Выставка «Новокузнецкая школа фотографии», открывшаяся в Арт-галерее Ельцин Центра в Екатеринбурге, вызвала большой интерес и широкий резонанс. В книжном магазине «Пиотровский» 15 июля состоялся круглый стол «Фотография как документ эпохи», на котором профессиональные фотографы и люди, близкие к фотографии, собрались обсудить работы, сделанные в советское время, но выглядящие не «по-советски», поговорить о ключевых фотографах конца 1980-х и о том, можно ли говорить о существовании «новокузнецкой» школы фотографии.
«Новокузнецкая школа фотографии»: миф или гениальный ход?
Идею круглого стола поддержали Кристина Горланова – руководитель фотографического Музея «Дом Метенкова», Марина Соколовская – главный библиотекарь Библиотеки имени Белинского и куратор «Дома Метенкова», Артем Беркович и Раиса Зорина – кураторы Центра фотографии «Март», фотографы Дмитрий Федоров и Вячеслав Солдатов.
Модератором выступил директор Арт-галереи Ельцин Центра Илья Шипиловских, он и открыл дискуссию:
– Рад, что вы все пришли. Думаю, что заявленная тема – «Фотография как документ эпохи» – касается всех, здесь присутствующих. Поводом к разговору послужило открытие выставки «Новокузнецкая школа фотографии». Это наш совместный проект с московским «Мультимедиа Арт Музеем». Впервые выставка была показана в Москве в рамках фотобиеннале в прошлом году. Предлагаю обсудить принципы существования документальной и не документальной фотографии, можно ли как документ эпохи рассматривать каждый отдельный снимок.
Первой вступила в дискуссию Кристина Горланова:
– Представьте, если бы была «Екатеринбургская школа фотографии» в наше время. Было бы это полезно фотографу? С одной стороны, когда говоришь «школа», то задаешься вопросом «это кто?» – один фотограф или группа? Мы начали обсуждать тему со стороны фотографов, которые являются участниками процесса, но можно ли эту разрозненную деятельность назвать единым процессом? Это удобство для исследователей – называть некое явление «школой».
Илья Шипиловских предлагает определить критерии «школы»:
– Меня волнует вопрос, что именно мы называем «школой»? Наличие яркого куратора, исследователя, который выступает в роли методолога и способен отследить все творческие и профессиональные связи, оценить уровень фотографов?
К коллегам присоединяется Марина Соколовская:
– Хочу привести пример классической «Парижской школы». Для самих авторов, которые к ней относились, было не свойственным говорить: «Я художник «Парижской школы», но это было удобно для исследователей. Сам термин возник позже, чем работы авторов «Парижской школы». И это создавало ауру свершений, помогало исследователям, зрителям и художникам оценивать профессиональный путь. Не все авторы «Парижской школы» живут в Париже. Там есть четкие критерии отношения к школе: они не предполагают языкового сходства, но предполагают отношение к модернизму, месту жительства. А также отношения с Францией, если это вторая Родина.
Илья Шипиловских просит зафиксировать внимание на этом моменте:
– Мы поговорим позже про отношение к месту, в котором ты находишься, и репрезентацию его ключевой сущности. Я хочу обозначить, что художники-фотографы, представленные на выставке, объединены по географическому принципу. Фигура Николая Бахарева отстоит от Владимира Воробьева и Владимира Соколаева, потому что они были участниками группы «ТриВА». Третьего участника здесь нет. Это как раз воля куратора: вместо одного фотографа, который был фактически участником группы, входит другой, который тоже жил в этом городе. На выставке его работы представлены в центре, и они совсем другие! Однако они не перестают быть «школой». Стало быть, они поддерживают некую общепризнанную традицию.
Артем Беркович полагает, что никакой «Новокузнецкой школы фотографии» не существует:
– На мой взгляд очевидно, что никакой «школы» нет. Есть маркетинговый ход, который придумали кураторы этой выставки. И, по-моему, есть смысл говорить совсем о других вещах. Есть некое творческое объединение группы «ТриВА». И совершенно самостоятельный автор Николай Бахарев, непохожий ни на кого из своих современников. Он больше, чем любая школа, и уж точно больше, чем новокузнецкая.
Илья Шипиловских задает встречный вопрос – существует ли «свердловская школа фотографии» или «екатеринбургская»? И вообще нужна ли она?
Артем Беркович неожиданно предлагает придумать ее для продвижения бренда города, исходя из тех же маркетинговых задач:
– Не думаю, что это будет иметь отношение к реальному развитию фотографического процесса. Есть некое явление: фотографическая культура второй половины 20-го века. Это, очевидно, не советская фотография. Она по-разному структурировалась в различных объединениях. В основном это были фотоклубы, которые создавались при домах культуры. В Свердловске был фотоклуб «Товарищ». В Ленинграде – «Зеркало». Это могли быть такие объединения, как «ТриВА», которые имели неофициальный статус. Это свойство того времени и тип мышления целого поколения фотографов, которые были ровесниками и основывались на схожих принципах в изображении реальности.
Илья Шипиловских предложил всем присутствующим определить, чем отличалась советская фотография от той, которую делали в любительских фотоклубах?
Запах времени
– Советская фотография, – начал Артем Беркович, – это пропагандистская фотография, которая существовала под контролем коммунистической партии. Она была подчинена задачам пропаганды, формулировала канон советского человека, в том числе человека труда. Например, портрет улыбающегося мужественного сталевара, а не образы уставших измученных людей, которые мы видим на этой выставке. Несоветская фотография – она концептуально другая.
– Можно ли говорить, – уточняет Илья Шипиловских, – что она ближе к реализму?
Артем Беркович утверждает, что именно так и нужно говорить:
– Сегодня авторы этого поколения очень часто в попытках описать самих себя оперируют к критическому реализму и к опыту передвижников. Настало время создать большой архив фотографий целого поколения. Я так понимаю, что Соколаев является одним из кураторов этой выставки и много делает для сохранения архивов.
– Насколько я знаю, – говорит директор Арт-галереи, – Соколаев с дотошностью подписывал все работы. Он разбирал по просьбе Свибловой все сохранившиеся архивы, тщательно приводил их в форму – создавал каталоги.
Марина Соколовская предлагает сделать выставку свердловской фотографии. «Новокузнецкая школа фотографии» показала, что к этому есть интерес:
– «Школа» не предполагает генетических связей авторов друг с другом. Это скорее схожесть языка. Термин, который связывает авторов с местом и временем. Или задает интерес к большей правдивости и документальности.
– Что мы, глядя на подобные снимки, которые ближе к реальности, хотим увидеть? – приглашает Шипиловских к разговору других экспертов. – Что нам от них нужно? Почему они кажутся нам особо ценными?
К разговору подключается Раиса Зорина:
– В первую очередь потому, что сами сюжеты, представленные на выставке, очень незатейливые. Для меня лично ценность этих фотографий в том, что я жила в это время. Я чувствую запах этого времени. Глядя на эти фотографии, я вспоминаю, каким был наш двор. У меня было ощущение, что если не читать этикетку, где подписан год и город Новокузнецк, то туда подошли бы и Свердловск, и Челябинск. На этих фотографиях совершенно потрясающе передано время. У каждого фотографа есть своя тема. Здесь представлены фотографии сюжетно очень простые, но, именно, этим они милы сердцу. Погружение в экспозицию Бахарева – это взрыв мозга - нечто совсем другое. Когда ты видишь людей в этом советском социуме, где схвачена фотографом суть человека. У Бахарева это получается совершенно фантастически. Присоединение Бахарева добавило выставке колоссальный объем. Конечно, это отличная работа куратора, это его победа.
Документ для предъявления
– Фотографирует не фотоаппарат, а человек, – говорит Артем Беркович. – Коллеги согласятся со мной, на мышление фотографа очень влияет техника, которой он пользуется. Документальная фотография в контексте русского языка звучит несколько иначе. У нас «документ» – то, что предъявляется в суде. Под документом нужно подразумевать фотографию, которая делает фотографа криминалистом. Документальная фотография имеет принципиально другой смысл. Она близка к «документальному кино». Это не постановочная, прямая, непосредственная фотография. Это видение человека, позиция автора, его суждение о времени, об эпохе, об обществе. Как документальное кино, документальная фотография имеет режиссера, сценарий, внутреннюю драматургию.
Свой взгляд на документальную фотографию предложил Дмитрий Федоров:
– Документальный фотограф не знает, какой результат получится, это неконтролируемый процесс. Художественная фотография наоборот – контролируемый. Она исходит из идей автора. Там не допускается внедрение ничего постороннего. Когда человек занимается документальными, а не постановочными кадрами, он отдает себя на волю случая. Случайность рождает момент непредсказуемости, изумления, иногда открытия для себя.
Его поддерживает Вячеслав Солдатов:
– Водораздел происходит из советской традиции. В книге «Фотография. Документ и образ» четко разграничивалось – вот у нас документальная репортажная фотография для газет, и вот – художественная фотография, которой в большей степени занимаются любители. Иногда происходили парадоксальные штуки с тем, что в качестве документальных фотографий приводились постановочные работы военных корреспондентов. Сам по себе вопрос надуманный. Главным для фотографа будет идея, ее концепт, который он передает прямой немотивированной фотографией. На выставке «Новокузнецкая школа фотографии» мне подумалось, что работы Бахарева я не могу назвать только художественными. Они для меня документ эпохи.
Артем Беркович вспомнил, как общался с одним очень известным фотографом:
– Он работал в газете и говорил, что главным методом в их работе был постановочный репортаж. Например, было задание сделать определенный сюжет для партийной газеты, которого в природе не существует. Но ведь делали иллюстрации к статьям об успехах советской экономики. Поэтому фотографы прибегали к методу постановочного репортажа. Это любопытное явление, его надо изучать или просто понимать, по каким негласным законам они создавались. Другое дело независимые фотографы. У них другие методы работы. Лично я считаю, что всё без исключения является документом эпохи. В том числе постановочный репортаж.
Беркович настаивает на том, что любое суждение человека о реальности – это лишь суждение, основанное на его ценностях. Любая история – это интерпретация.
Ксения Горланова считает, что не каждая фотография может являться документом:
– Возможно, для исследования – да. Но точно также любая фотография не является документом. То есть это не абсолютная реальность. Мы должны с вами понимать, что фотография не в вакууме существует. Мы не можем абстрагироваться ни от своего опыта, ни от того контекста, в который фотография помещена. Более того, если она нагружена текстом – она несет третью нагрузку. Каждый человек, глядя на фотографию, будет понимать и трактовать ее по-своему. Поэтому для меня фотография не является документом, подтверждающим реальность или опровергающим ее.
Артем Беркович приводит свои аргументы:
– Возьмем «Музей истории Екатеринбурга» и большой архив БТИ – съемки зданий Екатеринбурга начала 30-х годов. Фотография не существующего сегодня деревянного здания на том месте, где стоит Ельцин Центр. Является ли для нас эта фотография документом? Будем ли мы смотреть на эту фотографию так, как будто смотрим на эти здания? Разумеется, если я хочу знать, как выглядело это здание, какой была архитектура, внешний декор – я возьму эту фотографию, она будет для меня доказательством существования этого здания, таким, каким я его вижу.
– А если возьмет эту же фотографию другой человек, – предполагает Ксения, – который не знает, что эти здания снесены, он будет воспринимать ее по-другому.
Беркович утверждает, что человек будет воспринимать ее как некий объект деревянного зодчества. Вопрос лишь в том, является ли фотография доказательством существования зданий?
– Ответ очевиден. Другое дело, когда речь о женщине, несущей плакат «Счастье», – не о прямом, а об авторском высказывании. С помощью документальной фотографии, которая пытается сформулировать некое рассуждение об эпохе. Например, об абсурдности идеологии коммунистической партии, а это было важной целью независимой фотографии. Многие работали с идеологическим текстом, высмеивали его, сталкивая с реальностью жизни. Это является документом? Чего? Того, что было поколение людей, которые не чувствовали себя внутри советской культуры? В советское время такой фотографии не было. Она была в позднем Советском Союзе. В данном случае мы имеем дело не с документом, а с авторским высказыванием.
Язык меняется в зависимости от обстоятельств
Илья Шипиловских считает, что эта выставка важна и нужна. Она показывает параллельный ход официальной истории, на котором запечатлена действительность.
Все согласились, что фотография – это язык. С его помощью может быть произнесено доказательство в суде, а может быть высказано суждение о жизни. Мы можем иметь дело с художественным текстом, а можем с обыденной речью. Есть язык закона, обыденной речи, язык литературы, поэтический язык. Также и с фотографией: есть бытовая фотография, фотофиксация – свидетельские показания, а есть высокохудожественный текст. На выставке мы имеем дело с ним.
К разговору подключается директор Музея Бориса Ельцина Дина Сорокина:
– У меня есть пример, который меня мучает уже несколько недель. Каждый зритель привносит часть своего опыта в восприятие. Пару недель назад я была в Музее истории ГУЛАГа в Москве. Там представлена фото из личных дел, исключительно то, о чем сегодня говорил Илья: физическое дело, криминальный случай, фотографии, которые были сделаны в тюрьме; документ, а не художественная фотография. Они были настолько эмоциональными, что заставили меня рыдать. И не только потому, что я привносила свой опыт, а потому что они были крайне эмоциональными. Мне кажется, ни один человек не пройдет мимо них, не почувствовав это. Да, это язык, о котором мы говорим. Иногда этот язык меняется в зависимости от обстоятельств.
В заключение прозвучал вопрос преподавателя русского языка факультета журналистики УрФУ им. Б.Н. Ельцина Лидии Ениной, который всех вернул к началу дискуссии:
– Коллеги, если я иду на выставку, то что я вижу, если не документ?
Артем Беркович шумно декларирует, что на выставке зритель видит только искусство.
Илья Шипиловских подытоживает затянувшийся, но чрезвычайно увлекательный разговор, к которому могли присоединиться и присоединялись все желающие: гости Ельцин Центра, завсегдатаи «Пиотровского», представители прессы, местные фотографы-любители и профессионалы:
– Мне кажется, что на выставке мы сталкиваемся с комплексным высказыванием. Это в первую очередь авторский, материализованный рассказ. Мы видим не только картинку, мы чувствуем запахи и слышим голоса. Мы согласовываем их с собственным опытом, о чем говорила Дина. Надеюсь, вам не было скучно. Мне понравился наш камерный формат. Я рад, что все мы собрались, и каждый высказался. У нас еще будет много поводов для встреч.
Выставка «Новокузнецкая школа фотографии: Николай Бахарев, Владимир Воробьев, Владимир Соколаев» продлится до 2 октября в Арт-галерее Ельцин Центра.
Стоимость билета – 100 рублей (есть льготы).
