В феврале Ельцин Центр в Екатеринбурге принимал Людмилу Улицкую – писательницу, сценариста, общественного деятеля, лауреата премии «Русский Букер» и дважды лауреата премии «Большая книга».
День первый
Накануне показа спектакля #конституция.рф в Музее Бориса Ельцина, в котором звучат тексты из её книги «Детство 45–53. А завтра будет счастье», Людмила Улицкая встретилась с читателями. Средства, собранные от продажи билетов, перечислены в Фонд содействия решению проблем аутизма в России «Выход», учрежденный коллегой Улицкой по литературному цеху Авдотьей Смирновой.
Желающих попасть на творческий вечер Улицкой было так много, что программный департамент принял решение организовать трансляцию в холле кино-конференц-зала. Таким образом вечер любимой писательницы в режиме «онлайн» посмотрели еще более полусотни человек.
Общение с читателями Людмила Улицкая начала с упоминания о том, что родители ее во время войны были эвакуированы в Свердловск. Отец работал на заводе, который собирал танки для фронта. Однако родилась она в 1943 году в селе Давлеканово в Башкирии, куда семья переехала позже.
– Видите сами, что хоть и тоненькой ниточкой, но я связана с этими местами, и мне особенно приятно здесь бывать, – рассказала Улицкая. – Я хотела бы поговорить с вами о своей последней книге «Лестница Якова», истории ее создания и истории семьи Улицких-Гинзбург. Работу над книгой долго откладывала, страшно было прикоснуться к тайнам любимых бабушек и дедушек.
Папка с их письмами, датированная 1911 годом, досталась ей от бабушки. В 2011 году, когда первому письму исполнилось сто лет, писательница решила, что никто кроме нее этими письмами заниматься не будет и потихоньку начала разбирать переписку. По мере прочтения начал вырисовываться сюжет. Людмила Улицкая призналась, что не любит крупных литературных форм.
– Я устала от романов. Роман – это марафонский бег для спринтера. Он изматывает. Мне больше по душе рассказ. Ты его пишешь неделю или две. Чаще всего в понедельник начинаешь, к субботе заканчиваешь. Роман – другое дело. Это приключение на несколько лет, довольно тяжелое, когда ты перестаешь видеть мир, крутишься, не спишь по ночам. И сам не понимаешь – спишь или не спишь.
Своего деда Якова Улицкая увидела впервые в 1955 году, когда он вернулся из лагеря. По завершению срока, он задержался на поселении, чтобы заработать на костюм и появиться в приличном виде перед своими близкими. Такой это был человек. Он не хотел представать перед семьей опустившимся лагерным человеком. Появился ухоженным, с подстриженными усиками, в важном черном костюме, опираясь на трость. Таким его и запомнила двенадцатилетняя внучка Людочка на всю жизнь. Он получил направление к новому месту жительства, в Москве ему было жить нельзя, и больше его не видели. Но были письма образованного человека, из которых выстраивался образ жизни не только одного человека, но и всей страны. Оставить эту историю без внимания Улицкая никак не могла. Так появилась «Лестница Якова».
Оба деда Улицкой отбывали срок в лагерях. Один по политическим статьям. Другой по экономическим. Они были очень разными. Один дед Улицкий был интеллектуалом, интеллигентом. Другой дед – Гинзбург – хитрованом, предприимчивым человеком, работал снабженцем и имел пухлую трудовую книжку. На содержании у него были не только домашние, но и весь двор. Помогал всем как мог. История его тоже весьма примечательна: в 1917 году он заканчивал юридический факультет. Ему предложили проучиться еще год, чтобы получить советский диплом. Но дед отказался, сказав при этом, что «это безобразие больше года не продлится». Однако прожил с «этим безобразием» всю жизнь, не дожив нескольких лет до его окончания в 1991 году. И хотя две ветви недолюбливали друг друга, в самые голодные годы дед Гинзбург помог выжить бабушке Евгении Улицкой с отцовской стороны, оставшейся в прифронтовой Москве.
Несмотря на единственную встречу с дедом Яковом, Улицкая поняла из переписки и его записных книжек, как много у них общего. Они одинаково составляли для себя расписание и списки необходимых книг. Людмила делала точно такие же пометки на полях карандашом. Однажды, уже в наши дни, Улицкая встретила священника на книжной ярмарке. Тот спросил: «Имеете ли вы отношение к Якову Соломоновичу Улицкому?» Писательница сказала: «Это мой дед». Священник признался, что сидел с Улицким в одной камере на Лубянке в 1949 году и благодаря ему выучил французский язык.
– Его арестовали в 1948-м за то, что он писал рефераты Антифашистскому комитету, которым руководил Михоэлс. Буквально через две недели после убийства Михоэлса, завуалированного под автомобильную аварию, расстреляли остальных, семнадцать человек,. Деду повезло, дали всего десять лет.
Людмила Улицкая говорит, что как генетик по образованию, она еще раз убедилась, насколько сильны гены. Не только в сыновьях она видит черты своего деда, но теперь и во внуках.
«Лестница Якова» подтолкнула многих читателей к изучению истории своей семьи. Писатель призналась, что когда начинала читать переписку своих близких, ей было страшно, вдруг узнает что-то такое, что навсегда изменит ее жизнь. Этот страх, уверена Улицкая, до сих пор сидит глубоко внутри нас. Он же лежит в основе нежелания ворошить прошлое. Роман помогал ей преодолевать страх. Она обсуждала эту проблему с друзьями и выяснила, что практически у всех есть белые пятна в истории семьи. Был человек и куда-то делся. Никто не знает, где он. А время идет, и уже нет тех, у кого можно было бы спросить. Улицкая рассказала, как один молодой сибиряк исследовал историю своей семьи и обнаружил, что с одной стороны у него были те, кого репрессировали, а с другой стороны были те, кто репрессировал. Их примирила общая история. А молодому человеку теперь с этим жить и постараться сделать правильные выводы. Улицкая считает роман «Лестница Якова» своей главной книжкой, потому, что она подталкивает читателя восстанавливать утраченную память.
– Пока мы не пройдем свою биографию вдоль и поперек, мы так и будем считать, что Сталин просто эффективный менеджер, а люди гибнут от того, что щепки летят, – сокрушается Людмила Евгеньевна. – Да, власть поменялась. Да, она сейчас другая. В ней присутствуют родовые черты российской истории, но в ней есть много и от власти советской. Лозунг Сталина «Мы создадим нового советского человека», он в полной мере реализовался. Советский человек – это действительно новый человек. Одной из его черт был страх, который испытывали наши бабушки и дедушки, его переживали наши родители, с ним выросли мы, и он никуда не делся, он присутствует в нас и в наших детях. Есть единственное лечение от страха – это культура, образование и знание своего прошлого.
В зале присутствовал участник проекта «Детство 45–53. А завтра будет счастье». Его воспоминания о детстве вошли в книгу. Он задал вопрос.
– Как вы справились с этим материалом? Как одолели его?
– Этот проект придумала не я. Его придумали в издательстве по той же причине: собрать бесценный материал, пока живы люди, пока есть те, кто помнят – первоисточники, живые свидетели истории. Пришли тысячи писем. Самому старшему респонденту было 94 года, он писал в больнице, и это последнее, что он написал. Самый молодой респондент – тринадцатилетний мальчик, который не был очевидцем, а лишь пересказывал истории своего деда. Но они тоже были интересными. Я пришла в отчаяние, потому что когда читаешь письма на одну тему, то на пятом письме тебе становится не интересно, а на десятом скучно. Тогда я решила сделать разделы книги тематическими. Выделила в отдельные главы: детство, двор, школу, еду, одежду, животных, праздники. Я использовала фрагменты писем, печатать их полностью было бы невозможно. И в спектакль #конституция.рф вошли многие фрагменты из этой книги. Это очень правильно, потому что все это живая память. Я сама переживала многие затронутые в ней моменты. Я не голодала, но жили мы очень бедно. Кусок хлеба, намазанный маслом и посыпанный сахаром, во дворе пускался по кругу – это было настоящее счастье. Война уже закончилась. Мы были нищие, ободранные, одежка вся в заплатах, но мы верили, что очень скоро наступит счастье. Сейчас мы сытые, одетые, не в бараках живем, но ощущение такое, что завтра будет плохо. Что с нами произошло? Страна никогда так хорошо не жила. Шесть миллионов не сидят за свои убеждения. Общество «Мемориал», которое следят за этими цифрами, насчитывает 120 политзаключенных. Для нашей огромной страны – это мало. Железный занавес рухнул. Мы ездим по всему миру. Мне иногда смешно, потому что для меня Париж – это город, который придумал Дюма, а Лондон придумал для нас Диккенс. Теперь там живут мои друзья, и я до сих пор не могу к этому привыкнуть. Что бы я ни делала, где бы ни была, я всегда помню про 120 политзаключенных. Для меня это повод для счастья.
– Ваши книги несут серьезную смысловую нагрузку. Легко ли они переводятся на другие языки?
– Сейчас мои книги переведены на 37 языков мира. Я люблю переводчиков. Многие из них стали моими друзьями. Каждый язык – это новая история. Мне гораздо важнее, чтобы книжка свободно, естественно звучала в переводе, нежели то, чтобы переводчик добивался большей точности. Переводчик стоит ближе к тексту – эмоционально и смыслово. Перевод на английский моей первой книжки стал для меня настоящей трагедией. Он был чудовищный. Ничего более ужасного я вообразить не могла. Я получила уже готовую книжку и три месяца молчала. Начинала ее читать с утра – на весь день портилось настроение. Начинала читать с вечера – не могла уснуть всю ночь. Я не поехала в Лондон на презентацию книжки из-за перевода. Спустя много лет я подарила экземпляр книги с пометками конгрессу переводчиков, чтобы они понимали, какие ошибки допускать нельзя. Другой переводчик – другая книга. Можно лишь сделать ее более или менее адекватной. Я считаю, что у меня хорошие переводы на немецком и французском языках. Последние переводы на английском тоже хороши. Об остальных не могу судить. Но для себя я решила так: где меня любят, там хорошие переводы. Например, у меня безумный успех в Венгрии, я понимаю, что там хороший переводчик. Я не занималась переводами, но у меня в биографии был такой факт, когда я уже ушла из биологии, мой старший товарищ давал мне подзаработать. Я облагораживала подстрочники то ли с индийского, то ли с монгольского языка. С тех пор я считаю, что труд переводчика самый благородный, и самый низкооплачиваемый. Художественный перевод – это адский труд. Сегодня им занимаются настоящие энтузиасты.
– Какое время вас вдохновляет? И что особенного было в нем?
– Люди моего поколения и моего круга очень много читали. Так как читали мы, нигде в мире не читали. Мы жили во времена «самиздата» и «тамиздата», когда тебе давали книгу на одну ночь, а она вдруг переворачивала твое сознание. Не обязательно Оруэлл, а просто книги хороших авторов, которые никогда не переводились на русский язык. Была историческая и философская литература. Я была обычной московской девушкой. Чтение литературы очень влияло на меня. Это было трудное чтение, с погружением, с преодолением себя. Потом, когда вся эта литература появилась в книжных магазинах, я листала книги и не понимала, что такого трудного было в них. Но это уже с высоты возраста. Трудное чтение нас вскармливало. Если меня спросят про особенности моего поколения, то оно заключалось в этом чтении. Отношение к книге было потрясающим. Сейчас никто так не читает. Какое время вдохновляет трудно сказать. Были романы, браки, разводы, кто-то болел, кто-то умирал – все это непрерывный поток жизни.
Людмила Улицкая полтора часа отвечала на вопросы.
Не забыли читатели и о дне рождения Улицкой (21 февраля – ред.). Ее коллега, биолог, начавшая рисовать в пятьдесят лет, подарила любимому автору концептуальную картину с зависшими в синем небе яичницами-глазуньями. Художница призналась, что книги Улицкой вдохновляют ее. Публика аплодировала стоя.
Позднее в книжном магазине «Пиотровский» состоялась автограф-сессия. Кажется, туда переместился весь зал с книгами и афишами, посвященными благотворительному вечеру.
День второй
На следующий день Людмила Улицкая посетила Музей Бориса Ельцина. Ее впечатлили его масштаб и современность, некоторые воспроизведенные в экспозиции интерьеры: мраморного зала, московской квартиры и президентского кабинета из 14-го корпуса Кремля. Особое внимание привлекли два экспоната: дверь камеры с многочисленными пулевыми отверстиями, найденная на месте массовых захоронений на 12-м километре Новомосковского тракта, и ядерный чемоданчик. Он уже не содержит электронной начинки, во всем остальном абсолютно аутентичен. Улицкая сфотографировала его на мобильный телефон.
– Покажу своим лондонским внукам, – сказала она. – Им наверняка будет очень интересно.
Мы расспросили писательницу о том, какое впечатление на нее произвел музей.
О Музее Бориса Ельцина
– Музей произвел на меня большое впечатление. Я видела много западных музеев, мне есть с чем сравнивать. Это высочайший музейный уровень. Музеи в XXI веке сильно поменяли свой характер, изменилось их культурное назначение. Они очень отличаются от тех пыльных собраний, что мы видели пятьдесят лет назад. Это пример современного музея, в котором на каждом шагу интерактив, кино, познавательный видеоряд, прекрасные фотографии. Все живое, звучащее, движущееся. И, кроме того, поразительно то, что музей – это только часть большого культурного центра. Для города это большое счастье, потому, что здесь постоянно действуют многочисленные, образовательные программы, доступные для детей и взрослых. Есть возможность развиваться.
О власти и обществе
– Должна сразу объяснить, я – человек, который не любит власть вообще. Есть люди, у которых есть душевная склонность к власти. У меня всегда к власти недоверие. Мне 74 года и власти, которая бы мне нравилась, я не пережила ни в 90-е, ни в какие-либо другие годы. Более того, власти, которые я наблюдаю в других странах, мне тоже не нравятся. Если бы я жила в Германии, Франции, Австрии, то все равно относилась бы к тем людям, которые власть не любят. Отличие хорошего государства от плохого в том, как оно выполняет те задачи, которые берет на себя. Если она работает плохо, общество создает новые структуры, и тогда не происходит стагнации. У хорошего государства есть ряд обязательств перед гражданами, а у граждан есть ряд обязательств перед государством. Этот договор должен постоянно обновляться. Государство не должно вмешиваться в частную жизнь человека. Это тоже входит в общественный договор. И граница эта чрезвычайно важна. В сталинский период нашей истории частная жизнь человека стала абсолютно прозрачной. Он зависел от того, услышала ли соседка то, что он сказал бабушке, маме или учительнице в школе. Репрессии были абсолютно тотальными. Связаны они были с мировоззрением человека. Вторжения в частную жизнь отвратительны. Этого не должно быть. Принципы взаимоотношений государства и общества были сформулированы две с половиной тысячи лет назад. Но наш мир сильно изменился. Тогда не существовало такого массированного влияния на сознание человека, которое применяется сейчас. Это создает новую ситуацию. Она очень интересна. Ее исследуют ученые, социологи, политологи и даже биологи, потому что сознание видоизменяется. Все процессы ускоряются и этого уже нельзя не замечать. Всегда были люди, склонные к самостоятельному мышлению, и также большое количество людей, которые к этому не способны. Из ста человек мыслят самостоятельно четырнадцать, или меньше... Необходимость думать напрямую связана с уровнем образования. Поэтому я вопию уже много лет: культура и образование! Без них никуда. Это единственное, что может сделать людей гражданами. Пока человек не понимает, в каком мире он живет, где право, где лево, где верх, где низ – в таком мире невозможно существовать и отдавать себе отчет, что на самом деле происходит. Может быть, мы опять строим коммунизм. Может быть, мы считаем, что Сталин это великий вождь. Или, как нам показывает «Левада-центр», Сталин – эффективный менеджер (так считают 56 процентов людей). Эти подмены и манипуляции очень страшны. Единственная защита от них – культура и образование. Растить людей надо так, чтобы у них работала своя собственная голова. Чтобы они не принимали все как аксиому потому, что даже утверждение 2Х2=4 иногда требует проверки.
Об истории
– Это наше национальное хобби: мы все время хотим что-то переписать. Вот сейчас очень интересная ситуация – столетие революции, а никакой государственной концепции нет. Что мы справляем? Мы справляем победу рабочего класса над буржуазией? Или мы справляем ошибку, которая была допущена в 1917 году? Как воспринимать эту дату. У государства концепции нет. Выходит, государство само не знает, как к этому относиться. Говорят, что вроде бы все было сделано правильно, но были перекосы. Так ведь понятно, лес рубят – щепки летят. А то, что эти щепки убили десятки миллионов граждан, об этом все больше молчат. Они бы и так умерли. Годом раньше, годом позже. У нас страсть к переписыванию истории. 90-е тут ничем не лучше других десятилетий. Я никогда не была поклонницей Ельцина. Мой сегодняшний поход в музей изменил отношение, когда я услышала, как он просит прощение у народа за то, что не смог выполнить всех обещаний. Это единственный случай в русской истории, когда руководитель страны просит прощение. Ни один руководитель страны никогда не признавал своих ошибок. При разумном руководстве, может быть, не было бы мюнхенского сговора и раздела Польши. Может быть, страна была бы больше подготовлена к войне. Я не ставлю под сомнение ни героизм народа, ни великое мужество, ни долготерпение, с которым эта война была вынесена. Это победа стоила такой крови, таких бед, такой ад прошел народ, что я не понимаю этих пышных празднований. Эти дни должны быть днями скорби, потому, что мы потеряли несколько поколений. Эти молодые мальчики, которые погибли на войне – они не женились, не родили детей. И это тоже имело свои последствия. Я думаю, 90-е нельзя рассматривать отдельно от 80-х. Семена плодов 90-х были посажены раньше. Как и то, что мы видим сейчас – это плоды 90-х, которыми мы не смогли правильно распорядиться.
О литературных премиях
– То, что премий много – это очень хорошо. Я молодым писателем стала очень поздно. В пятьдесят лет у меня вышла первая книга. То, что молодым писателям трудно пробивать путь к читателю – общеизвестный факт. Премии помогают в том, чтобы тебя узнали, начали покупать и читать твои книжки. Ну, и материально поддерживают. Современные писатели совсем не богатые люди. Исключением являются один-два десятка авторов, которые живут на доходы от своих книг. А так это тяжелая малооплачиваемая работа. Про переводчиков я и вовсе не говорю. На мой взгляд, надо больше молодежных премий. Я в литературных жюри никогда не состояла. Единственный конкурс, в котором я принимаю участие в качестве председателя жюри – это проводимый обществом «Мемориал» конкурс школьных сочинений по истории. Это замечательный народный проект – несколько тысяч сочинений. Школьник, который исследует историю своей семьи, деревни, школы, которая находится рядом с его домом, становится гражданином. Он понимает свою причастность и меру участия своих предков в жизни страны. Сочинения очень разного уровня, бывают средненькие, бывают блестящие. Но уже семнадцать лет издается толстый том этих сочинений. Конечно, небольшим тиражом. При нынешней дороговизне книжек, надеюсь, его будут покупать, потому, что это замечательный проект.
О писательском труде и «фейсбучной» литературе
– Сейчас возник новый сетевой вид литературы. Я отношусь к этому положительно. Писать – полезное занятие. Человек, который пишет, он как минимум задумывается, формулирует, исследует. Не только малые формы, уверяю вас, если появится интересный роман, он мигом разойдется по сети. И в этом смысле это очень честная литература. Ей не нужен дешевый PR, она получает мгновенный отклик.
20 февраля Людмила Улицкая посетила спектакль #конституция.рф в постановке Владимира Гурфинкеля, который является совместным проектом Ельцин Центра и Пермского академического «Театр-Театра». В спектакле много цитат из книги, составленной Людмилой Улицкой по воспоминаниям читателей, чье детство прошло в 1945-53 годах. После спектакля писательница пообщалась с режиссером спектакля и московскими критиками, которые также прилетели на премьеру.
Людмила Улицкая провела в Екатеринбурге два дня и ранним утром, в свой день рождения, вернулась в Москву. Сбор от продажи билетов составил 65 500 рублей. Они перечислены в Фонд содействия решению проблем аутизма в России «Выход».
