Русская литература перевалила через «Войну и мир», как через горный хребет, — и начала сжиматься. В объеме, но не в содержании. Чеховские герои ставят перед собой глобальные вопросы, которые раньше обсуждались в романах, а теперь умещаются в рамки рассказа. Ставят — и не дают ответов, ни в прозе, ни в драматургии. И эта безответность вдруг оказывается важнее всех готовых формул. И для России, и для всего мира.
