В книжном магазине «Пиотровский» в Ельцин Центре 16 сентября состоялась презентация книги «Стингрей в Зазеркалье», написанной музой советского рок-андеграунда Джоанной Стингрей при участии её дочери Мэдисон.
В презентации приняла участие сама Джоанна, впервые приехавшая в Екатеринбург, а также её друг и переводчик Александр Кан (Санкт-Петербург – Лондон). Диалог с ними вёл екатеринбургский радиопродюсер и предприниматель Николай Грахов.
Джоанна Стингрей и Александр Кан ответили на многочисленные вопросы екатеринбуржцев, пришедших на встречу, затем около часа Джоанна подписывала книги и фотографировалась с поклонниками.
Джоанна Стингрей (Joanna Stingray) – американская певица, актриса, музыкальный продюсер и общественный деятель, одна из важнейших фигур в популяризации советской и постсоветской рок-культуры на Западе, муза советского андеграунда.
Новая книга «Стингрей в Зазеркалье» – продолжение книги «Стингрей в стране чудес», с успехом опубликованной в мае нынешнего года. История любви Виктора Цоя и Наталии Разлоговой, съемки фильма Сергея Соловьева «АССА», концерты Майка Науменко и «Поп-механики», первая запись на Западе альбома Бориса Гребенщикова, приезд Виктора Цоя и Юрия Каспаряна в Лос-Анджелес, новые встречи в Москве с музыкантами и художниками, начало Перестройки и начало новой жизни.
Накануне презентации Джоанна Стингрей побывала в Музее Ельцин Центра, где обнаружила две свои фотографии и не увидела изданный ею альбом «Red Wave / Красная волна», сыгравший знаковую роль в популяризации советского рока на Западе. Она обещала прислать пластинку в коллекцию музея и дала сайту Ельцин Центра подробное личное интервью.
– Вы в первый раз в Екатеринбурге?
– Да, впервые. Не знаю, почему не была раньше, и очень довольна быть здесь. Это же город «Чайфа» и «Наутилуса Помпилиуса»!
– Удалось погулять?
– Пока нет, но был тур по музею Ельцина, и это было прекрасно. Они сделали всё очень интересно. И из окна здесь видно, что город красивый.
– Правда, что вы увидели в музее свою фотографию?
– Это был шок! Здесь современная история России, жизнь Ельцина и всё, что случилось. Когда я увидела Цоя, была так довольна! А потом увидела себя. Реально не могла поверить, что здесь есть фото, на которых есть я. Получается, я здесь – в российской политике и российской истории. Это очень большой сюрприз.
В музее два моих фото. Первая фотография – вечер до нашей свадьбы с Юрием Каспаряном. Мы делали концерт, чтобы мои родители могли посмотреть, и фото с этого концерта, где Виктор поёт, а Юрий – на гитаре. Второе фото – мы стоим с Артемием Троицким на Невском проспекте, там Юрий и я.
Но кое-чего не было в экспозиции. Там есть пять или шесть важных пластинок для советского рока, например, первый альбом «Аквариума». Но не было «Красной волны»! Хочу, чтобы она там была. И буду это делать через почту, чтобы в Ельцин Центре была пластинка «Красная волна».
– Вернемся к вашей истории. Когда вы прилетели в Советский Союз, вы не были знакомы ни с Борисом Гребенщиковым, ни с Виктором Цоем, так?
– Ни с кем из них. Я была просто как турист, неделю. Три с половиной дня Москва, потом Ленинград. Я летела из Лос-Анджелеса с одним человеком, и когда он узнал, что я буду в России, он сказал: «Тебе, как рокеру, будет интересно познакомиться с моим старым другом, самым известным андеграунднымм рокером в СССР Борисом Гребенщиковым».
В это время я, как и все американцы, не могла себе представить, что в России есть рок. Но я встретилась с Борисом, и это было очень хорошо. И он тоже был доволен, что встретил американскую рокершу. Конечно, почти все знают эту историю: мы услышали музыку друг друга, и как только я услышала «Аквариум», сразу поняла, что он – реальный артист, а я – просто молодая женщина, которая пробовала быть рокером. В этот момент Борис поменял всю мою жизнь. Я просто хотела быть рядом с ним, и он был мне как учитель.
– Вы сразу почувствовали, что Борис и Виктор станут популярными?
– В первый же момент нашей встречи. Борис был одет так же, как любой русский на улице, в шапке и всём прочем. Но как только посмотрела ему в глаза, поняла, что в нём есть что-то специальное. Я могу чувствовать энергию, и почувствовала, что в этом человеке что-то есть.
А Виктор Цой был совсем другой. Он был с очень спокойной и простой энергией. Но что-то было там еще, что-то хорошее.
– Можете описать, как изменился Цой? Первый период его творчества был очень камерным, андеграундным, песни про не любовь и алюминиевые огурцы. А потом он вдруг стал «стадионным» артистом. Что произошло?
– Для меня Виктор был очень интересным. Он единственный из всех звезд в Ленинграде, кто не понимал, что он особенный, что он реально большой-большой талант. Когда люди просили у него автограф, или предлагали выпить, или хотели потрогать его, он немного стеснялся и не понимал, почему. Было интересно смотреть за ним.
Когда он играл на стадионе, он еще стоял как обычный скромный человек. Очень сложно словами говорить о его характере, но он был просто сам по себе добрый и хороший. И знаешь, его песни, может быть они и переменились, но всё время, когда Виктора спрашивали, о чем его тексты, он говорил, что тексты – это по поводу найти что-то внутри себя. У всех там есть что-то хорошее. Его тексты никогда не были по поводу чего-то отвлеченного, это все было по поводу того, что внутри.
– В России есть такое выражение: поскольку мы страна большой литературы, то и танцуют у нас под текст. И музыка, применительно к русскому року, вторична. Согласны вы с этим утверждением?
– Оглядываясь назад, я понимаю, что это правда, текст очень важен для русских. Что сказал Борис Гребенщиков, что сказал Цой – это очень важно для вас. Но когда мы познакомились, я не знала русский язык, и их музыка была тоже особенной. Мне понравилась музыка, хотя я не знала текст. Думаю, что хороший музыкант должен уметь и так, и так: нужна и хорошая музыка, и очень intelligent и интересный текст. У них было и так, и так. И музыка, и текст очень интересные.
– Вспомните момент, когда вы поняли, что можете уверенно говорить по-русски?
– Это было во второй части моей жизни в России. Я переехала жить в Москву, и у нас были гастроли, всё-таки мой муж – музыкант. Были гастроли в Сибири, и потом много городов на Украине. Мы приезжали, селились в гостиницу, делали концерт и всё. Музыканты не говорили по-английски, я – по-русски. И в это время у меня получилось заговорить по-русски. Потому что в Ленинграде по-английски говорили очень многие.
Борис не только хорошо говорил по-английски, он и поэт английский такой же, как русский. Он прекрасно писал английские тексты для песен. Цой не очень хорошо говорил по-английски, но достаточно для понимания. Алекс Кан, Сева Гаккель – многие говорили по-английски. По-русски я начала говорить в 1992-м или 1993-м году. Вообще, я не знаю, как могу давать это интервью по-русски. Я 15 или 20 лет вообще по-русски не говорила.
Джоанна Стингрей в Музее Ельцина
Видео: Александр Мехоношин
– Как давно вы не были в России?
– Я уехала в 1996-м, вернулась в 2004-м, мы отмечали 20-летие того момента, как я впервые приехала в Россию. Был маленький концерт, а потом меня не было 13 лет. Полтора года назад я и моя дочка приехали в Санкт-Петербург на три дня, она встретила Гребенщикова и Каспаряна, после этого я в сентябре встречалась с издательством «АСТ-паблишинг» по поводу книги. В марте была презентация первой книги, и сейчас вторая.
– Читал в ваших интервью, что если первая книга – про чудеса, то вторая – про жизнь. Расскажите, пожалуйста, подробнее.
– Я довольна тем, что мы сделали из этой истории две книги. Потому что это реально две жизни. Первая часть о том времени, когда я была молодой и не понимала, зачем живу, и что мне делать со своей жизнью. Прилетела в Ленинград и попала в андеграунд-рок. Эти люди реально помогли мне найти себя, они изменили мою жизнь. Это всё было по поводу них. Я хотела делать и сделала «Красную волну», чтобы показать их музыку Америке. Это было очень хорошее время, я всё время была счастлива.
Второй период – я тоже была счастлива, но это было другое. Это было начало моей карьеры, я много пела и делала музыкальные видео, было много идей делать фильмы, я была актрисой, у меня была программа на ТВ, и это было очень интересно. Я пела в песне «Всё это рок-н-ролл» с Сукачевым и Кинчевым, делала фестиваль «Чистая вода» и «Гринпис рокс»
Это было очень классно, но совсем иначе, чем в первый период. Это была просто жизнь. Первый период – это была тусовка и всё по поводу чувств, чувствования друг друга. Думать о жизни, думать о небе, ты знаешь…
– Наверняка у вас была возможность остаться жить в России, наверняка вы об этом думали. Почему всё-таки решили вернуться обратно в Америку?
– Это и был мой план, когда я была беременной: думала, что рожу дочь в Америке, и после периода восстановления вернусь жить обратно. Первые пять месяцев беременности я была в Москве, делала монтаж программы «Red Wave представляет».
Не знаю почему, когда я сидела в самолёте, просто осознала, что не вернусь, что буду жить в Америке. Это было странное чувство, потому что в России я прожила больше двенадцати лет. Здесь моя жизнь, моя страна, моя кровь. Это было самое важное. И я сидела и понимала, что не вернусь.
В это время, когда я уехала, не было интернета. Не было возможности разговаривать с друзьями и смотреть на них на видео. Когда я уехала, то оставила свою русскую жизнь позади, и в Америке начала другую жизнь. Это было странно, но это просто случилось.
– Что вам нравится в России?
– Ой, много! Первое, конечно, это люди, это всегда по поводу людей. Все мои друзья в Санкт-Петербурге и Москве – они все крутые люди, которые делают хорошее искусство, если это музыка или картины. И при этом они просто интересные хорошие люди.
И ещё кое-что по поводу России: даже когда здесь жизнь трудна, всё равно чувствуется, что это реальная жизнь, Я люблю Лос-Анджелес, но в Лос-Анджелесе никогда нет проблем, у нас даже нет холодной погоды, ничего плохого никогда. И в России жизнь чувствуется более реальной. Могу сказать, что, когда я прилетела сюда, я была одномерным человеком, а после жизни в России у меня как будто 500 новых слоёв.
Люблю, что русские люди чувствуют Россию близко, они любят даже землю. У них есть большая связь с землей, с почвой. Это всегда было интересно для меня. У нас в Америке нет этого, мы все иммигранты откуда-то. И мы в Америке не идеализируем место, где живем.
– Случалось ли вам пересекаться с музыкантами свердловского рок-клуба?
– Да, я очень люблю «Чайф». Видела «Чайф» и «Наутилус Помпилиус» в ленинградском рок-клубе на концерте. «Наутилус» я не знала близко, просто видела один или два концерта. «Чайф» знаю лучше. Шахрина знаю очень хорошо. Могу сказать, что Шахрин – единственный человек, энергию которого я чувствую как добрую и хорошую.
Кинчев и Сукачев попросили меня быть на съемках «Всё это рок-н-ролл», быть на «Чистой Воде». Я тогда делала «Гринпис рокс» и попросила выступить «Бригаду С» и «Чайф». И вот когда мы делали это видео и эти концерты, помню, как я стояла между рядами с Шахриным, потому что очень нервничала, а рядом с ним чувствовала себя хорошо. Он просто хороший парень, и я любила его музыку. Чувствовала её как фолк, как фолк-рок.
«Наутилус Помпилиус» видела как-то на концерте. Для меня «Наутилус» – это всегда был голос Бутусова, низкий, густой, чувственный. Для меня это было круто.
– Вы написали про них что-то в своей книге?
– Написала во второй книге о записи и съемках «Всё это рок-н-ролл», написала по поводу Шахрина. В Москве встречалась с ним. Бутусова я знала немного, но могу найти несколько интересных историй с ним.
Юрий Каспарян сказал мне год назад, что Бутусов был одним из музыкантов на нашей свадьбе, сказал, что на вечеринку после свадьбы Бутусов приехал специально, чтобы нас поздравить. И я думаю, что это было начало их дружбы и работы, Юрий потом делал группу с Бутусовым.
– Вы поддерживаете отношения с Юрием?
– Последние два-три года мы часто встречались. Он и его жена были в Лос-Анджелесе, и целый день провели в моем доме. Полтора года назад он был на презентации моей первой книги, а на днях сыграл с нами две песни в «Мумий Тролль» баре после презентации второй книги. Последние два года мы очень близко общаемся, обмениваемся сообщениями.
– Вам нравится его проект «Симфоническое Кино»?
– Много людей делают варианты песен «Кино», даже на английском. Но могу сказать, что эта вещь, что Юрий делает, «Симфоническое Кино» – это очень круто и красиво, в этом большое чувство. Думаю, Виктор был бы очень горд тем, что Юрий делает. Думаю, Виктор бы думал, что это круто.
– Фильм «Лето» вы посмотрели?
– Смотрела, и ты знаешь, мне понравился этот фильм. Как западный человек, если бы я смотрела этот фильм без знания этих людей, это был бы очень хороший фильм. Режиссер очень хороший. Все эти артистические вещи: черно-белое изображение, потом немного цвета, сумасшедший концерт в ленинградском рок-клубе, и вдруг рассказчик говорит – этого не было, это обычный русский автобус, в котором вдруг пассажиры начинают петь Passenger Игги Попа – это круто!
В принципе, для меня это хороший фильм. Но с другой стороны, я была в этот период в Ленинграде, и есть несколько проблем. Во-первых, у этого актера нет ничего похожего на энергию Цоя. Он не выглядит как Цой, и не чувствует его. Это в фильме не получилось. Второе – конечно, есть много фильмов по мотивам реальных историй, и они всегда немного нереальные. Нужно быть осторожным, смотреть, какой дорогой ты идешь, когда меняешь историю. И это большая проблема этого фильма: люди которые посмотрели его, думают, что это Майк Науменко привёл Цоя в рок-клуб. Но это неправда, это был Гребенщиков! У меня даже интервью есть Цоя, где он это сказал.
– Вы очень много говорите об энергии и о том, что её чувствуете. Какую энергию вы почувствовали, приехав на Урал?
– Первое ощущение – это похоже на чувство от Шахрина –мягкое, умиротворяющее. В Москве все сумасшедшие, как в Нью-Йорке, бегают всё время. А здесь более спокойно.
