В онлайн-цикле бесед Ельцин Центра «Мир после пандемии» философ, руководитель Центра исследований идеологических процессов Института философии РАН Александр Рубцов объясняет, что такое государственный нарциссизм, почему он особенно активно проявляется в современной политике и чем он опасен.
Интервью записано 7 апреля 2020 года.
Вопрос, что же будет, когда закончится пандемия коронавируса, интересует всех, все пытаются разобраться в каких-то прогностических перспективах. Но чтобы сделать это основательно, необходимо для начала более-менее адекватно оценить масштабы бедствия, а для этого нет другого способа – как обратиться к исторической памяти, попытаться провести какие-то аналогии из прошлого. И здесь первое, что приходит на ум – эпидемия чумы. Чума выкашивала целые поселения и гарантированно убивала заболевшего человека буквально за 3–4 дня, поэтому именно эта болезнь наводила такой ужас. Больший, чем все другие эпидемии, и даже войны.
На этом фоне нынешние аналогии и попытки назвать происходящее «чумой XXI века» выглядят некоторой метафорой и гиперболой, не очень ответственным преувеличением. Возможно, именно этим объясняется несколько более сдержанное, более спокойное отношение наших поколений к нынешней пандемии, гораздо более спокойное, чем можно было ожидать, и чем происходящее того заслуживает. Современному технократическому человеку очень трудно себе представить, что в мире вообще, в природе может существовать нечто такое, с чем не справились бы современные науки, технологии, усиленные всей мощью государственной инженерии.
Надо сказать, что в отношении к пандемии сейчас есть много такого, что может показаться достаточно легкомысленным. Уже когда в мире в трагических масштабах гибли люди, все обменивались веселыми сообщениями о том, что это ненадолго, поскольку сделано в Китае. И даже сейчас, когда каждый день мы узнаем все новые и новые цифры заболевших и погибших, поток острот, приколов, шуток, карикатур самого разного качества вовсе не думает сворачиваться. В этом есть и какая-то большая историческая, историко-культурная правда, поскольку карнавализация смерти всегда помогала людям справляться с такого рода инфернальными страхами.
Эпидемия нарциссизма
Нельзя недооценивать значение этих событий, если иметь ввиду не только медицинские или даже экономические последствия, но и нечто более общее, связанное с культурными изменениями, как уже не раз бывало в истории с окончанием мощных эпидемий. Изменения, конечно же, коснутся отнюдь не только экономики, социальных отношений и политики. На обочине всей этой эпидемии уже видны контуры нового цифрового неототалитаризма и даже государственного фискального мародерства. В некоторых мероприятиях в борьбе с эпидемией слишком просвечивают ориентированные на сверхприбыль бизнес-планы с вполне конкретными получателями доходов от такого рода мероприятий.
Со временем люди несколько иначе посмотрят и на самих себя, и друг на друга, и на социум, и на государство, на поведение индивидов, коллективов и масс, вождей и власти; посмотрят несколько иначе на устройство общества и мира, на саму архитектуру и этику глобальных отношений. Это идеальный повод для переоценки своей собственной внушаемости и вменяемости, эгоизма и солидарности, ответственности и безответственности.
Все это коснется, в том числе и многих фобий и массовых расстройств, которыми страдает современное человечество и население некоторых замечательных государств. И в этот момент как раз выяснится, что место «чумы XXI века» уже занято давно отслеживаемой в мире эпидемией, которая называется «эпидемия нарциссизма».
Переход от картинки к реальности
В психологии есть понятие «броня характера». Так вот, нарциссы, или, как говорили во времена Фрейда нарциссисты, – это пациенты с наиболее непробиваемой броней. Они считаются очень часто практически неизлечимыми, поскольку сопротивляются любой аналитике и терапии яростным образом, включая все признаки нарциссического гнева и нарциссической ярости. Такого рода нарциссическая ситуация может быть свойственна таким бессубъектным образованиям как идеология, государственная политика, политтехнология, пропаганда, политика власти и информационная политика, сферы социальных отношений.
Самые тяжелые испытания после пандемии ждут именно такие политические режимы, которые страдают избыточно восторженным и не критическим отношением к себе. Официоз, целиком построенный на величии государства и грандиозности правлений разного рода царей, вождей и прочих национальных лидеров, уже гораздо меньше интересует российских граждан, которые в большей степени озадачены проблемами истории локальной, истории региона, истории места, истории семьи, истории близких, истории людей, которые сделали эту жизнь такой, какая она есть сейчас. Это не конфликтует открыто с историческим официозом, но это мощное движение, которое в значительной степени уже перестраивает всю идеологическую ситуацию. Все изменения, которые сейчас начинаются из-за борьбы с эпидемией, попадают в этот уже достаточно сложившийся контекст. Одно из принципиальных явлений в этом процессе – это переход от картинки к реальности.
Посмотрите, что сейчас осталось от нашей глобальной политики, которая всех так восхищала и отвлекала от некоторых неудобств текущей жизни. Если вывести за скобки войны, как считается неизменно победоносные и многократно завершающиеся полным триумфом, то там вообще ничего особенного не остаётся. Государство и система власти оказываются в отношениях с населением в плане конструирования картинки один на один с этой не всегда приглядной реальностью. Власть пытается работать в прежнем режиме и не понимает, что это уже становится контрпродуктивно.
Кроме того, меняется само отношение к государству и к власти как к объекту так называемого идеализирующего переноса. Ведь внешняя политика и военная политика – это очень удобно для построения идеологии пропаганды. Прежде всего тем, что люди об этом обо всём узнают исключительно из источников, контролируемых властью. Когда это всё уходит, то люди остаются один на один с реальностью, которая каким-то образом перестраивает отношение к системе, к власти и к тем действиям, связанным с политтехнологиями, с пиаром, с пропагандой, с информационной политикой, которые по инерции пытаются действовать в прежнем духе.
Если раньше власть была в этом отношении монолитом, то теперь складывается впечатление, что власть расслаивается и по горизонтали, и по вертикали, возникает какая-то внутренняя конкуренция. Каким образом склеивать себя с позитивом, который, как это ни цинично звучит, всё же существует в условиях борьбы с эпидемией, и как дистанцироваться от негатива? Когда президента наряжают в яркий скафандр, будто он приехал снова нырять за амфорами, это вызывает совершенно не те реакции, на которые рассчитывают. И здесь, по-видимому, нужны какие-то принципиальные изменения в характере взаимоотношений с населением.
Но способна ли власть, способна ли политика идти на такие изменения? И здесь и выясняется, где существует эта «броня характера», которая не позволяет или позволяет перестроиться. Вполне возможно, что каким-то структурам власти она не позволяет перестроиться, в то время как на уровне самотерапии простое население в значительной степени освобождается от этой втянутости, созерцания всех этих отражений, с которыми оно должно себя ассоциировать как с триумфом отечественной грандиозности.
Все видео проекта «Мир после пандемии» на Youtube
Сегодня сложно давать прогнозы, но еще сложнее – их не давать. Как заставить себя не думать о том, каким будет мир после пандемии? Как изменится власть, отношения между странами, экономика, медицина, образование, культура, весь уклад жизни? Сумеет ли мир извлечь уроки из этого кризиса? И если да, какими они будут? В новом (пока онлайн) цикле Ельцин Центра «Мир после пандемии» лучшие российские и зарубежные эксперты будут размышлять над этими вопросами. Наивно ждать простых ответов, их не будет – зато будет честная попытка заглянуть в будущее.
