Кино-конференц-зал Ельцин Центра 15 января был полон. В этот день здесь отметили день рождения одного из самых ярких, оригинальных и одаренных поэтов ХХ века – Осипа Мандельштама.
Это был творческий вечер (проведенный Президентским центром Б.Н. Ельцина совместно с Екатеринбургским отделением Союза писателей России и обществом «Мемориал»), на котором общественности представили проект установки мемориальной доски в память о пребывании Осипа и Надежды Мандельштам в Свердловске, где они останавливались по дороге в ссылку в Чердынь. Также был показан уникальный документальный фильм режиссера Елены Якович «Тайна архива Мандельштама. Рассказ Сони Богатыревой» (2016), и, конечно, читались стихи.
Дина Сорокина, директор Музея Б.Н. Ельцина:
– Идея проведения вечера Мандельштама возникла незадолго до нового года, потом начались праздники, и многие разъехались. Тем не менее я очень рада, что мы, оповестив всех за неделю до мероприятия, собрали полный зал, как на чтения, так и на показ фильма Елены Якович. Все прошло замечательно, в зале была теплая и дружеская атмосфера, порой казалось, что дух Осипа Эмильевича с нами. Мы признательны всем нашим гостям и спикерам, которые не только прочитали стихи Мандельштама, но и поделились воспоминаниями, эмоциями, впечатлениями, личными памятными моментами. Уже после вечера мы дополнительно встречались с автором мемориальной доски, посвященной Мандельштаму, художником и скульптором Николаем Предеиным, сравнили эскизы и варианты. Думаю, до конца года памятная доска будет установлена, также мы будем продолжать традицию проведения подобных поэтических вечеров. В прошлом году мы проводили день Бродского, день Пушкина.
Фильм Елены Якович «Тайна архива Мандельштама. Рассказ Сони Богатыревой» – не просто повествование о хитросплетениях судьбы архива Мандельштама, который спасает семья главной героини фильма. Это, кажется, история спасения поэзии как таковой, которая прорастает вопреки «асфальтовому катку» истории, вопреки недооцененности обществом и порой вопреки естественному чувству самосохранения тех, кто берется за ее сохранение и сбережение.
Елена Якович, автор фильма «Тайна архива Мандельштама. Рассказ Сони Богатыревой»:
– Осип Мандельштам – любимый поэт Иосифа Бродского. Есть фотография, где Бродский стоит под изображением Мандельштама, это 90-е годы, и они удивительно похожи, хотя в жизни похожи не были. Видимо, что-то их роднило. Когда я работала над фильмом, то прочла много стихотворений Осипа Мандельштама и считаю его, возможно, самым большим поэтом Серебряного века. К тому же он горячий поэт, к которому невозможно оставаться равнодушным.
Я не делала фильм о Мандельштаме – я делала фильм о тех, кто спас его творчество 30-х годов. Рукописи, конечно, не горят, но чтобы они не горели, нужно чтобы их кто-то сохранял. Не только судьба людей в прошлом столетии, но и судьба их рукописей порой складывалась трагически. Мандельштам очень небрежно относился к своим черновикам, он их практически не хранил, и не сразу понял, что это необходимо делать. А потом Мандельштам исчез. И никто не знал, ушел ли он из мира живых или просто из поля зрения. Его супруга Надежда Яковлевна хранила и спасала его рукописи на протяжении всей жизни. Мой фильм – о людях, благодаря которым мы можем читать воронежские и другие стихи поэта. Если бы герои фильма не спрятали их, рискуя жизнью, в своей московской квартире, неизвестно, что сохранилось бы. Этими людьми были знаменитый филолог Сергей Бернштейн, его брат Игнатий Бернштейн и дочь Игнатия Бернштейна, которая смогла обо всем рассказать. А вот с круглой датой – 125-летием Мандельштама – это просто совпало.
– Как появилась идея фильма?
– Как это часто бывает, случайно. Софья Богатырева (Бернштейн), которая живет в Денвере, оказалась близкой подругой моей другой близкой подруги, которая мне много про нее рассказывала, но я не сразу поняла, о чем именно идет речь. А потом я ее услышала. Выяснилось, что в одной квартире хранились два архива. И я поняла, что надо ехать в Денвер и записывать материал. Вообще, фильм двухсерийный – «Тайна архива Мандельштама» и «Тайна архива Ходасевича».
– Ваш фильм – некоммерческое кино. Почему вы за него взялись?
– Я в принципе не снимаю коммерческое кино. Я пришла на канал «Культура», рассказала о своей идее, и ее поддержали.
– В 2017 году в России вспоминают 1937-й и 1917-й. Что значат эти даты для вас?
– Для меня 2017-й – столетие 1917 года и революции. Для меня это значимый год, очень его боюсь. Как сказала одна известная писательница, похоже, Богу надоело придумывать сюжеты... Порой многое повторяется.
– Вы не впервые в Ельцин Центре. Каким он видится вам как режиссеру?
– Я была здесь в мае прошлого года. И сегодня, когда переступила порог, мне показалось, что он еще больше обустроился, у входа встречает елка. Несмотря на вечер, приходит много симпатичных людей с детьми. Так что это центр жизни не только Екатеринбурга, мы все сюда приезжаем с радостью. Мой фильм – о сохранении культуры и памяти, а Ельцин Центр также посвящен сохранению культуры и памяти, только они относятся к недавней истории.
– Каково ваше отношение к установке в Екатеринбурге памятной доски Мандельштаму?
– Думаю, чем больше будет памятных досок Мандельштаму в разных городах, тем лучше. У него нет даже могилы, его память – собрание сочинений.
Фильм Елены Якович построен фактически на монологе главной героини. Соня Богатырева помнит Надежду Мандельштам, которая была частой гостьей в доме ее родителей. Помнит Михаила Зощенко. Помнит Иосифа Бродского. Помнит профессоров, которые составляли цвет советской филологии. Для нее они – члены семьи или просто хорошие знакомые. А для зрителей в зале рассказ Сони Богатыревой, которой Надежда Мандельштам сначала дала прозвище «девочка-заяц», а потом доверила архив покойного супруга, – открытие сродни прочтению новой, неизвестной главы истории литературы ХХ века.
* * *
Соня Богатырева, героиня фильма:
«Осип Эмильевич и Надежда Яковлевна Мандельштам, когда они вернулись из Воронежа, получили короткую передышку. Они не имели права посещать Москву, и поселились в Калинине (с легкой руки Исаака Бабеля, сказавшего «Поезжайте в Калинин, там Эрдман» – А.М.). Это было недалеко от Москвы, можно было приезжать в город, но оставаться там ночевать было опасно, потому что это могло стать поводом, чтобы Мандельштама опять отправили в ссылку. Однажды мои родители их приютили на ночь, и Надежда Яковлевна упоминала потом, что в доме прыгала крошечная девочка-заяц. Это была я в раннем детстве. А мама рассказывала, что Осип Эмильевич со мной играл. Это был конец 1937-го – начало 1938-го годов, потом он был арестован и уже не вернулся.
Когда Иосиф Бродский посетил наш дом, он спросил: «В какой комнате ночевал Мандельштам?» Я сказала: «В той, где будешь ночевать ты». Он был доволен. Появление Надежды Мандельштам в нашем доме после войны было невозможно забыть. Это был 1946 год, мне 14 лет не исполнилось. Она была первым человеком, которая обратилась ко мне на вы. А еще она отправила меня в нокаут, сказав: «Я русскую литературу изучала в постели».
Все это происходило после того, как в газетах в августе 1946-го года появилось постановление о журналах «Звезда» и «Ленинград». Не могу забыть, как отец прочел это постановление вслух… Мы жили в наполовину разрушенном доме, но было ощущение глотка свободы. Казалось, что все изменится. Но было дано понять, что ничего не изменилось.
Однажды отец взял меня в Ленинград и сказал: «Сейчас я позвоню Мише Зощенко». Для меня это прозвучало, как если бы он сказал: «Позвоню Пушкину». И я закричала: «Возьми меня с собой!» Зощенко задал мне вопрос: «В каком классе вы учитесь?», а потом, когда мы уходили, он снова спросил: «В каком классе вы учитесь?» Я запомнила, что это был необыкновенно печальный человек.
Надежда Мандельштам знала все стихи и всю прозу Мандельштама наизусть. Это было единственное хранилище, которому она могла доверять. Ей удалось собрать в Ташкенте во время эвакуации почти все рукописи Мандельштама. Кстати, жила она вместе с Анной Ахматовой. И переписала ее рукопись «Поэмы без героя». В Ташкенте начались странные вещи: когда Ахматова и Мандельштам возвращались домой, то стали находить окурки с яркой помадой в пепельнице. Им как будто показывали, что ими интересуются. И когда они обнаружили следы посещений, Надежда Яковлевна не рискнула держать архив Мандельштама у себя, но не могла и уехать из эвакуации, потому что ей нужен был пропуск для возвращения в Москву. И вот, когда 15 мая 1944 года Ахматова покинула Ташкент, Надежда Яковлевна направила с ней архив…
Знакомая Ахматовой, которая хранила рукописи, стала бояться держать их у себя. И тогда папка снова оказалась у Надежды Мандельштам. Однако она опасалась ехать с папкой в Ташкент и побежала к Сергею Бернштейну, старшему брату отца и основателю звукоархивистики. Он выслушал ее и молча взял папку. Вскоре папка оказалась в нашем доме и лежала в третьем ящике письменного стола. Открывать ее не полагалось, но я, конечно, нарушала это правило. Там была значительная часть архива Мандельштама, неопубликованные стихи, 58 автографов, московские и воронежские. 11 лет они пролежали у нас. И вот я впервые услышала слово «публикация». Надежда Яковлевна сказала моему отцу: «Нам с тобой дожить до публикации не придется. А вот она (тычет в меня пальцем) – она доживет. Потом пауза – может дожить». А потом она торжественным тоном сказала, что хочет назначить меня хранителем и наследницей поэтического творчества Мандельштама». Все же чудеса бывают: Надежда Мандельштам дожила до первого сборника в библиотеке поэта, написала свои книги».
Мандельштам родился в 1891 году в Варшаве, в 1897 семья перебралась в Петербург. Много учится – в Сорбонне, Гейдельбергском и Петербургском университетах. Посещает занятия у Вячеслава Иванова. Дружит с Анной Ахматовой и Николаем Гумилевым, знаком с Александром Блоком, Мариной Цветаевой и Борисом Пастернаком. Находит себя у акмеистов. В 1913 году издает первую книгу «Камень». В 1933 году совершает то, что Борис Пастернак приравнял к самоубийству: пишет стихотворение, посвященное Иосифу Сталину, – «Мы живем, под собою не чуя страны». И тогда начинается мучительный ссыльный путь Мандельштама, первая станция этого пути – та самая Чердынь, в которую чета Мандельштамов едет через Свердловск...
В 1938 году после долгих мытарств Осип Мандельштам уходит из жизни в пересыльном лагере. Похоронен в общей могиле.
* * *
«О бабочка, о мусульманка, В разрезанном саване вся,– Жизняночка и умиранка, Такая большая – сия!
С большими усами кусава
Ушла с головою в бурнус.
О флагом развернутый саван,
Сложи свои крылья – боюсь!»
Мандельштам задал тональность целому направлению современной поэзии ХХ столетия, прежде всего своему прямому творческому наследнику Иосифу Бродскому, чьи стихи порой неуловимо похожи на мандельштамовские и размером, и интонацией. Особенно на ту лирику, в которой Мандельштам вел диалог с античностью.
«Бессонница. Гомер. Тугие паруса.
Я список кораблей прочёл до середины:
Сей длинный выводок, сей поезд журавлиный,
Что над Элладою когда-то поднялся.
Как журавлиный клин в чужие рубежи –
На головах царей божественная пена –
Куда плывёте вы? Когда бы не Елена,
Что Троя вам одна, ахейские мужи?
И море, и Гомер – всё движется любовью.
Кого же слушать мне? И вот Гомер молчит,
И море чёрное, витийствуя, шумит
И с тяжким грохотом подходит к изголовью.»
Сегодня Мандельштам остается тем непокоренным Эверестом поэзии и филологического эксперимента, на который наши современники смотрят исключительно снизу вверх и запрокинув голову.
Слово – гостям и участникам вечера поэзии Мандельштама.
Евгений Ройзман, глава Екатеринбурга:
– Для меня Мандельштам – один из лучших русских поэтов, который обладал абсолютным слухом, безупречным вкусом и даром предвидения, что присуще настоящим поэтам. Он сформулировал назначение поэзии, посмотрел на феномен русской поэзии изнутри и сумел это выразить. И я очень рад, что художник и скульптор Николай Предеин сделал памятную доску, что у нас на вокзале будет мемориальная доска.
– Но при этом все же сложно утверждать, что Мандельштам и Екатеринбург тесно связаны?
– Они связаны только тем, что когда Мандельштама везли этапом через Свердловск, он почти сутки просидел на нашем вокзале. И когда Мандельштама везли в лагерь во Владивосток, то прямого этапа из Москвы не было, и поэтому его направили через пересылку, нашу или челябинскую. Так что, возможно, он проходил через нашу.
– Повлияло ли на вас как на поэта творчество Мандельштама?
– Конечно, как и на любого современного поэта. У Мандельштама есть строки:
«Значенье – суета, и слово только шум,
Когда фонетика – служанка серафима».
На основе этой идеи фонетики, многие поэты потом пытались что-то сделать. Вообще я много размышлял об этом, у меня есть статьи на эту тему. Считаю, что суть русской поэзии – это комплекс Мандельштама. Это когда человек знает, что ему нельзя говорить, но не может этого не делать и говорит. Хотя знает, к чему это приведет.
– Это бесстрашие?
– Нет, это когда, наоборот, человеку очень страшно, он цепенеет от страха, но не может этого не делать. В этом и слабость, и уязвимость русской поэзии.
– Как в стихотворении Мандельштама «Я вздрагиваю от холода, мне хочется онеметь»?
– Да, Мандельштам всё это сумел проговорить.
Евгений Касимов, поэт, писатель, председатель Екатеринбургского отделения Союза писателей России:
– Когда Мандельштамы были в Свердловске, это были трагические для них дни. Они ехали в Чердынь, и ждали здесь пересылку на поезд в Соликамск. Памятная доска Мандельштаму – прекрасная идея, художественный акт и жест, обращенный к нашим современникам. Мы не должны пребывать в беспамятстве, не должны забывать, что происходило и как. Николай Предеин подготовил блестящий эскиз мемориальной доски. Я уверен, что ее появление уместно.
– К слову о суровом уральском крае: доводилось слышать мнение, что носителей культуры в нашем краю якобы не жаловали, что многие деятели культуры оказывались здесь в связи с ссылками или по другим не самым приятным поводам. Так ли это?
– Нет, не так. Родственники моей супруги, к примеру, дружили с тенором Козловским, с Лемешевым. В Свердловске всегда любили и артистов, и певцов, и художников, и поэтов. Конечно, Урал был и местом пересылки. Как писал поэт Ерёменко:
«Наверное, Богу мыслилась на небе
Земля как пересыльная тюрьма».
Но, повторюсь, память – самое главное.
– Какую роль в вашей жизни сыграл Мандельштам?
– Не знаю, сыграл ли он ее до конца. Он настроил у меня внутренний слух, внутренние струны, и я стал слышать настоящую поэзию.
– Есть ли у вас любимые строки Мандельштама?
– В настоящей поэзии я все люблю. Могу прочесть строки, посвященные Мандельштаму поэтом Александром Ерёменко:
«Я пил с Мандельштамом на Курской дуге,
Снаряды взрывались и мины,
Он кружку железную сжал в кулаке
И плакал цветами Марины.
И к нам Пастернак, по окопу скользя,
Сказал, подползая на брюхе,
«О кто тебя, поле, усеял тебя
Седыми майорами в брюках?»
Блиндаж освещался трофейной свечой,
И мы обнялися спросонок
Пространство качалось, и пахло мочой,
Незнавшее люльки ребенок»
Игорь Сахновский, писатель:
– Я один из тех, кто ставил подпись за то, чтобы памятная доска Мандельштаму была установлена. В студенческие годы, прочитав, если можно так выразиться, о визите Мандельштама в Свердловск, я рассказывал друзьям, при каких обстоятельствах он здесь оказался. Памятная доска – это замечательная идея, которую в Екатеринбурге просто обязаны воплотить.
Для меня значение Мандельштама решающее. Это мой любимый автор, которого я считаю самым гениальным автором ХХ века. Это человек, который повлиял на мое становление, научил важным вещам в литературе, языке и поэзии. Читаю его всю жизнь, и он не устаревает для меня никогда. И не становится уже прочитанным. Одно из моих любимых стихотворений, которое Анна Ахматова назвала вершиной лирической поэзии ХХ века, – это стихотворение, написанное в Воронеже и посвященное Наталье Штемпель, – «К пустой земле неловко припадая»:
«К пустой земле невольно припада́я, Неравномерной сладкою походкой Она идёт – чуть-чуть опережая Подругу быструю и юношу-погодка. Её влечёт стеснённая свобода Одушевляющего недостатка, И, может статься, ясная догадка В её походке хочет задержаться – О том, что эта вешняя погода Для нас – праматерь гробового свода, И это будет вечно начинаться».
Леонид Быков, литературный критик, профессор УрФУ, доктор филологических наук:
– В начале вечера было сказано, что Мандельштам – классик. Но Мандельштам сегодня живее всех живых, мы его еще по-настоящему не прочитали. Анна Ахматова как-то сказала, что Мандельштам тогда сделается народным поэтом, когда все население России станет интеллигенцией. Мандельштам свое слово сказал – теперь дело за нами, мы должны до него дорасти. Фактически у всех сегодняшних состоявшихся поэтов есть мандельштамовская прививка. И она сильнее, чем даже эхо Пастернака, или Есенина, или Маяковского. Возникает ощущение, что Мандельштам поэт для избранных. Однако поэты нужны разные. Мандельштамовский ген дан и пишущим, и читающим на будущее. Мандельштам поэт, который растворен в поэзии. Не случайно он однажды сказал, что акмеизм – это тоска по мировой культуре. Он эту мировую культуру в себя вобрал, он чувствовал себя в ней органично и свободно. Причем порой кажется, что для него общение с античными и средневековыми авторами было более по душе, чем с современниками.
– Как вы относитесь к идее установки памятной доски Мандельштаму?
– Чем глубже и полнее память, те здоровее народ, нация, общество. В воспоминаниях Надежды Мандельштам есть строчка «Свердловск станция серьезная». Все, кого на Колыму или в Сибирь ссылали в XIX веке, а потом и в XX, не миновали этот город. Также в ее воспоминаниях говорится, что они с супругом целый день провели здесь рядом с красноармейцами, которые даже шевелиться им не позволяли и не обращали на них внимания. И пусть запоздало, но благодаря мемориальному знаку мы начнем это внимание обращать – и это будет не только знак памяти поэта, но и знак того времени, которое больше никогда не должно повториться.
– Получается, Мандельштам отчасти повторил путь декабристов, которые также прошли через Урал в Сибирь?
– К слову, у Мандельштама есть стихотворение «Декабрист». Для него были важны заветы декабристов, поскольку он вырос в среде, где было очень острым ощущение вины интеллигенции перед народом. Но вот декабристы-то у нас увековечены на улице Декабристов, там есть памятник, а улицы Мандельштама пока нет.
– Ваши любимые строки Мандельштама?
«Золотистого меда струя из бутылки текла
Так тягуче и долго, что молвить хозяйка успела:
Здесь, в печальной Тавриде, куда нас судьба занесла,
Мы совсем не скучаем, – и через плечо поглядела.
Всюду Бахуса службы, как будто на свете одни
Сторожа и собаки, – идешь, никого не заметишь.
Как тяжелые бочки, спокойные катятся дни:
Далеко в шалаше голоса – не поймешь, не ответишь.
После чаю мы вышли в огромный коричневый сад,
Как ресницы, на окнах опущены темные шторы.
Мимо белых колонн мы пошли посмотреть виноград,
Где воздушным стеклом обливаются сонные горы.
Я сказал: виноград, как старинная битва, живет,
Где курчавые всадники бьются в кудрявом порядке:
В каменистой Тавриде наука Эллады – и вот
Золотых десятин благородные, ржавые грядки.
Ну а в комнате белой, как прялка, стоит тишина.
Пахнет уксусом, краской и свежим вином из подвала,
Помнишь, в греческом доме: любимая всеми жена, –
Не Елена – другая – как долго она вышивала?
Золотое руно, где же ты, золотое руно?
Всю дорогу шумели морские тяжелые волны.
И, покинув корабль, натрудивший в морях полотно,
Одиссей возвратился, пространством и временем полный»...
