Советская песня пыталась соединить несоединимое: народность и официальный статус, самобытность и скрытые западные заимствования. Иногда ей это удавалось, но чем ближе был конец, тем жёстче становились расхождения между официозом, массовой лубочной, интеллигентской лирической, оппозиционной музыкой. Лишь двое или трое музыкантов смогли перескочить через все барьеры. Один из них — Владимир Высоцкий. Другая — Алла Пугачёва.
О музыке 1960-80-х годов и её взаимодействии с идеологией 12 июня рассказал в Ельцин Центре Александр Архангельский — писатель, публицист, профессор Московской высшей школы социальных и экономических наук. Его лекция стала 7-й в цикле, посвящённом эпохе застоя.
Другие лекции цикла:
- Александр Архангельский — о застое как эпохе разочарования
- Александр Архангельский — про «анклавы и ниши» эпохи застоя
- Александр Архангельский: «Пространство жизни оказалось объёмнее»
- Александр Архангельский — о мистике и лженауках в эпоху застоя
- Театр застоя: от «Заседания парткома» до Гамлета Высоцкого
- Александр Архангельский — о кинематографе застоя
Технологии за свободу
— Развитие официальной и неофициальной сцены в СССР было тесно связано с развитием технологий записи и передачи музыки, — начал своё выступление эксперт. — Каждое следующее поколение звучащих устройств, во-первых, расширяло круг вовлечённых, а во-вторых, давало больше альтернативы, что слушать.
Первым массовым музыкальным прибором в стране стала стационарная радиоточка: в любом фильме про войну мы видим кадры, как из громкоговорителей на телеграфных столбах звучит «Рио Рита» или речь товарища Молотова. Разумеется, попадало в трансляцию только то, что отобрано и утверждено «сверху».
Следующим важным расширением стали однопрограммные радиоприёмники — с помощью проводов сигналы транслировались в квартиры граждан. Сигнал точно такой же управляемый, но в сравнении с «иерихонскими трубами» радиоточек у гражданина появляется выбор: можно включить, можно выключить. А с внедрением трёхпрограммных приёмников у советских людей впервые появилась относительная звуковая свобода.
— Первая программа — разговорная, политическая. Она доносит официальную точку зрения. Вторая — тоже разговорная и политическая, но чуть мягче. А на третьей, радио «Маяк», появляется музыка и разговоры о музыке, — комментирует Александр Архангельский.
Короткие волны и «музыка на костях»
В середине 1950-х годов появляются первые устройства, с помощью которых можно слушать музыку не из официальных каналов.
Во-первых, это коротковолновые приёмники. Официальное радиовещание в СССР велось на длинных и средних волнах, в то время как весь остальной мир вещал на коротких, что позволяло транслировать сигнал далеко через границу. Народные умельцы собирали собственные приборы и ловили «вражеские голоса», а работа «глушилок» только способствовала техническому творчеству.
Во-вторых, это так называемая «музыка на костях». Чтобы зафиксировать услышанное на коротких волнах, советские «эдисоны» стали собирать звукозаписывающие устройства, сходные по принципу с виниловым проигрывателем. Дефицитные детали покупали в радиомагазинах, на рынках, а некоторые особенно отчаянные похищали необходимые технические приспособления с предприятий Министерства связи. Материалом для записи становились рентгеновские снимки.
— Мы добываем у знакомого хирурга рентгеновский снимок, вырезаем круг, записываем на него музыку, которая нас интересует и которая не идёт ни по одному из государственных источников. Индивидуализация усиливается — не власти выбирают за меня, что слушать, а я сам. Государство отходит в сторонку — и тут же появляется новый фактор: деньги. Я покупаю право слушать то, что хочу, не спрашивая разрешения, — комментирует Александр Архангельский.
Следующая степень музыкальной свободы связана с катушечными магнитофонами. Первая советская серийная аппаратура, которая которая называлась СМ-45, появилась в 1942-м. Через два года в радиовещательные центры советского государства начали поступать магнитофоны МАГ-1 и МАГ-2. Их было около 70 на всю огромную страну. А в 1949-м на Киевском заводе радиоаппаратуры налаживается выпуск первого массового магнитофона — «Днепр». Его первые модели тяжёлые, гигантские, дорогие, но с каждой последующей серией размеры и цена уменьшались, а аудитория увеличивалась.
Наконец, в эпоху застоя в СССР начали штучно появляться западные диктофоны, позволявшие неконтролируемо записывать выступления и песни.
Борьба с «неправильной» музыкой
«Ребра» для кустарной звукозаписи добывали через работников медучреждений по договорной цене 10-30 копеек за лист, а готовый товар с зарубежной или эмигрантской музыкой стоил 7-15 рублей — колоссальная прибыль! Масштабы торговли «рентгениздатом» в Москве заслужили освещения в центральной прессе.
Так, «Комсомольская правда» 31 октября 1954 года в статье с названием «Отхожий промысел» рассказывала о том, что в толпе возле ГУМа легко можно найти распространителя пластинок «на костях», «элегантно одетого — в узких брючках и с тонким пестрым галстучком» или в «бобриковом пальто с изумрудной шляпой».
— Государство, имея дело со всё более расширяющимися возможностями обычного человека, обывателя, ответило не только репрессивными мерами, но и контролируемым расширением разнообразия музыки, — рассказывает Александр Архангельский. — Если в обеденное время в цехах звучит легендарная официозная передача «В рабочий полдень», то вечером, когда человеку предоставляется возможность побыть с собой, на «третьей кнопке» выходит главная передача советского музыкального вещания — «Встреча с песней» с Виктором Татарским.
Таким образом, подытоживает эксперт, к началу эпохи застоя в СССР сложилась разнородная музыкальная инфраструктура: есть «линия официоза» с контролируемым выбором программ и есть источники, позволяющие выбирать музыку индивидуально.
ТВ-революция: «талантливый официоз»
Технологии развивались, и вслед за радийным разнообразием в СССР появилось телевизионное. Эпоха застоя — золотое время разного рода музыкальных альтернатив, рассказывает Александр Архангельский. В 1971 году впервые проходит телевизионный музыкальный конкурс — «Песня-1971». Имена артистов, которые в нём участвовали, до сих пор на слуху: Муслим Магомаев, Лев Лещенко, Иосиф Кобзон, Эдуард Хиль. По мнению лектора, с их помощью можно проиллюстрировать устройство советского общества.
— Советская власть устроена очень интересно. На вершине пирамиды — партийные, и в искусстве то же самое. Самый «партийный» из артистов — Иосиф Кобзон, исполняющий главные военные и патриотические гимны эпохи. На втором месте — Муслим Магомаев, оперный певец, одинаково успешно способный быть и эстрадным. На ступень ниже — «комсомольцы» Лев Лещенко и Эдуард Хиль: они исполняют бодрые песни про молодую жизнь, — комментирует Александр Архангельский.
Всё это официоз, но талантливый. Самая великая советская певица начала эпохи застоя — Людмила Зыкина. Она всегда немного народная и немного официальная, что и позволило ей стать победительницей в жанровом соревновании в СССР и во многих других странах. Этим звучным песням хочется подпевать — «Издалека долго течёт река Волга», «Зачем вы, девушки, красивых любите?» Пока советские идеологи писали скучные книжки про исторический и диалектический материализм, песня соединяла жизнь с идеологией, и довольно успешно. В идеологии всегда противопоставление. В музыкальных практиках всегда взаимопроникновение.
По словам лектора, советская эстрада умела эксплуатировать официоз через работу с лирическим началом. Были композиторы и авторы слов, которые на этом специализировались. Например, супруги Александра Пахмутова и Николай Добронравов. Яркий пример их стиля — песня «Герои спорта» в исполнении Муслима Магомаева. Ещё один яркий мастер, сочетающий официоз с лиризмом — Леонид Дербенёв, строчки из песен на стихи которого разошлись на цитаты: «Всё, о чём тревоги и мечты, это всё, это всё ты».
Западное влияние и советская альтернатива
Влияла ли западная музыка на советскую? Однозначно да, говорит Александр Арахангельский. Более того, она доходила вовремя, и именно в музыке, как ни в какой другой сфере, сливались воедино западное и советское.
Например, в 1960-х годах в Советском Союзе зарождается явление, напоминающее по своей форме движение хиппи и великий фестиваль в Вудстоке. Речь идёт о клубах самодеятельной песни. Разница в том, что Вудсток противопоставляет себя действующей власти, а в КСП, разумеется, всё ровным счётом наоборот.
Многие ставшие популярными на волне сексуальной и психоделической революции западные артисты, например Фредди Меркьюри и группа Queen, вполне идеологически приемлемы и в СССР, если не показывать картинку (то есть на магнитофоне или пластинке). А музыкальные цитаты из них можно легко опознать в конкретных советских песнях.
В кадр годились другие западные исполнители, например Boney M. Во-первых, они танцевальные, во-вторых, они коммунистически правильно подобраны. «Вы состав видели? Они с Запада, но поняли нашу правду. Таким и про Распутина можно петь».
Наконец, в 1970-х у нас появляется артист, которого можно на равных предъявить остальному миру — Алла Пугачёва.
Ах, Арлекино!
Она была первой, кто громко сказал своё собственное слово в советской музыке. Это высказывание было абсолютно альтернативным всему, что существовало ранее, но не политическим.
— Понятно, что она талантливая, но талантливых много. Живая, хотя жить на сцене могли многие — тот же Иосиф Кобзон в образе команданте Че Гевары, с бородой и автоматом в руках. Но у Пугачёвой другой образ. Она лёгкая и играет на сцене роль. Сквозь роль проступает личность. «Арлекино» — больше, чем песня или идеология, это совершенно новое начало. Так пересоздаётся матрица искусства. Здесь есть заимствованные с Запада элементы и самобытность, народное начало и нечто официально приемлемое — недаром артистку посылали на все мыслимые фестивали, — комментирует Александр Архангельский.
Алла Борисовна моментально возносится в ранг народной певицы. В чём народность? Её песни поют все социальные страты и группы, вне зависимости от образования, религии или статуса, она входит в каждый дом.
— В стране, которая считает себя идеологически маркированной, это фактически означает революцию, — комментирует Александр Архангельский. — Революция тихая, незаметная, мирная, но она меняет сознание людей. Певица, с одной стороны, противостоит официозу, а с другой, является воплощением коммунистических лозунгов преодоления социальных барьеров и границ.
Протест с гитарой
К эпохе застоя в СССР сложилась довольно пёстрая музыкальная жизнь. Официальные певцы и авторы, умеющие сочетать официоз и лиризм. Альтернативный рынок записей «на костях» и бобинах. Талантливая эстрада, оставляющая идеологию за скобками. Осталось сделать следующий шаг, и он — в противостоянии. Представители жанра самодеятельной песни начинают двигаться в самую закрытую тему — политическую.
Эпоха застоя началась 21 августа 1968 года — в этот день войска Советского Союза и союзников по Варшавскому договору вошли в Чехословакию, чтобы остановить «Пражскую весну». На следующий день, 22 августа, успешный советский драматург и сценарист Александр Галич пишет песню «Петербургский романс», содержащую строчки:
И все так же, не проще,
Век наш пробует нас —
Можешь выйти на площадь,
Смеешь выйти на площадь,
Можешь выйти на площадь,
Смеешь выйти на площадь
В тот назначенный час?!
«Я подарил её своим друзьям. Они её увезли в Москву. И в Москве в тот же вечер, на кухне одного из московских домов хозяин дома прочёл им эти стихи. И присутствовавший Павел Литвинов усмехнулся и сказал: «Актуальные стихи, актуальная песня». Это было за день до того, как он с друзьями вышел на Красную площадь протестовать против вторжения войск стран Варшавского договора в Чехословакию. Так эта песня — я очень горжусь этой своей странной догадкой, потому что я, естественно, ничего не знал о предстоящей демонстрации — связалась в моем сознании, да и для слушателей, вот с этим событием 25 августа 1968 года», — вспоминал впоследствии автор.
По мнению Александра Архангельского, эта песня и последовавшие события выделяют Галича из всего каэспэшного движения.
— Он имеет право, он говорит как человек, имеющий власть. Говорит как тот, кто готов пойти до конца, при этом он отказывается от всего, что ему советская власть дала. На тот момент Галич — сверхуспешный драматург, автор сценариев, приносивший колоссальный доход. Но он бросает всё и идёт вот в это одинокое звучание — голос и гитара, — которое заканчивается его личной победой и физическим поражением, — комментирует Александр Архангельский.
Окуджава — для интеллигенции, Высоцкий — для всех
Ещё один важный представитель КСП — Булат Окуджава. Его творчество невозможно отнести ни к официальным советским мотивам, ни к западному влиянию. По мнению Александра Архангельского, это личный разговор с каждым, со сцены или на кухне.
— При том, что он чаще всего выступает со сцены, на сцене он ведёт себя так, как будто находится на кухне и предлагает нам возможность поговорить друг с другом. Не с ним! Единственное, что он проповедует, это «станьте сами собою и объединитесь между собою, а не только через меня». Это делает его главным певцом для интеллигенции. За пределы сословия он почти не выходит, — комментирует эксперт.
Главным народным «певцом с гитарой» эпохи становится Владимир Высоцкий. Его песни переступают через все сословные, идеологические, национальные, религиозные и иные прочие барьеры — и это роднит его с Аллой Пугачёвой, которая точно так же идёт наперерез всему, что существовало в эстраде до неё.
— Интонация Высоцкого — страсть, гибельный восторг, ирония. Его любили все — рабочие, чекисты, партийные деятели. Он разрушил барьеры, которые были между ними, но только в песне. Его очень любили. Андропов ему благоволил до поры до времени. Позволяли больше, чем можно. Поэтому были у него и чисто политические песни, — рассказывает Александр Архангельский.
Дорогая передача! Во субботу чуть не плача,
Вся «Канатчикова дача» к телевизору рвалась.
Вместо, чтоб поесть, помыться, уколоться и забыться
Вся безумная больница у экрана собралась.
«Канатчикова дача» — это сумасшедший дом, которому иносказательно уподобляется вся страна. Песня про власть и про людей, которые живут в эту эпоху.
— Можно ли в эту эпоху жить, не надрываясь и не сходя с ума? Здесь уже нет погибельного восторга, как в песне «Кони». Но есть ужас невыносимой жизни. И телевизор, который, с одной стороны, раздвигает границы мира, а с другой стороны, захлопывает двери, потому что вырваться за пределы этого безумия невозможно. И какую бы мы песню Высоцкого ни взяли — ролевую, трагическую, комическую, — она всегда про то, что границы непреодолимы, — комментирует эксперт.
«С прозрачными воротами и яркою звездой»
Последний сюжет, о котором рассказал Александр Архангельский, — это альтернативный советский фольклор, существовавший ниже уровня развития технологий.
В 1972 году фирма грамзаписи «Мелодия» выпустила пластинку «Лютневая музыка XVI—XVII веков». Первая композиция на ней была озаглавлена «Сюита для лютни: канцона и танец». В качестве автора назван Франческо Канова да Милано, итальянский композитор и виртуоз-лютнист XVI века.
На самом деле это мистификация: автором музыки стал советский гитарист и лютнист Владимир Вавилов, прибегший к трюку ради того, чтобы его собственное произведение прорвалось к слушателю. А поэт Анри Волхонский в том же году пишет на мелодию текст:
Над небом голубым —
Есть город золотой,
С прозрачными воротами
И с яркою стеной.
Первым исполнителем стал Алексей Хвостенко, многолетний друг и соавтор Анри Волохонского. Песня стала хитом в бардовской среде, её включали в свой репертуар многие. В 1975 году песня использовалась в спектакле «Сид» ленинградского театра-студии «Радуга», где её и услышал основатель группы «Аквариум», не знавший, кто её сочинил, и впоследствии поменявший строчку на «под небом голубым».
— Почему так случилось? Потому что это был альтернативный фольклор — песни, которые можно перепевать, не обращая внимания на детали. Могла быть сделана её запись, если бы существовала только официальная культура? Нет. Оборотная сторона технических возможностей — спуск части культуры «под воду», — прокомментировал профессор.
Подытоживая сказанное, Александр Архангельский охарактеризовал вектор развития музыки в эпоху застоя как движение в сторону большей свободы и индивидуализации. Сначала все контролировалось: система передачи звуковых данных была такова, что слушатели подчинялись тому, что им «спустили». Но с каждым следующим шагом выбор все шире, и всё более от слушательской реакции зависит, разрешать или не разрешать того или иного артиста. В конце концов возникает система, при которой Высоцкого нельзя показывать и нельзя не показывать: власть выглядит слабее, чем он. И эта индивидуализация вела порой к неожиданным результатам.
Следующая лекция Александра Архангельского «Где пряталась публичная политика?» состоится 20 июля.
Обращаем внимание, что накануне лекции, 19 июля в 19:00 состоится творческая встреча с Александром Архангельским и Татьяной Сорокиной, на которой они представят свой новый фильм «Родина». Зарегистрироваться
