Забыта ли в России Первая мировая война? Почему в нашей культуре нет фигуры, которая была бы ассоциирована с событиями 1914–1918 годов, подобно Эриху Марии Ремарку в Германии или Уилфреду Оуэну в Великобритании? На эти и другие вопросы в своей лекции из цикла «Забытые войны России» попытался ответить профессор Европейского университета в Санкт-Петербурге Борис Колоницкий. Его выступление состоялось в магазине «Пиотровский» 15 марта, в последний день перед закрытием Ельцин Центра на карантин.
По словам лектора, Первая мировая война в России вспоминается как правило лишь через призму актуальных событий.
Лектор отметил, что эхо Первой мировой играет важную роль в формировании национальной идентичности многих воевавших стран: «Старое, героическое описание войны было дискредитировано той мясорубкой, в которую превратились боевые действия. Потребовался новый язык – отстранённый, ироничный, порой уродливый, выражающий истинное отношение к войне». Именно поэтому в культуре Великобритании так важна фронтовая поэзия и такие её представители, как Уилфред Оуэн – самый печатаемый на острове поэт после Уильяма Шекспира. В культурах стран континентальной Европы с войной ассоциируются такие писатели, как Эрих Мария Ремарк и Ярослав Гашек.
Тем временем, отметил Борис, в России нет единого образа, героя или текста, который для большей части населения ассоциировался бы с Первой мировой: «Кого из русских писателей, сражавшихся в той войне, вы вспомните? Николай Гумилёв? Его помнят, но он скорее память о красном терроре, чем о Первой мировой. Да и фронтовые офицеры не очень-то читали стихи Гумилёва. Вряд ли его произведения о войне могут стать сейчас универсальным текстом для всех. А кого вспомните из художников? Кузьма Петров-Водкин написал в 1916-м картину «На передовой», но символом войны она тоже не стала».
Почему война забыта? Есть несколько очевидных объяснений. Во-первых, цензура. Вспоминать генералов и адмиралов Первой мировой – Лавра Корнилова, Александра Колчака – в советское время в позитивном ключе было невозможно. Во-вторых, одна историческая травма перекрыла другую: на Первую мировую наслоились Гражданская война, репрессии 30-х годов и затем Вторая мировая.
Тем не менее, отметил Борис Колоницкий, тему памяти о Первой мировой войне активно использовали советские спецслужбы. Не без их санкции, считает он, были выпущены в 1929 году крайне популярные на Западе мемуары генерала Алексея Брусилова, которые впоследствии использовались и внутри страны в целях патриотической мобилизации – «брусиловский прорыв». И интересный факт – если в 20–30-е годы хранение наград «империалистической войны» могло привести к аресту, то в годы Великой Отечественной их ношение приветствовалось и поощрялось.
Со спецслужбами связан ещё один яркий эпизод использования памяти о Первой мировой. В 1974-м году по благословению главы КГБ СССР Юрия Андропова стотысячным тиражом вышла книга Николая Яковлева «1 августа 1914». Издание стало своеобразным чекистским ответом на «Август четырнадцатого» Александра Солженицына, изданный тремя годами ранее. По словам лектора, книга Яковлева сметалась с прилавков и вызвала острую полемику. В ней впервые, с обильным цитированием архивных документов, утверждалось, что Россия потерпела поражение в войне из-за масонского заговора. Произведение издали несмотря на противодействие идеологического отдела ЦК КПСС, и так родилась первая в СССР полу-официальная конспирологическая теория.
Заканчивая лекцию, Борис Колоницкий отметил, что Первая мировая война вряд ли когда-нибудь станет для россиян близким и горячим воспоминанием: «Есть Вторая мировая и память о репрессиях, которую надо проработать. Хватит ли у страны ресурса на память о Первой мировой? Боюсь, что нет, это будет переиспользование памяти. По многим причинам, говорить про Вторую мировую важнее – это важнейшая точка сборки нашей национальной идентичности».
