Искусствовед и издатель Андрей Сарабьянов в цикле онлайн-бесед Ельцин Центра «Мир после пандемии» размышляет о том, чему нужно учиться у художников прошлого, насколько важна для искусства глобальная интеграция и какие форматы презентаций произведений искусства будут востребованы в ближайшем будущем.
Интервью записано 13 мая 2020 года.
В двадцать первом веке пока еще не было глобальных войн, глобальных эпидемий до сегодняшнего дня. Поэтому обращение к опыту двадцатого века для нас важно. Нам есть чему учиться и у кого учится – и трагедий было очень много, и опыт накопился в этом смысле колоссальный.
Искусство двадцатого века своей идеологией, своим настроем, своими чувствами во многом обязано Первой мировой войне. Вспомним немецкий экспрессионизм, который возник на волне военных событий, происходивших в Германии. Или русский авангард – искусство маргинальное, как казалось всем в начале XX века. Какие-то там футуристы, что-то они там делают, хулиганят, занимаются эпатажем, всерьез к ним никто не относился. И у них отношение к публике, к обществу было точно такое же. Они общество совершенно не воспринимали как какую-то реальность, для них это была какая-то структура, над которой можно поиздеваться, которую можно эпатировать и всё. Никакие социальные вопросы их не интересовали абсолютно, и это было противостояние передвижникам, поскольку передвижники интересовались именно социальной стороной жизни, а эти были абсолютно асоциальны. Их интересовала революция в искусстве, а это совершенно другое дело. Этот опыт очень важен потому, что после революции с авангардом случилась совершенно противоположная история: он вдруг неожиданно включился в работу над построением новой жизни, новой культуры, нового общества. Он из совершенного маргинала превратился в настоящего авангардиста, вышел на передовые позиции культуры. И это поразительно, это какая-то перемена абсолютно на 180 градусов.
После революции наступил голод, холод, «испанка», красный террор и так далее. Вы хоть одну жалобу слышали от художника русского авангарда, где-нибудь в письмах, в каких-то записях, воспоминаниях? Нет, их нет совсем. Вот это поразительно, потому что люди горели художественными идеями, для них события, которые вокруг них происходили, стали поводом для того, чтобы создавать новое искусство.
Говорят, что Малевич уехал в Витебск из Петербурга потому, что в Витебске было больше еды. Возможно, что так и было действительно, но он ехал не только за едой. Он там создал новую школу, он там создал теорию нового искусства, он написал огромное количество текстов. Чему бы надо поучиться у авангардистов – это тому, что художники того времени, жившие в очень тяжёлых экономических и бытовых условиях, не так тесно связаны с бытом, как мы сегодня. Жизнь для них была способом служения искусству, что очень важно. Вот этому умению абстрагироваться от каких-то бытовых событий, бытовых условий и нужно учиться у авангардистов. Легко об этом говорить, труднее сделать, но тем не менее такой пример в недалекой нашей истории он очевиден абсолютно.
А когда авангард был уничтожен, ситуация переменилась, на смену авангарду пришел соцреализм, то тогда наоборот искусство стало служить жизни. То есть искусство стало способом улучшения собственной жизни, отсюда появились карьеры, награды, какие-то дачи, машины, борьба за высшие какие-то места в иерархии искусства. Я, конечно, это очень обобщил, всё было гораздо сложнее в реальной жизни, но тенденция была именно такая.
Конечно, авангардисты типа Фалько, Пишлера, Лабассо ещё оставались, но они абсолютно замкнулись в собственной жизни, в своей мастерской и вылезали наружу только для того, чтобы заработать какие-то минимальные деньги для своего быта.
Внутренний порыв и внешний заказ
Если говорить об искусстве в каком-то мировом контексте, то всегда можно вспомнить примеры, когда перед художником стояла задача отобразить определённое какое-то событие или явление. Возьмите любую победу кого-то над кем-то, и обязательно потом появлялось произведение, в котором эта победа была отражена. Самый древний пример – знаменитая Александрова мозаика в Неаполе, посвященная победе Александра над Дарием, уж куда древнее. Я уже не говорю об эпохе Возрождения, когда писали всякие батальные сцены, их вообще пруд пруди, и есть даже древнерусская икона, посвященная победе новгородцев на суздальцами, хотя иконы вообще-то призваны изображать неземные события. Поскольку, как видим, это всегда было, может быть появится какая-нибудь фреска по заказу министерства-не-знаю-чего, где будет изображение коронавируса.
Чтобы вот эти события перенести на холост или какой другой материал, или видео сделать, должен быть какой-то внутренний порыв у художника, это надо всё как-то пережить, переварить. Поэтому я думаю, что современные художники ещё не готовы к этому, слишком мало времени прошло. И вообще это будет выглядеть несколько искусственно, мне кажется.
Вообще эта самоизоляция имеет несколько сторон, одна из них положительная, потому что у меня, например, появилось время обратиться к тем проектам и работам, которые были просто отложены, потому что была какая-то сплошная текучка. Я действительно смог кое-что сделать за этот не очень большой период времени, как-то долги свои внутренние перед самим собой выполнить.
Другая сторона отрицательная для меня лично. Это какое-то ощущение одиночества: мне не хватает общения с людьми, и не только с близкими, родственниками, детьми, внуками, а вообще общения с себе подобными – с художниками, с искусствоведами, с людьми, которые занимаются искусством. К этой тусовке я, честно говоря, всегда относился несколько пренебрежительно, а оказывается, она играла в моей жизни очень большую роль. Я сейчас ощутил, что мне этого не хватает, но надеюсь, что скоро это все вернется.
Возможности экрана и сокровища в запасах
Я надеюсь, что виртуальное общение с искусством не заменит живого. Как бы прекрасно ни были сделаны какие-то туры по выставкам, живого общения с живописью, вообще с искусством это заменить не может. Ну вот недавно была открыта выставка Яна ван Эйка в Генте. Прекрасный тур там сделан, но с другой стороны, это ужасно на самом деле. Ван Эйк – это художник, которого надо вот так смотреть. Это не всегда возможно даже в музее, но хотя бы вот так. Чтобы рассмотреть каждую деталь фантастическую этой удивительной живописи. А тут экран. Трепет общения с художником, который столетие назад это всё нарисовал, этот трепет необыкновенный, который внутри возникает – через экран он не возникает всё-таки.
Конечно, виртуальные туры и вообще виртуальные системы подачи искусства дают колоссальные возможности, и тут очень много можно сделать нового, но заменить выставку или какую-то экспозицию это не должно. Может быть, было бы здорово, если бы, скажем, виртуальный экран шагнул в запасники музея. Вот это было бы потрясающе, потому что тогда бы мы увидели хотя бы мельком то, что спрятано вообще от глаз не только широкого зрителя, но часто и специалиста. Вот пускай все российские музеи возьмут камеру и пройдут по своим запасникам, показывая нам, что у них есть, какие шедевры. Вот это будет, мне кажется, какой-то абсолютный бум. Когда открываются какие-то новые возможности, пусть они будут использованы и в новых условиях. Ну вот, например, в Третьяковской галерее великолепный запасник, всё современное, всё видно, как-то абсолютно сделано по последнему слову техники. Вот пройдемся вместе с каким-нибудь сотрудником, хранителем поэтому запаснику, это же будет бесценно абсолютно.
Вопросы государственного значения и доступность искусства
Доступность искусства в музеях или в частных коллекциях это всё-таки вопрос государственного значения и государственного уровня, потому что без государственных дотаций музеи существовать не могут, это всем известно. Примеров тут очень хороших достаточно: вход во многие музеи в Европе, в Америке был бесплатным. Или как Метрополитен-музей: клади в кассу сколько хочешь – один цент, доллар или 100 долларов. У нас такой ситуации нет, у нас музеи постепенно становятся местом, куда не всякий может пойти. Надеюсь, эта тенденция не будет развиваться и не превратится в глобальную, потому что всё-таки музей не может быть местом только для богатых людей – это исключено, это нарушение всех современных понятий о музее.
Есть какие-то слухи, разговоры, что у нас после коронавируса не будут открыты часть школ, что часть музеев тоже может быть закрыта. Это всё ради экономии денег, которая уже давно у нас происходит в государстве. Это всё разговоры, во всяком случае пока, но, если это будет осуществляться – мы должны будем как-то объединять свои силы, против этого бороться нужно. Мы, люди, которые связаны с музеями, с искусством, должны протестовать против того, чтобы такие тенденции осуществлялись – если это будет, повторяю.
На самом деле, я очень жду, всё равно жду возвращения к живому искусству, в любом его виде: и в музейном – в музеефицированном, и в современном – в актуальном, в любом. Оказалось, что этого лично мне очень не хватает. Это вот буквально по поговорке: «Что имеем – не храним, потерявши – плачем». Как этого не стало – сразу стало понятно, что этого очень не хватает в жизни.
Что самое важное в музее
Для меня в музее прежде всего важно присутствие человека. В любом произведении искусства, будь то картина, графика или скульптура, я ощущаю руку человеческую, прикосновение руки человека и это для меня самое важное. Я живопись могу часами рассматривать. Иногда достаточно бросить взгляд и идти дальше, а иногда можно просто стоять час и носом везде влезать, насколько позволяют музейные условия, иногда сирена звучит, это со мной очень часто бывает. Для меня один из самых важных моментов посещения музея состоит в том, что я могу не просто увидеть произведение, а насладиться его восприятием, его наблюдением. Это только в музее может произойти, ну или в галерее там какой-то, или на выставке.
Если будут приняты какие-то чисто технические ограничения в деле международных культурных обменов, запреты на определённые вещи из-за коронавируса, пострадают все. Если наша страна окажется в какой-то временной изоляции, интерес к русскому искусству в стране не возникнет только из-за этих ограничений. Ну, вдруг нам не дадут возможности участвовать в международных проектах – давайте мы будем делать тогда проекты по русскому искусству. Ну будем делать, да, но лучше, чтобы этот интерес к русскому искусству созрел внутри, тогда это даст свои плоды.
Надеюсь, что, если ограничения в области межкультурного сотрудничества и будут, то они долго не продлятся, и мы вздохнем опять полной грудью, и у нас будут только финансовые ограничения, что тоже очень важно. Вот у меня, например, есть мечта сделать выставку «Русский авангард и мировое искусство» – повесить рядом, скажем, Розанову и Марка Ротко, Барнета Ньюмна и того же Марка Ротко, Розанову, Татлина и мобили Александра Колдера. Сопоставить все это и понять, что откуда прошло. Но это только мечта.
Выставки, блокбастеры и неизвестные художники
Последнее время я как-то не бывал за границей и мало видел международных выставок, поэтому я могу говорить только о выставках, которые происходили в России. Мне кажется, что как минимум ближайшее будущее – это не персональные выставки, а всё-таки проекты такого типа, который был осуществлён Третьяковской галереей. Он назывался «Авангард. Список №1», когда целая выставка была посвящена истории Московского музея живописной культуры. А вот персональные выставки иногда даже портят впечатление от художника. Была выставка Айвазовского в Третьяковской галерее, народ ломился на неё страшно, но, когда я туда пришёл и увидел восемь «Лунных дорожек» или десять, сколько их там было, целый ряд такой весёлый, как-то мне стало скучно. Или выставка какого-нибудь другого художника, даже того же Репина – на фоне огромного количества картин Репин куда-то исчезает, становится кем-то другим, теряется сила отдельных его шедевров. Я бы избегал таких глобальных ретроспектив, или же пусть это будут ретроспективы небольших художников, о которых никто ничего не знает, таких у нас в русском искусстве огромные количество. Но это, конечно, не «блокбастер», и это, наверное, не такие финансовые результаты, как от Айвазовского или Репина.
Есть имена, которые необходимо вернуть в историю русского искусства. Например, Валентин Юститский, мало знает об этом художнике, но это великий художник, абсолютно великий. Или Николай Синезубый, забытый всеми. Это забвение связано с тем, что то, что мы называем авангардом, было долгие годы под запретом, многие имена просто стёрлись из истории, и вот только сейчас мы начинаем их постепенно возвращать благодаря каким-то отдельным публикациям, отдельным выставкам, но этого недостаточно. Нам еще только предстоит вновь открыть всё разнообразие русского искусства, то, насколько оно широко смотрит на мир, охватывает этот мир. Это не обязательно должен быть авангард, это художники фигуративной живописи, которых было в двадцатые-тридцатые годы огромное количество, и многие другие. Конечно, есть галереи, которые специализируются именно на таком искусстве, они вытаскивают эти имена, но просто пока их ещё мало, можно было бы шире это всё делать. Надеюсь, что это просто вопрос времени, что постепенно, своим чередом мы сможем всех вспомнить и всех вернуть.
Я настроен оптимистически. Мне кажется, что вот эта сегодняшняя ситуация продлится не очень долго и мы ещё встретимся не только на экране, но и в каком-то приятном месте, где-нибудь в кафе, дружески обнимем друг друга, чокнемся рюмкой вина или водки, поговорим, посмеёмся, повеселимся и пообщаемся. А иногда мне вдруг кажется, что пандемия – это какой-то знак того, что мы вступаем в новую эпоху. Надо жить насторожено, потому что ждать от этой новой эпохи только чего-то хорошего будет, наверное, наивно. Но я не призываю готовятся к плохому. Давайте жить сегодняшним днём и наслаждаться обществом друг друга и нашими возможностями в будущем.
Фото предоставлено издательством «Энциклопедия русского авангарда».
Все видео проекта «Мир после пандемии» на Youtube
Сегодня сложно давать прогнозы, но еще сложнее – их не давать. Как заставить себя не думать о том, каким будет мир после пандемии? Как изменится власть, отношения между странами, экономика, медицина, образование, культура, весь уклад жизни? Сумеет ли мир извлечь уроки из этого кризиса? И если да, какими они будут? В новом (пока онлайн) цикле Ельцин Центра «Мир после пандемии» лучшие российские и зарубежные эксперты размышляют над этими вопросами. Наивно ждать простых ответов, их не будет – зато будет честная попытка заглянуть в будущее.
