовность оскорбляться – это буквально потребность быть оскорбленным, – предположил докладчик. Чтобы через этот негатив, приписанный другому, консолидировать свою собственную личность, обрести некоторую идентичность, понять, кто ты такой, какие у тебя есть принципы и заботы, чтобы эти принципы отстаивать, для чего у тебя есть союзники и есть противники, что, в общем, делает жизнь интереснее.
– Согласитесь, эта самая оскорбленность иногда выглядит весьма агрессивно, – подчеркнул ведущий.
– Конечно, – соглашается Микиртумов. – Оскорбление предполагает агрессию. За оскорблением следует гнев, а гнев, как говорит Аристотель, – это настоятельное желание компенсировать причиненный вред. Гнев проливается сначала как мед – в виде предвкушения того, что мы с ним сделаем. Потом мы строим детальные планы и реализуем их. Удовлетворив свой гнев, мы испытываем компенсацию. Симптоматика гнева – это симптоматика оскорбления. Если вы желаете думать, что вы оскорблены, вы должны гневаться, хлопать дверями, топать ногами, что-то выкрикивать. Когда вы в гневе, вам прощаются разные слова и поступки, потому, что вы находитесь в состоянии аффекта. А вот если вы просто огорчены, то нет, тут вам не будет прощенья. Огорчение не искупает тяжесть поступка, а гнев искупает.
– Само понятие «оскорбленные чувства» не сейчас появилось. Сейчас появилось наказание за «оскорбление чувств». Само словосочетание встречается у Грибоедова в «Горе от ума», – ведущий напомнил финальный монолог Чацкого: «Вон из Москвы! Сюда я больше не ездок! Бегу, не оглянусь, пойду искать по свету, Где оскорбленному есть чувству уголок! Карету мне! Карету!» Но там нет ничего о том, что Чацкий пойдет в суд. Могут ли чувства, оскорбленные или нет, быть предметом судебного разбирательства?
Докладчик подчеркивает, что задача философа дифференцировать и уточнять значения слов. Он настоятельно рекомендует не пользоваться термином «оскорбление чувств», по меньшей мере, в юридической практике. Оскорбление чести и достоинства – это понятно. Защита прав – это понятно. В морально-психологической сфере моральные чувства существуют, но в юридической сфере их быть не должно. Потому что эти чувства есть у всех – самые разнообразные, и по самым разным поводам, которые, то получают удобрение, то ущемляются и оскорбляются. Где, уточняет Микиртумов, проходит та грань, которая указывает на то, как нам регулировать вопрос, какие чувства защищать в суде, а какие нет.
Закон защищает не только религиозные чувства, но и мировоззренческие установки. Они могут быть самых разных сортов и оттенков. Если, беседуя с религиозным радикалом, мы утверждаем, что его бога нет, является ли это основанием ли для защиты чувств верующих, и причиняет ли это оскорбление его чувствам? Вслед за религиозными чувствами, в полемику вступают политические пристрастия. Но дело не в содержании, считает лектор. Те, кто требует защиты, проявляют повышенную социальную активность. Они претендуют на особый социальный статус. Они хотят понравиться государству, заявить о себе перед лицом других. Есть еще и внутренние интересы. Всякая группа стремится к консолидации, у нее есть лидеры, она нуждается в механизме идентификации, сплочения, отделения себя от других. Лидерам необходимо куда-то вести эти группы, указывать на врагов и союзников.
– Желание оскорбиться присуще каждому из нас иногда, – говорит лектор. – У кого-то это может оказаться весьма настоятельной необходимостью. Если пытаться это регулировать юридически, мы нарушаем принцип равенства перед законом. Получается, что у нас есть какие-то привилегированные группы, которые подлежат защите в суде, в то время как их оппоненты – нет. Те, кто претендует на привилегированный статус, могут чувствовать, что у них есть союзники, что стоит им только начать говорить об оскорблении чувств, как им тут же помогут, возьмут под защиту, а они за это окажут какое-то политическое содействие. В общественных и политических процессах участвуют все, кто хочет. Они связанны религиозными чувствами, политическими, этническими или мировоззренческими установками. И, конечно, они ищут себе союзников, хотят понравиться главенствующим группам.
– Может быть, чувства верующих как-то обострены, – предполагает ведущий. – Или эти люди более эмоционально реагируют на то, что кажется им оскорблением.
Микиртумов поясняет, что это зависит от норм конкретного сообщества. Есть религиозные организации, которые приучают своих членов быть более терпимыми к другим мнениям. Другие настаивают на более радикальном отношении. Есть сфера сакрального, не относящегося к религии вообще. Например, гражданское сакральное выражено в памятниках и монументах, музеях, медалях, орденах, называниях улиц чьими-то именами. Оно имеет политическую историю. А что касается политического сакрального, то на нем основана вся гражданская идентичность.
– В моем детстве каждую неделю было что-то про славу и про войну, – вспомнил лектор. – В конце концов, мы утратили всякую чувствительность к памятникам, монументам, возложению цветов и к ветеранам. Это перестало действовать. Поэтому мы не должны удивляться тому, что, несмотря на колоссальную мемориальную работу, связанную со Второй мировой войной, часть общества оказалась не способной откликаться, потому что еще в детстве получила смертельный заряд ложного пафоса. Особенно печальной оказалась судьба посмертной памяти. Могилы Неизвестного солдата есть во всех странах, но так плохо они выглядят только у нас. Мы видим, что сфера сакрального может существовать и вне религиозного контекста.
Валерий Выжутович предложил обсудить историю с фильмом «Матильда», которая продолжалась почти год и получила широкий резонанс в СМИ.
– Это классический случай индивидуального продвижения отдельного человека, – предположил Микиртумов. – Инициатор протеста получила всероссийскую известность. Можно просто позавидовать успешности этой акции. Вместе с тем произошла такая полезная для современного общественного сознания с точки зрения правящих элит актуализация темы Николая II. В этой непростой ситуации каждый получил свое. Любители самодержавия получили Николая II с дискуссией о том, хороша ли была его империя или нет. Те, для кого он святой, порадовались тому, что фильм запретили. Независимо от того, что потом его разрешили. Был период торжества и утверждения своей идентичности. Здесь сработала ровно та опция, о которой я говорил: если мы видим, что структура власти не являющаяся монолитной, среагировала позитивно на какую-то акцию, то почему бы этим не воспользоваться? Инициаторы-чрезвычайщики все время ищут поводы для спасения Отечества, чтобы кого-то разоблачить и на этом прославиться или понравиться начальству.
– Согласны ли вы с тем, что на подобные акции существует социальный заказ? – уточнил ведущий.
– Если это так, то это не прямой заказ со списком возможных мероприятий. Мы знаем, как работает российская власть со средствами массовой информации, и раз эта тема там активно присутствовала, значит, на то было явное одобрение. Для современной России и не только для России характерна активная позиция властвующих элит в отношении работы с общественным мнением. Нас ожидают интересные политические трансформации, потому что демократия в том виде, в котором она была раньше, оказывается устарелым механизмом. Поэтому везде элиты заняты тем, что мониторят общественное мнение и корректируют свой курс в соответствии с ним. В одном случае необходимо что-то делать с мигрантами, менять миграционную политику, которая вызывает раздражение у населения. В другом случае можно запустить критику «Матильды», устроить из этого аттракцион и посмотреть, что выйдет.
Ведущий вернулся к теме реакции на оскорбленные чувства, которая принимает довольно часто хулиганские формы, когда срывают спектакли, обливают помоями экспонаты выставок.
– Когда Станислав Говорухин был председателем Комитета по культуре Госдумы, был внесен законопроект, направленный на защиту произведений литературы и искусства от вандализма, – напомнил Валерий Выжутович. – Дошло до того, что уже и президент должен был сказать, что хулиганские выходки, попытки срывать спектакли недопустимы и должны пресекаться по всей строгости закона. При этом добавил, что в самой творческой среде должна быть определена грань, между циничным оскорбительным эпатажем и творческой акцией. Где эта грань между художественной провокацией и религиозной?
– Это два вопроса. Первый: по поводу прямых действий. Никакие дополнительные законы не нужны. Хулиганские действия пресекаются действующим законодательством. Когда этого блокирования не происходит, это печальный варварский синдром, положение, предшествующее наступлению тоталитарной диктатуры. Пример – фашистская Германия, СССР, определенные периоды китайской истории. Появляются группы, осуществляющие прямое физическое воздействие на противников режима. Государство относится к этому попустительски, ибо и государственный аппарат, и контролирующие государство элиты, рассчитывают на то, что с помощью подобных прямых воздействий их политические противники будут подавлены и запуганы. Эта практика давно известна, тут ничего чудесного нет. Все это легко пресекается, потому что есть и соответствующие законы, и соответствующие органы. Относительно второго вопроса: я противник любых запретов. Пусть сочиняют, пишут, играют что хотят. Это регулируется двумя обстоятельствами. Первое – государственное финансирование. Государство, давая деньги, вправе ожидать что продукт, который ты производишь, не должен быть провокационным. Надо финансировать киноискусство потому, что российское кино коммерчески не очень выгодно. Если его не финансировать, оно умрет. Театры надо поддерживать, потому что сами они не выживут. Раз ты берешь деньги у государства, не лезь на рожон, не раздражай. Это несложно соблюсти. И тут не будет, каких-то ужасных ограничений авторским замыслам. Можно снять на государственные средства вполне себе смелое, и прорывное, и новаторское кино. А вот если ты средства получил свободным образом, тут уж можешь себя ничем не ограничивать, кроме здравого смысла.
Микиртумов подчеркивает, что возможность высказываться – это наша цивилизационная безопасность. Если мы вообще исключим искусство, перестанем тренировать наше воображение и фантазию, мы перестанем видеть будущее. Познавательная деятельность построена на предвосхищении будущего в большей степени, чем на припоминании прошедшего. Мы запоминаем прошедшее, потому что предвосхищаем будущее. А не наоборот. Поэтому искусство как социальное образование нуждается в максимальной свободе, чтобы тренировать работу нашего воображения. И здесь опять обращаемся к Аристотелю. Он считал, что искусство имеет терапевтическое значение. Мы плачем и огорчаемся, потому что у нас в душе есть «плачущее» начало. Такое начало, которое способно огорчаться плакать, и сопереживать. Это начало испытывает аффекты. И как всякий орган, который предназначен для какой-то цели и долго ее не выполняет, оно начинает атрофироваться, сжиматься, теряет адекватность в реакциях. Если я не читаю мелодрамы, не смотрю кино, не посещаю драматические спектакли, допустим, у меня в жизни все хорошо и спокойно, мое плачущее начало пребывает в пассивности, разучивается правильно реагировать. И, когда происходит что-то огорчительное, я либо чрезмерно буду реагировать и убиваться по пустяшным поводам, либо наоборот, чего-то не замечу, не проявлю должного сочувствия, буду грубым и черствым. Чтобы тренировать чувство сопереживания и сострадания, необходимо тренироваться на предметах искусства, на фиктивных, воображаемых ситуациях. Точно так же комедия. Если вы все время до этого смотрели комедии и читали шутки, к концу этого периода вам уже ничего не смешно. Аристотель объясняет, что есть смеющееся начало души. Его необходимо тренировать, воспитывать, культивировать. Идея культивирования душевных качеств и способностей все время присутствует у Аристотеля. Иногда хочется кого-нибудь стукнуть. Во сне вы видите, что кого-то убиваете. В наших снах мы ни от чего не застрахованы. Существует разная литература и кино, в которых все это происходит. Поэтому мы можем переживать все фиктивным образом. Страшные сказки и мифы, в которых такое происходит, что даже нельзя рассказывать детям до определенного возраста, – это все методы проживания подобных ситуаций. И культура не должна это скрывать, потому что тогда мы перестанем понимать, что это такое, перестанем работать разумно над собой. Масс-медиа заполонены фильмами, где все стреляют. И кто-то скажет: это надо запретить, а то люди насмотрятся и начнут сами убивать. Но это не так. Опыт показывает, что все это работает как механизм изживания аффектов. Искусство год от года становится все более изощренным, но мы от этого хуже не становимся. Искусство обладает мощным терапевтическим эффектом и оздоравливает нас.
Если разбирать в суде все огорчаемые чувства, подытоживает Иван Микиртумов, придется затыкать кому-то рты, а этого делать ни в коем случае, нельзя. Это нарушает безопасность нашей рациональности. Точно также нельзя ничего пресекать в сфере искусства, в сфере воображаемого, потому что это будет подрывать нашу эмоциональную безопасность, наше умение работать над собой и ограничит наше знание о самих себе.
У аудитории накопилось множество вопросов к докладчику.
Госдума в первом чтении приняла федеральный закон о защите чувств верующих, предусматривающий уголовную ответственность за оскорбление религиозных чувств граждан и осквернение религиозных объектов. Вопрос: не поторопились ли народные избранники, может, надо было провести референдум и обсудить со всеми гражданами страны? Не утонет ли закон в поправках? И не станет ли очередной правовой лазейкой против неугодных и инакомыслящих? Другой вопрос: если наказание за вандализм, порчу церковного имущества, осквернение территории храмов и верующих действиями в целом кажется вполне логичным, то почему он вызывает такую тревогу в обществе?
Еще один вопрос от молодого человека: «Сказка о попе и работнике его Балде» не оскорбляет чувства верующих? Что ж теперь и критиковать попов нельзя? Этак скоро может встать вопрос и о свободе слова. Что делать с религиозными фанатиками? Религии все очень разные, и как-то уживались мы раньше без судов, сетовали слушатели. Войну прошли рядом мусульмане, иудеи, православные. Что делать атеистам? Они тоже могут быть оскорбленными.
Юристы уверены, что после вступления закона в силу, суды завалят исками от сумасшедших, которые будут оскорбляться на все подряд, хотя для того, чтобы завести уголовное дело, нужны веские основания. В аудитории преподаватели философии, истории и общественных наук, юристы, общественники, пожилые люди – постоянные слушатели публичных диалогов «Другой разговор». Многие из них, считают себя людьми глубоко верующими. Именно они проявили наибольшую озабоченность. «Меня невозможно оскорбить, –рассуждал один из присутствующих. – Я попытаюсь разобраться и простить своему обидчику! Если я не хочу простить, то какой я верующий? Кроме того, ни один батюшка не благословит прихожанина идти с этим в суд. А это важное решение, такое обсуждают со своим духовником». Другой справедливо и не без иронии подметил, что сегодня становится удобно быть верующим, но все же хочется надеяться, что перед законом все равны.
Исчерпать тему не удавалось в течение часа, пока не был назначен «последний» вопрос.
В публичных диалогах с журналистом Валерием Выжутовичем участвуют известные ученые, историки, экономисты, писатели, философы и деятели культуры. Их профессиональный и человеческий опыт в чем-то опровергает, наполняет новыми нюансами наши представления о том, что происходит сегодня с российским обществом.
