В Ельцин Центре 1 февраля в рамках программы международных Дней памяти жертв Холокоста кинокритик, писатель Диляра Тасбулатова представляла свой фильм «Я должна рассказать» по одноименной книге Маши Рольникайте.
Её называют литовской Анной Франк. К сожалению, сама Маша (не Мария, а именно Маша) не дожила до премьеры фильма, но и на девятом десятке лет, рассказала режиссёр фильма, она сохраняла острый ум и ясную память.
Историей пятнадцатилетней узницы вильнюсского еврейского гетто, концлагерей Штразденгоф и Штуттгоф Диляра заинтересовалась, сотрудничая со всемирной еврейской газетой Jewish.ru. Первое интервью брала по скайпу и была поражена остроумием Маши, живостью и тем, как прямо она держала спину.
Маша включилась в работу, несмотря на плохое самочувствие. Врачи запрещали ей нервничать, но она пять дней подряд давала интервью для фильма и относилась к этому как к миссии. Говорила: «Я делаю это ради шести миллионов замученных». Ради тех, кто обратился в пепел и не дал потомства… Это был её девиз «Я должна рассказать», и она посвятила этому всю свою жизнь. Во время съёмок Диляре не раз становилось плохо, не переставая, катились слезы. Маша держалась спокойно. Она провела более 400 встреч с читателями книги и научилась владеть собой.
Интервью Диляры Тасбулатовой
Александр Поляков
Режиссёр относит Машу к мономанам – людям, посвятившим свою жизнь одной великой идее. Все мономаны, считает Диляра Тасбулатова, – великие люди. Как Вячеслав Измайлов, с которым она работала в «Новой газете». Скромный майор путем сложнейших переговоров, без единой копейки, в одиночку вытащил из чеченского плена около 200 человек (в Музее Бориса Ельцина есть личные вещи и документы, переданные майором Измайловым для экспозиции, посвященной Первой Чеченской войне).
В своей книге Маша Рольникайте рассказывает страшные вещи, воссоздает картину ада, через который ей довелось пройти. Но при этом, подчёркивает Диляра, внешне Маша всегда выглядела собранной, строгой, и даже могла показаться безэмоциональной. Она не плакала в кадре. Была остроумной, но не веселой. И, в отличие от других, не хотела забывать пережитое. Многие пытались вытеснить ужасы концлагерей из памяти и никогда не вспоминать о них. Только не она. Она дорожила каждой подробностью, каждым именем. Свою книгу посвятила маме, сёстрам и брату, которые погибли в лагере.
Фильм появился благодаря краудфандинговой платформе «Планета.ру» и многим неравнодушным людям. Анна Друбич бесплатно предоставила выдающийся каддиш (духовное славословие на арамейском языке). Зрители еще раз убедились, что, несмотря на молодость, дочь Сергея Соловьева и Татьяны Друбич – талантливый композитор. В фильме также прозвучала музыка литовского композитора Фаустаса Латенаса.
Вошли кадры с видами современного Вильнюса, в котором продолжается жизнь. От этого фильм кажется ещё более объёмным. В нём отсутствует назидательность, но присутствует контраст, и он говорит сам за себя. Красивый, благополучный, европейский город, но вот на этом самом месте восемьдесят лет назад было страшное еврейское гетто (с этого начинается дневник Маши) и забывать об этом нельзя.
То, что фильм получился, уже чудо, считает Диляра. У него счастливая фестивальная судьба. Он участвовал в «Артдокфесте», «Сталкере», «Лимуде». Его обязательно надо показывать молодёжи в школах и университетах, считает автор. И таких культурных институциях как Ельцин Центр.
Накануне творческого вечера в книжном магазине «Пиотровский» режиссёр побывала в Музее Бориса Ельцина и поделилась впечатлениями о нём:
– Музей замечательный и современно сделан. Я вообще люблю современное музейное искусство. Когда бываю за границей, хожу по разным музеям и мне интересно наблюдать, как они сделаны. Недавно в Сан-Франциско была на выставке Магритта. И дело там даже не в Магритте, а в том, как всё это подано. Слышала про то, что у вас хороший музей. Ну, думала, гвоздь, валенки, топор – всё как всегда. А музей оказался замечательным, расширяющим представление об эпохе и стране. Промаркированы все главные события, возврат из свободы в несвободу. Это интересно и познавательно. Начинаешь понимать, что книги и даже фильмы более узко действуют на подсознание. Музей – это улучшенная образовательная функция. Для детей, например. На Западе огромные очереди в музеи из детей и родителей. Например, в Музей палеонтологии в Лондоне, где дети наглядно видят, как формировалась планета. А здесь в Музее Ельцина наглядно показано, как менялась новейшая история России.
– Вы ощутили эффект погружения? Вам как киноведу, наверное, интересно будет узнать, что концепцию музея написал Павел Лунгин?
– Да, эффект погружения есть, особенно в той комнате, где неожиданно звонит телефон. Во время августовского путча я жила в Алма-Ате и звонила своей подруге Наташе в Москву и кричала: «Что там у вас?». Она говорила: «Война!»
Эта обстановка напоминает наши квартиры 70-х. Она у всех была одинаковой – стенка, диван-книжка.
Хочу похвалить моего экскурсовода. Совсем молодой человек, но рассказывал об этих событиях очень интересно.
– Чем девяностые отметились в вашей биографии?
– У меня радикальная позиция по этим вопросам. Россия – это страна насилия. Оно всегда будет возвращаться. Как в фильме в начале экскурсии показано, весь этот ужас начался с Ивана Грозного. Я хоть и не русская, но живу здесь 25 лет, у меня российский паспорт. И как правозащитник переживаю за эту страну. Она не богоспасаема, как многие привыкли думать и всегда будет наступать на эти грабли. При Ельцине был короткий период свободы, со своими недостатками в виде войны в Чечне. Я это честно говорю. Перестройка была необходима, хоть и для небольшого количества людей: свободный выезд, публикация диссидентской литературы, отсутствие судебных процессов за свободомыслие. Это очень важно, иначе страна не будет двигаться вперёд. А что такое страна? Это, прежде всего, интеллигенция, которая делает прогресс. В этом есть заслуга Ельцина. При нем пресса ожила. Я, журналист, писатель, критик ощутила это на себе. Невозможно было писать во времена застоя. И дело даже не в том, что нельзя было упоминать Бога. Сама стилистика была железобетонная. И вдруг открыли шлюзы. Была проделана колоссальная культурная работа. Не сверху, инициатива шла снизу. Стало можно было писать. Поскольку я пишу каждый день и очень люблю писать, для меня важно, чтобы меня не правили. Для меня это не технический вопрос. Это вопрос универсума. Если человека не правят, значит мысли его доходят, и свободное слово существует в параметрах и дискурсе свободы. Это страшно важная вещь для самосознания. Ведь при Сталине уже добились того, что даже великая русская литература была под спудом. Не знаю, что с нами будет сейчас, у этой страны огромная инерция. Каждый день мы читаем какую-то милую новость, от которой повеситься хочется.
– Диляра, вы как киновед, что можете сказать о кино 90-х?
– Это было время, когда прибыль от фильмов Гайдая была сопоставима с прибылью от водки. В 1985 году рухнул кинопрокат. Открылись шлюзы, появилось американское кино, но поскольку не было кинопроката, то всё оно ушло в подпольное видео. В России это был странный период графоманского, непрофессионального кино. По «Мосфильму» бегали собаки и не было киноиндустрии как таковой. К началу 2000-х, и в этом огромная заслуга Марка Рудинштейна, который создал «Кинотавр» как альтернативную площадку проката российского кино. Приходилось начинать заново. Однако в это же время был Балабанов с его великим кино. Я говорю не о «Брате 2», а о «Грузе 200». Из «Брата 2» получился коммерческий проект. Он апеллировал к тому низкому, что есть в человеке – ксенофобии, имперскому дискурсу. Но при этом был и «Груз 200», рассказывающий о том, что мы живем в стране насилия, которое убивает нас под сладкую музычку. Балабанов – великий, очень русский режиссер.
– Вы знаете, что начинал он на Свердловской киностудии?
– У вас здесь вообще сильные кадры. Алексей Федорченко – блестящий режиссер. Свердловская киностудия работала в полную мощь и славилось своим документальным кино. Сейчас, я знаю, этого нет и площади сдаются в аренду. Федорченко разрабатывает интереснейшую жилу этнического кинематографа. «Ангелы революции», действие которого происходит в Якутии, – совершенно гениальное кино. Этот фильм выстроен как плакаты 20-х годов прошлого века. Имею в виду построение кадра. Другой мой любимый фильм – «Небесные жёны луговых мари». Гениальное кино. Поэзия мари. Не надо воспринимать его как документальное кино. Тем более, что самих мари осталось всего два процента.
– Фильм привлёк внимание к малым народам. Хотя сами марийцы говорили, что режиссёр многое придумал.
– А Параджанов разве не придумал? Люди хотят, чтобы им славословили, хотят мифологизировать своё существование. Но это потому, что не очень понимают в искусстве. Он же прикалывается, смеётся, но при этом он любит. Правда, это смешное мастерское кино. Этнос мари – гениальная тема, никто не копает эту тему. Потому, что сложно попасть в такое молоко, чтобы это не было формально или снисходительно по отношению к малым народам. Алексей – большой режиссер, и недооценённый, как мне кажется. «Первые на Луне» мне тоже очень нравится.
– Алексей Федорченко – частый гость в Ельцин Центре. Весной в киноклубе он представлял фильм «Война Анны» о холокосте. В декабре – фильмы к 25-летию Первой Чеченской кампании.
– Он – большая умница, у него огромный диапазон. У вас тут, вообще, много интересных людей.
– Возвращаясь к кино 90-х. Ведь было профессиональное кино, Рязанов снимал практически непрерывно.
– Кино было – не было производства. Вы знаете, сколько снимает Голливуд? Четыреста фильмов в год. А Болливуд – шестьсот. В СССР делали двести фильмов в год.
– Но у нас кино и не было фабрикой грез, оно имело скорее пропагандистскую направленность.
– Либо пропагандистскую, либо убого-безударную. Но при этом были шедевры – двести-триста за всю историю советского кино.
– Какое впечатление произвёл на вас Ельцин Центр?
– Очень понравилась публика. Во-первых, красивая. Понимаю, что в Ельцин Центре избранная публика, очень продвинутая. Другие лица. Бывает, едешь по стране и встречаешь много спившихся лиц. Вчера представляла фильм, мы проговорили час, и у нас не возникло никаких идеологических разногласий. Сейчас пойду прогуляться по городу. Девчонки, с которыми дружу в Facebook, покажут мне город. Здорово, что сохранилась старинная архитектура. Это же был рабочий город, столица металлургии?
– Ну, да, город-крепость, город-завод.
– Здесь дух аскетичный, но не суровый. И очень свободный. У вас сильная интеллигенция, которая любит свой город, любит говорить о нём. И не хочет уезжать. Здесь нет ощущения провинции, чувствуется духовный подъём.
На творческой встрече с читателями в книжном магазине «Пиотровский» Диляра рассказала, как начала писать свои коротенькие анекдотические скетчи, откуда берет сюжеты для них, и все ли в них правда, или всё же есть вымысел. Толчком к написанию, признаёт Диляра, всегда является правда, реальные комические ситуации, которые происходят с ней в маршрутках, магазинах, поликлинике, на почте или в родном подъезде. Но кое-что она добавляет от себя, дабы усилить впечатление. Фантазировала с детства. Не для выгоды, конечно. Просто так было интереснее жить. В общем, насочиняла уже на четыре книги: «Мама, Колян и слово на букву «Б» (2015), «Кот, консьержка и другие уважаемые люди» (2015), «Вы там держитесь...» (2017), «У кого в России больше?» (2017).
Поклонники писательницы, ее подписчики в Facebook, пришедшие на встречу, и кстати, успевшие показать ей город, в течение двух часов слушали любимые скетчи в авторском исполнении. Оказалось, читатели хорошо знакомы с её постоянными героями. Диляра рассказала и о них. К концу встречи аудитория увеличилась в два раза. Посетители книжного магазина с любопытством присоединялись к хохочущей публике. Диляра сказала, что такой она парадоксальный человек – в ней легко сочетаются и смех, и слезы. Но чего в ней совершенно точно нет, так это высокомерного отношения к простым людям, о которых она пишет, и с которыми сталкивается каждый день в своих Химках.
