В книжном магазине «Пиотровский» в Ельцин Центре 12 января прошла лекция «Запрещённый рок: магнитофонная культура СССР» московского журналиста и музыкального продюсера Александра Кушнира. Поводом стало переиздание его книги «100 магнитоальбомов советского рока. 1977–1991: 15 лет подпольной звукозаписи».
«Пиотровский» стал первым в России магазином, где начались продажи нового тиража одной из наиболее цитируемых рок-энциклопедий в современной истории.
Издание содержит содержит около 400 страниц и 500 иллюстраций, и неоднократно переиздавалось с момента выхода первой версии в 1990-м году. В основу книги легли многочисленные интервью Александра Кушнира с музыкантами и людьми, участвовавшими в записи альбомов, писателями, фотографами и художниками.
В своей почти трехчасовой лекции автор рассказал увлекательные истории о препятствиях, с которыми сталкивались рок-герои 80-х годов, и возможностях, которые открывались благодаря присущей им внутренней свободе.
Первое поколение советских рок-музыкантов кануло в Лету по причине отсутствия записей, – начал лекцию Александр Кушнир. – Такие авторитетные в Ленинграде 70-х группы как «Большой железный колокол», «Россияне» или «Санкт-Петербург», были сосредоточены на выступлениях на танцах в домах культуры и пансионатах, и не оставили после себя ничего. Главная московская супергруппа «Високосное лето», которая на рубеже 70–80-х годов конкурировала с «Машиной времени», осталась в коллективной памяти лишь фрагментом фильма «Шесть писем о бите».
– В конце 70-х наиболее продвинутые музыканты задумались: мы растём на песнях «Битлз», а «Битлз» – это альбомы, – сказал Александр Кушнир. Под влиянием подобных мыслей бас-гитарист «Високосного лета» Александр Кутиков устроился уборщиком в ГИТИС, где была студия, и сделал там первые записи «Машины времени». В итоге он перешел в ансамбль Андрея Макаревича, а лучшая, по мнению многих, группа Москвы в скором времени распалась.
В Ленинграде подпольная звукозапись развивалась по другим законам. Пионером «альбомного мышления» стал Борис Гребенщиков. Летом 1978-го года на лужайке у берега Невы БГ и его коллега Майк Науменко из группы «Зоопарк» записали при помощи магнитофона «Маяк-202» акустический альбом «Все братья – сёстры». Первый тираж составил всего 10 экземпляров – именно столько фотографий-обложек отпечатал Андрей «Вилли» Усов. На ней изображены в профиль БГ и Майк, держащие в руках статуэтку Будды. А вдохновением для песен будущего лидера «Аквариума» послужили лирика Боба Дилана и философия Энди Уорхола. Издания о них можно было купить в букинистическом отделе ленинградской «Академкниги».
– Не было никакого железного занавеса, его придумали потом, – уверен Александр Кушнир. – Был главный советский битломан Коля Васин, в серванте которого стояла святыня – пластинка с подписью «Коле Васину от Джона Леннона». Коля просто написал письмо Джону: мол, я ваш фан из Советского Союза, пришлите, пожалуйста, автограф. И в 1976-м году Васин получил повестку – но не из КГБ, а из почтового отделения, о поступлении пластинки из Нью Йорка. Да, люди в то время читали в газетах, что выслали Бродского, что Солженицына лишили гражданства, но это вторая реальность, а Коля просто взял и написал письмо.
В 1980-м году на волне либерализации, связанной с Олимпиадой, в Тбилиси прошёл первый советский рок-фестиваль «Весенние ритмы», а в Москве заработала иновещательная радиостанция Moscow World Service. Записи «Машины времени» и «Воскресенья» можно было услышать в Лондоне или Тель-Авиве, и необходимость в качественной звукозаписи стала очевидна многим. В Ленинграде заработала в полную силу студия Андрея Тропилло в Доме юного техника на Охте, в Свердловске на студии «Сонанс» в Архитектурном институте писались группы «Трек» и «Урфин Джюс».
В период 1983–1984 годов рок ушел в подполье из-за «закручивания гаек» новым генсеком Юрием Андроповым. Концерты практически прекратились, но именно в это время было записано множество альбомов, упомянутых в книге, отметил Александр Кушнир.
Вскоре после начала Перестройки начался новый мощный всплеск советского рок-движения. Осенью 1987-го года на фестивале в Подольске выступили практически все значимые в то время группы страны.
– Пять тысячи хиппи, два дня, двадцать групп. Это был советский Вудсток. Я там был, и это событие сильно изменило мою жизнь, – сказал автор «Ста магнитоальбомов». – После того, как я услышал «Калинов мост» и «Наутилус Помпилиус», я написал заявление и ушел с работы, думая примерно следующее: зачем быть грузчиком на аэродроме, когда есть такое?.
После увольнения и началась карьера Александра Кушнира как музыкального журналиста.
В завершение лекции Александр Кушнир ответил на вопросы для сайта Ельцин Центра.
– Как советская подпольная звукозапись повлияла на политические события, которые происходили в России на рубеже 80-х и 90-х?
– Во-первых, все началось года за два до событий, о которых ты говоришь – тогда, когда рухнула стена между Восточным и Западным Берлином. Я уже потом узнал, что там оказался весь цвет мировой музыки. Сидели они в центре Германии, писали свои великие хиты и альбомы, и в итоге никакой режим и никакой порядок не смог этого выдержать. Можно с этим соглашаться, можно спорить, но рок – это такой допинг свободы. Или таблетки для мозгов, которые делают людей свободными. Это такой идеальный гипноз – чтобы кому-то начинать писать стихи, кому-то выходить на баррикады и на митинги, а кому-то, как мне – просто писать заявление об уходе с работы и становиться свободным человеком как по форме, так и по содержанию.
Реально знаю очень много людей, которые выросли на музыке «Аквариума», «Зоопарка», «Машины времени», «Воскресенья», «Телевизора» и «Бригады С», и которые потом начали творить другую историю. Понятно, что кроме музыки, их воспитывали книги, самиздат, стихи Бродского, Солженицын и новый советский кинематограф. Но получается, что в этом четырёхугольнике – кино, театр, поэзия и рок – всё воедино как-то срослось. Всё это будто пробка из бутылки шампанского выплюнулось, и случилось то, что должно было случиться. Один критик написал: в конце 80-х любой кривой гитарный аккорд воспринимался, как звук великой свободы.
– Если бы ты писал книгу о ста магнитоальбомах 90-х годов, какие пластинки ты бы выделил?
– Я бы такую точно не писал. Думал об этом, но [музыкальные] 90-е оказались печальным послесловием [к 80-м]. Две картинки это символизируют, два провала, и я был их свидетелем – когда встретились два мира и две цивилизации. «Текила Джаз» играла перед Smashing Pumpkins, и было понятно, кто есть кто. А потом два вечера подряд я ходил смотреть, как Дэвида Бирна разогревает группа «Аквариум». И единственный раз в жизни видел абсолютно бухого Бориса Гребенщикова, который чуть ли не плакал в гримёрке ночью, потому что космически разный уровень был. Получилось, что рухнули все иллюзии. Казалось бы, уже всё можно, пожалуйста, выходите на международный рынок, атакуйте. Но такие суперпровалы как бы сказали: «Васька, знай своё место и не лезь никуда». А с другой стороны, 90-е для меня – это такая картинка: лето 1996 года, и Дэвид Боуи плачет в гримерке в Кремле после концерта, где сидели в первых рядах красные пиджаки. Искусство [их] не пробило. И стало понятно, что эта страна непобедима.
– В 80-е рок-тусовка находилась в оппозиции к власти, а в 1996-м те же рокеры поддержали действующую власть в лице Бориса Ельцина во время предвыборной кампании. Это духовные метаморфозы, или логичное продолжение того, что они делали в 80-х?
– Это такая притча во языцех, тур 1996-го года. Во-первых, я знаю несколько групп, которые не поехали. Ваш земляк Илья Валерьевич Кормильцев был категорически против, и буквально умолял свою группу и свой директорат не ехать в этот тур. Но с другой стороны, глупо думать, что Старая площадь – это всегда плохо. В тот момент были ещё какие-то иллюзии, что лучше демократы, чем коммунисты, что лучше Ельцин, чем Зюганов. Поэтому если и были заблуждения – они были честные. Но при этом не могу себе представить «Гражданскую оборону», Майка Науменко или Сергея Курёхина, которые бы поехали в этот тур. Так что это была такая лакмусовая бумажка на нонконформизм. Каждый свой выбор сделал.
– Можно ли сказать, что ситуация в России сегодня рифмуется с теми событиями, что происходили в 80-е: отмены концертов, преследование музыкантов и так далее?
– Тогда-то отмены концертов были почаще и пожестче. Если брать период с 1983 по 1987-й, бывало, что концертов [у многих музыкантов] годами вообще не было. Сейчас, мне кажется, есть перегибы на местах какие-то смешные. Я бы это все назвал «случай в Новосибирске» (смеётся). Потому что Новосибирск – это город, где постоянно какие-то перегибы происходят, будь то театральные или концертные (перестаёт смеяться). Проблема в другом: клубов стало больше, чем героев. А героев больше, чем новых гимнов. Их очень мало. Артемий Троицкий мне жаловался, что когда много лет назад он захотел сделать в рамках лейбла General Records релиз пластинки с песнями протеста про войну в Чечне, он не смог набрать треки. Мне меньше всего сейчас хочется отдуваться за весь русский рок, но да, он стал абсолютно аполитичным и стерильным. Рэперы – наша надежда.
– Бывший главный редактор журнала ОМ Игорь Григорьев написал на днях в своём телеграм-канале, что музыка всегда была для него предметом первостепенной экзистенциальной необходимости, но уже какое-то время таковой быть перестала. Как у тебя? Перестала или не перестала?
– Я-то больной человек, со мной всё понятно, что ничего не поменялось. Но безусловно, у музыки появились очень опасные конкуренты. Этот период, о котором ты говоришь, он тянется больше двадцати лет. Вначале конкурентом стала доступность виз, туризма, дешёвого отдыха и всякого разного энтертейнмента. У кого-то это была Ибица, у кого-то Гоа. Горизонты потребителей рок-музыки стали расширяться. Кто-то рванул в Израиль. Векторов много. Мы знаем, что в Лондоне сейчас примерно 300 тысяч русских проживает, притом, что это один из самых дорогих городов мира. Границы расширились, занавески раздвинулись и внимание рассеялось. Потом, спустя лет пять лет, начал очень серьезно качать права интернет.
На лекции я много говорил про железный занавес. И странное дело – эти запреты [музыкантам] больше помогали, чем мешали. Люди не задумывались о том, чтобы модно звучать, чтоб у них был актуальный саунд. И может быть, актуальности и модности было меньше, но самобытности уж точно оказалось больше. И ничего себе, такая примета времени – об этом спустя столько лет говорит человек, который прослушал тысячи альбомов и взял сотни интервью. Стать рок-звездой сегодня просто. Потому что рок-музыку сегодня слушают те, кто её исполняет, и их ближайший круг. А дальше пустота, опять пустота, и уже на горизонте – лайки, комменты. Личности героев оказались сильно размыты.
