Метаморфозы «географического романа» в научной и авантюрной фантастике XX века стали темой очередной лекции авторского цикла Елены Козьминой, состоявшейся 7 мая.
Доктор филологических наук, профессор кафедры издательского дела УрФУ рассказала посетителям Ельцин Центра в Екатеринбурге о том, как эта форма повествования оказалась сердцевиной жанра. Сюда попадают сюжеты о путешествиях на Венеру или Альфу Центавра, и именно здесь формируются ключевые смыслы фантастической литературы XX века.
География как приключение
Традиционный географический роман, как отметила Елена Козьмина, включает четыре основные разновидности. Первая — романы об открытии неизвестного, «затерянного» мира. Вторая — поиски клада или пропавшего человека. Примеров множество — от «Острова сокровищ» до «Детей капитана Гранта». Третья — робинзонада. Здесь описывается сценарий одиночного выживания и освоения «чужого» пространства. Четвёртая — колониальный роман. Например, повествование о взаимодействии туземцев и европейцев.
Именно эти жанровые схемы, изначально нефантастические, позже были подхвачены и трансформированы фантастикой. Фантасты не создают собственных жанров, они творчески перерабатывают уже существующие — «перемешивают» их, «делают гоголь-моголь», иронично отметила Елена Козьмина.
Затерянный мир как жанровая матрица
Одним из архетипов географического романа, ставшего фантастическим, стал «Затерянный мир» Артура Конан Дойла. Его сюжет строится по трёхчастной схеме: описание мотивации (научная экспедиция), авантюры в неизвестной стране и возвращение.
Легенды и мифы становятся поводом для научных исследований, учёные ищут доказательства того, что «вдруг это всё правда». «Путешествие по иному миру мы помним с вами из сказочных сюжетов — это всегда путь в страну мёртвых», — замечает Козьмина, указывая на глубинный архетип подобного путешествия.
Затерянный мир всегда чётко отделён от обычного: «граница» — одна из ключевых деталей сюжета. Она может быть скалой, пропастью, обрывом — важно подчеркнуть качественный переход в «иной» мир. Рассказчиком, как правило, выступает очевидец, один из участников экспедиции — приём персонального повествования помогает создать эффект достоверности.
Клад, случай и характер: авантюрные поиски
Романы о кладах, например «Остров сокровищ», отличаются другим мотивом: они не научны, а авантюрны, героями движет не гипотеза, а алчность. Здесь появляется мотив случайности, а препятствия становятся не только природными (шторм, джунгли), но и человеческими (предательство, глупость).
«Сквайр Трелони набирает команду… даже если захочешь, таких разбойников не наберёшь», — шутит Козьмина. Произведение наполнено яркими характерными образами: Доктор Ливси, Джон Сильвер, капитан Смоллетт. Они не просто статисты, а полноценные герои.
Робинзонада как универсальный конструкт
Особое внимание лектор уделяет робинзонаде — жанру, который «не изживет себя никогда». Вариантов множество: от детских и женских до зимних и тюремных. Это истории о выживании, о построении новой жизни в чужом (или изолированном) пространстве. Важная особенность жанра — включение систематических описаний географии, климата, флоры и фауны места, где разворачиваются события.
По словам профессора, робинзонада оказалась настолько плодотворной формой, что из неё и вырос весь географический роман. Елена Козьмина подробно рассказала об авторе «Приключений Робинзона Крузо» Даниэле Дефо, о его источниках, включая реальные дневники пиратов, в частности Уильяма Дампьера. Именно реальность, усиленная литературной выдумкой, делает роман о Робинзоне столь убедительным.
Колониальный роман и пиратские страсти
Отдельный блок — колониальный роман, который чаще всего означает «роман про индейцев». Здесь вспоминаются и реальная история Покахонтас, и Чингачгук в исполнении Гойко Митича — «экранный индеец всех времён и народов». Пиратский роман — одна из разновидностей колониального — приводит нас к образу Джека Воробья и к реальным историям морского разбоя, включая каперов, «легальных пиратов» с государственными лицензиями.
От географии к космографии
Переход к фантастике начинается с идеи «перемешивания» всех этих жанров. Писатели-фантасты берут структуру приключенческого романа, но заполняют его иными смыслами. Так появляется фантастический географический роман, а затем — космографический.
В этом пространстве жанров появляются новые формы. «Солярис» и «Эдем» Станислава Лема — путешествие в иное сознание. «Туннель в небе» Роберта Хайнлайна — фантастическая робинзонада с этическим выбором. «Металлическое чудовище» Абрахама Мэррита — контакт с мыслящими металлическими формами жизни, чуждой формой разума. «Посёлок» Кира Булычёва — изоляция и взросление в инопланетной колонии.
«Если в географическом романе описываются реальные растения и животные, то в фантастике нужно описывать то, чего не существует. И эти описания дорогого стоят», — считает Елена Козьмина.
Что считать фантастикой?
Завершая повествование, Елена Козьмина задалась вопросом: какие романы считать фантастическими? Почему «Затерянный мир» — фантастика, а «Робинзон Крузо» — нет, хотя остров у Робинзона столь же невозможен? Где грань между домыслом и фантастическим вымыслом?
Отвечая сама себе, профессор предложила различать два уровня: жанровую структуру (авантюрную, географическую, научную) и уровень фантастического допущения. Условной границей между ними может быть «характер испытания»: если оно касается внутренней природы человека, а не только его выживания — перед нами, возможно, уже философская фантастика.
По её мнению, географический роман, перешедший в фантастику, становится зеркалом того, как человечество воображает границы возможного. От туземцев до мыслящего металла, от пиратов до героев космических посёлков — жанр путешествует вместе с человеком, изменяясь и расширяясь. Но структура остаётся узнаваемой: есть мир, есть переход границы, есть испытание. И только от писателя зависит, где окажется эта граница — в джунглях Амазонки или на Венере.
«Фантастика перемешивает жанры — и в этом её мощнейший креативный ресурс», — подвела итог Елена Козьмина.
