Показом фильма «История одного назначения» и творческим вечером актрисы театра и кино Ирины Горбачевой 28 апреля открылся собственный кинофестиваль Ельцин Центра «Конец сезона».
«Конец сезона» – это кинофестиваль, который начиная с этого года будет постоянно проходить в Ельцин Центре в первые майские выходные с участием известных российских режиссеров, продюсеров и звезд кино.
Первый фестиваль открыла Ирина Горбачева – популярная российская актриса, снявшаяся в дебютном фильме режиссёра Романа Прыгунова «Индиго», сыгравшая Ульяну Громову в сериале «Молодая гвардия», получившая премии «Ника» и «Золотой орел» за лучшую женскую роль в фильме «Аритмия».
Выпускница Театрального института имени Щукина, ещё во время учёбы была задействована в спектаклях Театра Вахтангова, стажировалась в Мастерской Петра Фоменко и Театре-студии Олега Табакова. В ее активе номинация «Золотой маски» за «Лучшую женскую роль» и «Звезда театрала» в номинации «Лучшая женская роль второго плана» за роль Елены в спектакле «Сон в летнюю ночь», поставленном Иваном Поповски.
В 2016 году актриса стала «Женщиной года» по версии журнала «GQ».
Кроме того, она известна благодаря коротким жизнерадостным скетчам в Instagram, которые уже привлекли 1,7 миллиона (!) подписчиков.
На встрече с ней было много молодёжи. Тематика вечера была тоже молодёжной. Вопросы аудитории искренними, заинтересованными и ответы предельно откровенными.
Накануне ночью вместе с коллегой, актрисой Анной Тереховой, Ирина Горбачева посетила пасхальную службу в Свято-Троицком кафедральном соборе, а позже собор Александра Невского в Ново-Тихвинском женском монастыре Екатеринбурга.
На следующий день гостья побывала в Музее Бориса Ельцина и поделилась своими впечатлениями о нём.
– Ощущение простое: грандиозная экспозиция! Очень интересная. Настолько подробная, что ты волей-неволей окунаешься, в атмосферу времени, проходишь знакомые этапы, вспоминаешь какие-то события, и каждый раз попадаешь в какую-то новую реальность. Кабинет Ельцина произвёл на меня сильнейшее впечатление. И московская квартира. И магазин с пустыми полками. Я слышала про Ельцин Центр, что здесь очень классно и надо посетить, но я уже два раза была в Екатеринбурге, и каждый раз у меня не получалось. Сегодня я убедилась, что это, правда, очень крутая экспозиция.
Ирина Горбачева с Музее Ельцина
Александр Поляков
– У вас есть личное отношение к этому времени?
– Конечно, есть. В это время мы всей семьёй жили в Мариуполе: я, мама, папа и двое моих братьев. Дети по-другому воспринимают реальность, даже в тот момент, когда мама говорит, что нечего есть. Такое было в нашей жизни. Когда ты ребёнок, то вообще не понимаешь, что значит «нечего есть». Нам было по пять-шесть лет, папа был на заработках, мама работала на заводе уборщицей, но поскольку зарплату не платили по полгода, то было просто не у кого занять, потому что весь дом, подъезд и этаж занимали люди, которые работали на том же заводе. Но люди всё же выручали друг друга, делились последним, из расчёта у кого больше детей, тому и нужно. Мама ходила по соседкам: кто-то давал немножко муки, кто-то полчашки сахара и кусок маргарина, поскольку масла вообще у нас никогда не было. Мама делала тесто для пончиков и пекла их в вафельнице. Сахар превращала в сахарную пудру и посыпала их. Для меня это было счастье. Если есть еда, значит всё в порядке. Я прекрасно помню, как часто не было папы. Он уезжал на заработки в Москву, хватался за любую работу, наша семья как и все пыталась выжить. Папа был мастером отделочных работ, строил дома для новых русских. Много раз его с бригадой выгоняли на улицу, выдавали паспорта и говорили: «Идите и радуйтесь, что живы!». Папа несколько лет работал в кузнице. Я помню эти времена. Они были сложными, прежде всего для родителей. Если кто-то дал тебе жвачку, то это была невероятная радость. Леденцы делали из жженого сахара. Когда так живут все, то у тебя не возникает ощущение обездоленности. Мы как все бегали по двору, срывали акацию и абрикосы, ели их. Мы могли найти себе еду летом. Сложно представить, что испытывали наши родители, когда трое маленьких детей и нет зарплаты. Вот это – безысходность.
– У вас не было бабушек и дедушек с садовым хозяйством, которые могли бы помочь?
– Таких не было. Папина мама жила в Москве, как могла помогала, старалась приехать, что-то привезти, отвезти нас на море, чтобы родители могли побыть вместе. У маминой мамы был дом в Николаеве, мы ездили туда пару раз. Я помню, как мы оттуда привезли два мешка грецких орехов. Мы их в детстве переели, до сих пор их не ем.
– В 90-е исчезали кружки, спортивные секции, музыкальные школы, но тем не менее вы получили музыкальное и хореографическое образование?
– Это случилось позже, когда мы переехали в Подмосковье в 1998 году. Мама умерла, папа продолжал работать, бабушке нужно было чем-то нас занять, чтобы мы не пропадали на улице. Я пошла в музыкальную школу.
– Что повлияло на ваш профессиональный выбор?
– Есть две истории. Одна – это история мамы моей подруги, которая когда-то не поступила в театральный институт и потом жалела об этом всю свою жизнь. Она считала, что могла бы стать актрисой. Мне кажется, у неё действительно был к этому талант. Она мне как-то сказала: «Ира, ты должна быть актрисой, у тебя получится, иди и пробуй, иначе будешь сожалеть, как я». Это оказалось поворотным моментом. Другая история состояла в том, что я уже не очень хорошо училась в последних классах. Занималась серьёзно танцами, школа мне была не интересна. Я была круглой троечницей.
– Для актерского факультета это вполне традиционно.
– Как потом выяснилось, да. Я узнала, что при поступлении надо рассказать басню, стихотворение, спеть или станцевать и подумала, что это самый лёгкий способ получить высшее образование. Когда я поступила, всё моё представление о легкости и воздушности быстро испарилось. Чем дальше, тем было сложнее. Все, что казалось лёгким, за этим стоял титанический труд, воля, усердие. Во мне была упёртость. Когда ты оказываешься в ситуации «нечего есть», способность к сопротивлению возрастает. Оно передаётся через маму, бабушку. Мы никогда не жили хорошо. Не могли себе позволить даже раз в месяц куда-то пойти вместе с семьей. Это было пару-тройку раз в моей жизни. Не было денег даже на экскурсии. Например, класс едет, а у нас денег нет. Папа мне всегда говорил: «Рассчитывайте только на себя, я могу вам помочь только советом. Выкарабкивайтесь, цепляйтесь зубами, когтями, царапайтесь!». Это было дико и странно, но сейчас я понимаю, что это может быть фундамент для жизни. Мариуполь и девять лет, которые я там прожила – это было счастье беззаботного детства, когда любимый двор и друзья, и сам ты как вольная птица, куда-то летишь, пока не позовут. Это инъекция на всю жизнь, которая во мне осталась, и я буду её поддерживать, как живую бациллу, которую не убить.
– Как это при вашей внешности, при вашем росте вас не соблазнили в модельный бизнес?
– Этот вариант даже не рассматривался. Я всегда была как мальчик и общалась с мальчиками в основном. О себе была не очень высокого мнения, не рассчитывала поступить в институт. Думала, поступлю – классно! Не поступлю, пойду заниматься танцами, фитнесом или хип-хопом.
– После какой роли вы почувствовали, что правильно попали в профессию?
– У меня есть ощущение, что я на своем месте, делаю то, что мне нравится, и в этом мое призвание. Ключевой стала роль в фильме «Аритмия» Бориса Хлебникова. Это был первый раз, когда все сошлось, совпало и стало таким, как в моей голове, в душе, то, каким бы я хотела видеть кино, где я хотела бы сниматься, с каким режиссером работать. В этом фильме все было ровно так, как должно быть. Уже на уровне сценария это было замечательное кино. Я понимала, что это будет авторское кино, которое увидит не так много людей. Но когда сама увидела фильм на «Кинотавре», то поняла, что произошел абсолютное волшебство. Воздействие, которое должно нести кино: менять что-то в тебе, преломлять, заставлять задуматься. Как хорошая книга, так и хорошее кино. После «Аритмии» я поняла, что по-другому работать не хочу и буду стараться всячески держаться этого курса. После такого фильма нет смысла делать что-то не по любви, или пускаться в коммерческие проекты, чтобы оставаться в топе. Никакой топ не оправдает того, что ты в погоне за славой и деньгами, снимаешься в каком-то откровенном г***. Это не отмоется. К сожалению, или к счастью. Хочется внимательно относиться к профессии, с уважением.
– Ваши близкие гордятся вами?
– Гордятся. Я радуюсь словам своих родных. Когда они что-то говорят, они могут быть немногословными, сказать просто «хорошо», но для меня этого вполне достаточно.
– Прямо сейчас зрители фестиваля смотрят фильм «История одного назначения» с вашим участием. Как вам далась эта роль? Как работалось с Дуней Смирновой? Ваша Софья Андреевна положительная, или отрицательная героиня?
– Нам как раз хотелось развенчать этот миф, саму мысль, что могут быть положительные или отрицательные герои в семье. В быту не существует великих писателей или великих женщин, которые рядом с этими писателями. В жизни они муж и жена, союзники, партнёры, друзья, любовники. Нет регалий внутри семьи. Живые люди с живыми эмоциями. Не могу сказать, что эта роль далась мне как-то тяжело или сложно. Мы не стали нагружать героев исторической ответственностью, понимая, что нас потом обязательно распнут за то, что Софья Андреевна не такая и Толстой не такой. С Дуней было невероятно интересно и легко работать, потому что она интересный и, тонко чувствующий человек. Она владеет разбором, устраивает тренинги и этюды. Мы разбирали мою роль по амплитуде, где, что, откуда, кем была, кем стала. Подробно до безобразия. Но при этом легко и понятно. От Дуни всегда веет заботой, дружбой, она как мать всегда на твоей стороне. Она понимает, что артист – это хрупкий организм, может зажаться и уйти в себя. Дуня хорошо чувствует людей, атмосферу, создает ощущение беззаботности на площадке, как будто мы играем, болтаем, шутим, а параллельно ещё снимаем кино. Она, конечно, и людей подбирает по-своему характеру, но при этом она и настраивает так, что ты выкладываешься так, будто у тебя главная роль. Она меня многому научила: видеть, слышать, воспринимать. Что у Хлебникова, что у Дуни правильно организован процесс. Они любят артиста и доверяют ему.
– Сейчас вы поддерживаете отношения?
– Мы иногда списываемся, поздравляем друг друга с праздниками. Мы дружим на расстоянии. У нас в любой момент есть связь, но все-таки это история про вспышки, которые что-то сделали и разлетелись каждый за следующей вспышкой. Я дорожу таким отношением к себе и Дуню люблю ещё со времен «Школы злословия».
– Расскажите о проектах, в которых вы сейчас заняты?
– У нас будет проект под названием «Чики» – сериал про девушек легкого поведения. Это история про женщин, которые пытаются начать новую жизнь, открыть свое дело, но система не даёт им второго шанса.
– Догоняет прошлое?
– Это хоть и бывшие проститутки, но главным оказывается слово «проститутка», а не «бывшая». Или это уголовник. Я не стесняюсь этого. У меня папа сидел, и дедушка сидел. Это такой отпечаток, который все время всплывает и мешает жить. Я знаю, что у папы были с этим проблемы. Это темы, о которых надо говорить, но они у нас табуированы. Проститутки – не люди. И бомжи – не люди. Уголовники – не люди. Общество тебя отрезало, ты отброс, а то, что ты хочешь измениться, с этим у нас сложно. И не принято на эти темы говорить.
– Вот вы уже и адвокат. Говорят, что каждый актер – это адвокат своего героя.
– В общем, да.
– Это один проект, в котором мы вас увидим. А ещё?
– Ещё один проект, который «замутила» Мария Машкова. Поскольку она долгое время живет в Лос-Анджелесе, то ей пришла идея создать сериал про актрису, которая получает приглашение приехать в Голливуд. Это комедия положений, в которые попадают наши люди, приезжающие туда со своей картиной мира в голове. Например, нам даже не снилось, сколько документов надо собрать, чтобы просто снять квартиру. У нас все намного проще и демократичнее. У каждого свой путь в профессии, кто-то хочет делать карьеру там. Нельзя сказать, что люди, которые живут в Лос-Анжелесе, если они не добились того, чего хотели, то обязательно несчастливы. В конце концов, там всегда тепло и океан под боком. Это ли не счастье? Но главное, у тебя есть ощущение того, что ты сделал для себя, все что мог.
