Политолог, президент фонда прикладных политических исследований «ИНДЕМ» Георгий Сатаров в онлайн-цикле бесед Ельцин Центра «Мир после пандемии» делится прогнозами развития института государственности, рассуждает о роли доверия в обществе и о том, что пандемия – это социальная болезнь.
Интервью записано 20 апреля 2020 года.
Фонд «ИНДЕМ» уже давно работает в режиме онлайн – и планёрки проводим, и встречаемся, поэтому на нас режим самоизоляции не очень повлиял. А вот на тематику нашей работы коронавирус, вся эта пандемия ужасная, конечно, повлияла: мы же математики, столько не живут, сколько я занимаюсь применением математики в самых нематематических сферах. Мы тут же бросились анализировать те данные по коронавирусу, которые были доступны, по динамике пандемии, и все это, как вы понимаете, на голом энтузиазме.
Мгновенно родилась идея довольно серьезного проекта, мы любим серьезные проекты, потому что умеем делать такие комплексные проекты, которые разрушаю междисциплинарные границы, а пандемия – это ровно тот случай. Мы оперативно сделали маленький раздельчик на нашем сайте, где мы публикуем текущие размышления и результаты нашей аналитики. Можно зайти на сайт www.indem.ru и там вверху по центру написано «COVID-19», можно кликнуть и войти в этот раздел. Там же можно найти новый мой текст про то, что пандемия – это социальная болезнь. Это болезнь государства, это болезнь цивилизации, и если мы не учитываем взаимосвязь биологического и социального в очень широком смысле, включая политику и экономику, то мы ничего не понимаем про эту пандемию.
Разность, как позитивный ракурс
Я хочу начать с того, что мне очень не нравится формулировка вопроса «а что изменится после?», потому что это предполагает некую независимость от нас этих возможных изменений, что это нечто такое природное, что может произойти, а может не произойти. На самом деле, то, что может и должно меняться – это прежде всего социальная среда. Это какие-то наши представления, которые влияют и на отношения между людьми, между государствами, это какие-то изменения в нашей системе ценностей. Те есть это то, что должно меняться в нас, если мы пытаемся разбираться в происходящем, начиная от осмысления эмоций, которые мы сейчас испытываем, до каких-то серьёзных исследований.
Мы сейчас видим много интересного, например, я видел в сети, как по пустому Хельсинки идёт полицейский и поёт на финском языке «Я люблю тебя, жизнь». Песню, которую Бернес когда-то пел. Это акция полиции в поддержку жителей. Он идёт и поёт эту песню, он поёт нашу песню, чтобы поддержать жителей Хельсинки, это обалденное зрелище. Это вот то, что делает мир единым, как, в принципе, и сама эта пандемия, которая, как в своё время эпидемия холеры, стала возможной в силу развития коммуникаций (слава Богу по интернету это не передается). Мы живем в мире, который стал тесным, и он стал очень связанным, он стал быстро-тесным и быстро-связанным. То, как развивается эта пандемия в мире, это отражение макросоциальности этого нашего глобального, мира.
В то же время сохраняется и сегментированность этого мира, мы условно называем пока это государствами, хотя совершенно не обязательно, что это будет через сто лет или даже через пятьдесят. Это может быть другая сегментация, более сложная. Сама по себе сегментация неизбежна, потому что если она закончится, то закончится и развитие. Развитие возможно, пока мы разные, пока мы осознаём свою разность, пока мы её используем как позитивный ресурс. Эта глобальность, эта теснота сохранится, с моей точки зрения, как сохранится и сегментация, хотя принцип может меняться.
Переосмысление образования и эволюция государства
Произойдёт и переосмысление государства как ячейки сегментации, и переосмысление роли глобальных институтов, межгосударственных институтов, это абсолютно неизбежно.
Я уверен, что будет происходить переосмысление школьного образования, которое в каком-то смысле застряло на уровне середины прошлого века. В то же время конец 20-го – начало 21-го века сопряжено с гигантской революцией в науке, которая пока не нашла никакого отражения в школьном образовании, а значит, не нашла отражения и в наших житейских представлениях о мире. К примеру, понимание того, что такое экспонента и что такое экспоненциальный рост (несмотря на то, что саму функцию изучают), чем это чревато, как строятся современные математически модели и как они предсказывают возможные последствия. Это должно внедрятся в обыденное сознание через школьное преподавание, потому что такого дикого разгула мракобесия, как бы «осмысления» происходящего, как мы все увидели и услышали в последние полтора месяца, я не ожидал. Причём это говорили и профессионалы, страдающие тем же синдромом приверженности к классическим представлениям, я бы сказал, додекартовским даже. Вот это все должно меняться, на мой взгляд.
Если уж говорить о какой-то серьезной, долгосрочной эволюции структуры цивилизации, она будет не упрощаться, а усложняться. Это естественный ход любого эволюционного процесса, никуда не денешься. Вместо «нарезанного пирога» государств будет возникать некое папье-маше. Точно так же отличается, к примеру, современное модульное гражданское общество от сегментированного феодального общества. Не происходит объединения в некое супер-общество, происходит усложнение, когда один и тот же человек может быть членом разных сообществ и он свободно туда входит, свободно оттуда выходит. И они пересекаются, накладываются друг на друга, они обмениваются людьми, деньгами и так далее… Это сложная структура, как папье-маше, и поэтому она гибкая, устойчивая, сильная. Наряду с этим будут возникать структуры, координирующие и ассоциирующие различные типы сегментов, и будут структуры, которые ассоциируют различные ассоциирующие структуры, и так далее. Это естественный ход эволюции, социальные мыслители уже давно пишут о кризисе государства модерна, так что это не есть какое-то моё супервИдение.
Если говорить о менее долгосрочной перспективе, то уже происходит более четкое осознание роли государства на более-менее современном уровне. Там, где государство ставит себя как некую самоценную конструкцию, которая требует жертв от всего остального, что находится за пределами этого государства – как правило, на самом деле это означает всего-навсего за пределами бюрократии, или за пределами властвующего клана, или за пределами властвующей группировки. Под это придумываются какие-нибудь мифы и прочее.
Это все такие ветки социокультурной эволюции, и мы отчетливо видим сейчас дикое фиаско многих государств. Безусловно, будет проанализировано развитие локальных инфекционных процессов в зависимости от государственных и административных решений. Конечно, мы тоже будем этим заниматься.
Кризис доверия и социальный контроль
В ближайшее же время будет происходить и переосмысление понятия потребления, что нам нужно потреблять. В общем смысле все живые существа, которые нам известны, это всё существа потребляющие и размножающиеся. Человек не исключение в силу того, что он тоже живое существо, но у него сложнее с объектами потребления.
Очень важно, чтобы люди переосмысливали и самих себя, и социальные отношения и так далее. Я хочу привести простой пример. Вот знаменательное 16 апреля в Москве, когда случились эти гигантские очереди в метро. Обратите внимание, практически на всех изображениях этих очередей люди в большинстве своем в масках, но стоят они вплотную друг к другу, и это друг другу противоречит. То есть маски вроде бы соответствуют установке на соблюдение социальной дистанции, а люди, прижавшиеся друг к другу в этих очередях, полностью противоречат. И в магазинах, где есть разметка по полтора метра, происходит то же самое – когда большой наплыв посетителей, все начинают прижиматься друг к другу. Потому что практически каждый уверен, что если они будут соблюдать дистанцию полтора метра, то кто-то другой подойдёт и встанет в этот пробел. Этот простейший пример демонстрирует гигантское недоверие друг другу в обществе. «Я соблюдаю дистанцию, но большинство других наверняка при возможности её нарушат» – вот наше представление друг о друге.
Еще одна любопытная вещь: если вам повезло ездить в темное время суток по европейским дорогам, то проезжая небольшие городки (это может быть Голландия, Англия, Германия или где-то еще), вы наблюдали наверняка одну забавную вещь, что во всех домах, где еще люди не легли спать, широко распахнуты шторы в освещенных окнах гостиных, на кухнях и так далее. Это следствие древней средневековой традиции: мы открыты и подконтрольны вам, а вы контролируете нас. Европейская цивилизация росла на том, что в России называется «стукачество», а у них рассматривается по-другому, как внутренний социальный контроль. Это дало колоссальный эффект европейскому развитию, как ни странно. Скажем, в России этого внутреннего социального контроля фантастически не хватало, я не знаю, какая доля смертей относится на счет этого гигантского социального дефекта.
Есть два обстоятельства, сформировавших эту особенность социальных отношений. Это, во-первых, привычное недоверие к государству. Мы готовы любить какую-то конкретную персону, но к государству в целом, к власти в целом мы испытываем тотальное недоверие. И оно «стаскивается» вниз, спускается на уровень наших социальных отношений. При определённых условиях это может сочетаться с отношением к жертвам государства, когда идущим по этапу заключенным суют узелки с хлебом.
Ну и времена тотального доносительства, сталинские времена, которые мы тоже не можем сбрасывать со счетов. При этом тотальное доносительство не является универсальной константой российской истории. Но когда меняются обстоятельства, например, проявляется воля власти, то есть власть задает некое «направление ветра» – и начинается эпидемия доносительства, например.
Доверие – это очень сложная многоаспектная категория, один из аспектов доверия – это доверие как смазка при социальном трении. Мы с вами, будучи существами социальными, кооперативными, вступаем в некие отношения для того, чтобы совместно решать некие проблемы. У нас есть распределение труда, у нас есть взаимные обязательства, и есть два режима работы: первый, когда каждый из нас тратит какие-то свои ресурсы на то, чтобы проверять, а делает ли тот или иной партнёр то, что он обязан делать, потому что иначе может терять смысл то, что делаю я. То есть мы часть ресурсов тратим на взаимный контроль. И в результате мы делаем менее эффективной нашу совместную деятельность, она вообще может обрести отрицательную эффективность, когда всё уходит на контроль. И есть второй режим, есть доверие как некий инструмент уменьшения этих издержек: я доверяю – это значит, я не трачу усилия на то, чтобы контролировать ваш вклад в нашу совместную идею. Наша кооперативная социальность и есть один из источников порождения самой идеи доверия.
Допустим, и государство, и общество своё совместное проживание не рассматривают как совместную деятельность, и это первая причина, почему не может возникать доверия ни государства по отношению к обществу, ни общества по отношению к власти, это довольно симметрично. Но если мы рассматриваем нашу жизнь в государстве как совместную деятельность, опять же возникает вопрос, а какие ресурсы мы тратим на взаимный контроль? И здесь уже важна степень доверия к власти, как к партнёру совместной деятельности или к обществу, как к партнёру. Это способ повышать нашу совместную эффективность. Вот в России эта совместная эффективность отрицательная. Ни общество, ни государство не рассматривают наше совместное проживание как совместную деятельность, направленную на общие цели. Да и цели уже давно не общие, вот в чем проблема.
Дела семейные
Что касается приватной части моей жизни, семьи, в условиях пандемии, то совершенно определённо могу сказать, что переболела моя жена. Были совершенно отчётливые признаки поражения «короной» одного из органов, при этом был отрицательный анализ. Она какое-то время полежала в двух больницах, ни одна из них не была связана с «короной», с тем эффектом, который давала «корона» в её организме. Причем были абсолютно прозрачные симптомы, как это параллельно потом выяснилось, но не было диагностировано при нескольких вызовах скорой помощи. Дело в том, что протокол, по которому работает скорая помощь, ориентирован только на поражение легких и абсолютно не ориентирован на то, что «корона» поражает другие органы. Хотя это уже общеизвестно, и те, кто темой интересуются, могут все это найти в интернете. Но похоже, что этим интересуется только интернет и люди, но не очень интересуются власти.
Не исключено, что в несколько иной форме переболели тёща и дочка, и не исключено, что переболела кошка, потому что был период, когда она чихала и кашляла. Единственный, кто пока держится, это я. Несмотря на то, что практически невозможно не заразиться, когда ты живешь внутри семьи, это просто нереально. Но, похоже, что наша семья через это прошла и посмотрим, что будет дальше.
Все видео проекта «Мир после пандемии» на Youtube
Сегодня сложно давать прогнозы, но еще сложнее – их не давать. Как заставить себя не думать о том, каким будет мир после пандемии? Как изменится власть, отношения между странами, экономика, медицина, образование, культура, весь уклад жизни? Сумеет ли мир извлечь уроки из этого кризиса? И если да, какими они будут? В новом (пока онлайн) цикле Ельцин Центра «Мир после пандемии» лучшие российские и зарубежные эксперты будут размышлять над этими вопросами. Наивно ждать простых ответов, их не будет – зато будет честная попытка заглянуть в будущее.
